Леонид Поляков. Консервативная Россия. К тридцатилетию нашей идеологической эволюции

Современный российский консерватизм – сложное социально-мировоззренческое и политико-идеологическое явление, находящееся в процессе становления и остающееся малоизученным при достаточно большом количестве отечественных и зарубежных научных исследований. Одной из причин такого состояния этого феномена является методологическая неопределенность в подходе к изучению того, что тот или иной исследователь идентифицирует как «консерватизм». Другая причина состоит в том, что в постсоветский период российской истории сам вопрос о «консервации» чего бы то ни было мог казаться неадекватным условиям контекста. Россия после денонсации Договора о создании СССР от 30 декабря 1922 года находится в состоянии перманентных более или менее радикальных «реформ». А что именно и каким образом можно в этом состоянии «сохранять», а также кто это должен и/или хочет делать – такие вопросы все еще остаются дискуссионными. «Русский консерватор до сих пор стоит перед проблемой самоидентификации: какие ценности отстаивать, что сохранять и «консервировать»? Ведь многое в нашей истории выглядит как отрицание ценностей предыдущего исторического периода. Пока общество не определится с отношением к собственной истории, реальный консерватизм не сможет занять подобающее ему место в политической жизни».

Наконец, анализируя состояние современного российского консерватизма, необходимо учитывать и такой фактор, как негативную коннотацию, закрепленную за этим понятием в общественном сознании еще со времен Перестройки (1985–1991). «Консерватор» в публичном дискурсе позднего СССР воспринимался как символ партийной бюрократии, выступавшей против любых перемен. И поскольку политический класс новой России в значительной степени сформировался из бывших партийно-комсомольских и советских активистов, определять себя в качестве «консерваторов» в 1990-х годах решались очень немногие.

Историю современного российского консерватизма можно разделить на три относительно автономных периода: 1992–1999, 2000–2011 и 2012–2020 годы. В каждом из этих трех десятилетий вопрос о консерватизме ставился специфическим образом. И ответы на него как в практически-политическом, так и в научно-познавательном планах давались существенно разные.

Российский консерватизм 90-х годов ХХ века

Первым политическим объединением, идентифицировавшим себя в качестве консервативного и при этом открыто антикоммунистического стала Консервативная партия, созданная советским диссидентом Львом Григорьевичем Убожко. Ее история, как и история самого председателя, наглядно демонстрирует политическую, идеологическую и мировоззренческую неконкурентоспособность самого бренда «консерватизм» в этот период. Ни одна из многочисленных попыток партии и ее основателя избраться в какой-либо орган муниципальной или государственной власти не оказалась результативной.

Однако при очевидной непопулярности бренда уже к середине 1990-х годов определенный запрос на политическую силу, предлагающую некий «консервативный проект», в обществе сформировался. И первым симптомом такого запроса стало прохождение пятипроцентного барьера на первых выборах в декабре 1993 года в Государственную Думу Федерального Собрания РФ Партии российского единства и согласия (ПРЕС) во главе с ближайшим советником президента Б.Н. Ельцина Сергеем Шахраем. Эта партия позиционировала себя в качестве консервативной силы, представляющей российские регионы. Однако уже на выборах 1995 года она в Госдуму не прошла, набрав всего 0,36% голосов избирателей.

Следующая попытка избраться в Госдуму с использованием консервативного бренда была предпринята партией «Наш дом – Россия» на выборах в 1999 году. Идеолог партии Владимир Рыжков в ходе избирательной кампании презентовал НДР как «консервативную партию», а партийную программу как манифест «консервативной революции». Полученные партией 1,19% поддержки показали, насколько малопривлекательным оказался в тот момент «консерватизм» в качестве электорального бренда. Однако неудачи консервативного партийного политического строительства в этот период не означали, что консерватизм как идеология и определенная ценностномировоззренческая платформа полностью отсутствовал в России. Но для того чтобы обнаружить такого рода консерватизм, необходимо определиться с методологией его идентификации. В зависимости от выбранной методологии можно будет классифицировать те или иные политико-идеологические и социально-мировоззренческие конструкции как консервативные в строго определенном значении. При изучении консерватизма до сих применялись шесть методологических подходов.

Первый из них – рассмотрение консерватизма как политико-идеологической реакции на Великую французскую революцию. То есть взгляд на него как на строго ограниченный во времени и локализованный на европейском пространстве интеллектуальный феномен. Отцами-основателями такого консерватизма принято считать британского политика и политического философа Эдмунда Берка, а так же савойяра на службе короля Сардинии Жозефа де Местра. На основе такого подхода возникло определение консерватизма как «медитации, получившей теоретическое оформление относительно опыта обладания властью, ее потери и попытки вернуть». Второй подход заключается в том, чтобы установить неизменный набор принципов, которые и образуют ценностное ядро консервативного мировоззрения. В этом случае консерватизм может быть обнаружен в любую эпоху в истории любого народа. Наиболее полно этот подход реализован Расселом Керком, который выделил и описал ценностное ядро консерватизма в составе десяти фундаментальных принципов.

Третий подход сформулирован Карлом Манхеймом – одним из основателей «социологии знания». В рамках этого подхода консерватизм понимается как «объективная мыслительная структура», которую использует тот или иной социальный/классовый субъект в определенной общественной ситуации. Это может быть «аристократия» в условиях европейской реакции на революцию 1789 года во Франции, но может быть и класс интеллектуалов, своего рода «интеллигенция», как это было в германских княжествах начала XIX века. Четвертый подход был разработан одним из классиков консерватизма ХХ века – британским философом Майклом Оукшоттом. Согласно его версии, консерватизм – это определенное состояние человека, некая предрасположенность (disposition) воспринимать окружающую реальность особым образом. Причем такая предрасположенность имеет и четкую политическую проекцию: например, консерватор будет выступать за минимизацию роли правительства в жизни общества и максимальную свободу частного пространства индивида.

Пятый подход принадлежит еще одном классику консерватизма, британскому философу Роджеру Скрутону, который различал два вида консерватизма: «метафизический» и «эмпирический». Первый представляет собой установку, согласно которой в мире есть нечто священное, что необходимо оберегать от осквернения. Второй – «приземленный» консерватизм, отстаивающий ценность того, что есть и что было создано предками. При этом он склонялся к выводу о том, что консерватизм представляет собой мировоззренческий фрейм, характерный по преимуществу для англосаксонской цивилизации с ее традицией правления на основе обычного права, гарантирующего широкий спектр личных свобод.

Наконец, шестой подход сформулирован американским политическим философом Сэмюэлем Хантингтоном. Он определил консерватизм как «не-идеационную» (в отличие от либерализма и коммунизма) идеологию, которая используется защитниками фундаментальных общественных институтов в момент, когда им бросают вызов радикалы. Консерватизм при таком подходе становится «позиционной» идеологией, не навязывающей никому никакого общественного идеала и не привязанной к некому неизменному ценностному ядру.

В соответствии с методологией С. Хантингтона, то есть понимая консерватизм как «позиционную» идеологию, можно попытаться обнаружить его функциональных «заместителей», или иначе – идеологических «прокси» в России 1990-х годов. Одна из попыток была предпринята Б.Г. Капустиным, который выдвинул концепцию «левого консерватизма КПРФ» [8]. Другая принадлежит автору этих строк и заключается в том, чтобы идентифицировать политическую группу «либеральных реформаторов» – команду Е. Гайдара – А. Чубайса – в качестве российского аналога/суррогата американских «неоконсерваторов» 70-х годов ХХ века.

Обе версии базировались на том факте, что и «коммунисты», и «либералреформаторы» в 1990-х годах ХХ века в России выступали в роли защитников различных институтов. КПРФ отстаивала все то, что оставалось от наследия СССР, – в частности запрет частной собственности на землю. «Команда» Гайдара – Чубайса активно внедряла и защищала институциональный дизайн либерально-капиталистического (рыночнодемократического) устройства России. Для тех и других идентификация в качестве (нео) консервативных политических сил не была принципиальной. Но если анализировать их программы и деятельность в рамках методологии С. Хантингтона, то консервативный функционал и КПРФ, и либерал-реформаторов можно обнаружить.

Российский консерватизм 2000–2011 годов

Важной вехой в истории российского консерватизма можно считать статью Председателя Правительства РФ В.В. Путина «Россия на рубеже тысячелетий», опубликованную в «Независимой газете» 30 декабря 1999 года. В ней были перечислены такие «традиционные ценности россиян», как патриотизм, державность, государственничество и социальная солидарность. А также открыто декларирован принцип эволюционного развития страны. «Россия исчерпала свой лимит на политические и социально-экономические потрясения, катаклизмы, радикальные преобразования. Только фанатики или глубоко равнодушные, безразличные к России, к народу политические силы в состоянии призывать к очередной революции. Под какими бы лозунгами – коммунистическими, национальнопатриотическими или радикально-либеральными – ни развернулась бы очередная крутая ломка всего и вся, государство и народ ее не выдержат. Терпение и способность нации к выживанию, равно как и к созиданию, находятся на пределе истощения. Общество просто рухнет – экономически, политически, психологически и морально».

Эту статью можно рассматривать как манифест либерального консерватизма, который возник в результате осмысления итогов выборов в Государственную Думу, но фактически стал программой В.В. Путина в кампании по выборам президента страны. В думских выборах 19 декабря 1999 года приняли участие три новых политических блока: «Отечество – Вся Россия» (Е. Примаков – Ю. Лужков – В. Яковлев), «Единство» (С. Шойгу – А. Карелин – А. Гуров) и «Союз правых сил» (С. Кириенко – Б. Немцов – И. Хакамада). «Единство» и СПС, поддержавшие кандидатуру В.В. Путина на президентских выборах, набрали, соответственно, 23,32 и 8,52%, в то время как блок ОВР, продвигавший кандидатуру Е.М. Примакова, – только 13,33%.

Консервативно-либеральный альянс «Единства» и СПС в значительной степени способствовал тому, что В.В. Путин одержал победу уже в первом туре с результатом 52,94%. Но в дальнейшем произошло объединение блоков ОВР и «Единство» в партию «Единая Россия», а также постепенное дистанцирование СПС от поддержки президента В.В. Путина. «Единая Россия» позиционировала себя как президентская партия центристского типа. После победы на выборах в Госдуму в декабре 2003 года «Единая Россия» начинает работу по выработке своего идеологического «лица», итоги которой отражены в трехтомнике «Идеи. Лидеры. Действия». В каждом из трех томов проводится мысль о том, что консерватизм – идеология, адекватная задачам построения сильной, суверенной России, что «Единая Россия» – первая в истории страны правящая консервативная партия, что В.В. Путин – востребованный консервативный лидер. Смысл общественного запроса на консерватизм в это время определялся так: «Развитие на собственных основаниях (не путать с изоляционизмом, автаркией) и есть в нынешних условиях суть консервативной политической и духовной стратегии».

В качестве партийного мозгового центра для «Единой России» в 2005 году был создан и начал свою работу «Центр социально-консервативной политики». Центр стал площадкой для регулярных дискуссий по актуальной общественно-политической и философско-идеологической проблематике в целях определения мировоззренческих основ современного российского консерватизма. Итоги этих поисков и дискуссий были отражены в монографии и сборнике статей.

«Российский консерватизм» как партийный идеологический бренд был закреплен в программных документах на XI съезде «Единой России» в ноябре 2009 года. Председатель Высшего совета партии Б.В. Грызлов так охарактеризовал официальную партийную идеологию: «Российский консерватизм – открытый консерватизм. То есть готовый к дискуссии и внутрипартийной и с оппонентами. Консерватизм, готовый воспринимать новые идеи, а значит – способный обеспечить модернизацию страны». Уже в январе 2010 года вышел аналитический доклад «Консервативная модернизация 2010: конфигурация власти и новая политическая повестка дня». Его авторы констатировали, что президент Дмитрий Медведев «сделал вполне определенный выбор. Модернизационный проект, который будет осуществляться в России, будет консервативным по содержанию; ненасильственным по методам; демократическим с точки зрения опоры на сложившиеся национальные демократические институты. Слома политической и социально-экономической системы не произойдет – она будет эволюционировать».

Помимо поисков форм партийно-политической репрезентации консерватизма в этот период предпринимались попытки сформулировать его идейно-мировоззренческий профиль. Одна из таких попыток была предпринята группой так называемых младоконсерваторов, к которой принадлежали молодые философы К.А. Крылов, Е.С. Холмогоров, П.В. Святенков, М.В. Ремизов, Б.В. Межуев и др. Они объединились на платформе «Консервативного совещания». Публичной трибуной младоконсерваторов стала газета «Консерватор» и интернет-сайт apn.ru. Идеология младоконсерватизма был изложена в докладе «Контрреформация», опубликованном в мае 2005 года. Ключевая идея доклада – необходимость выработать альтернативу современному либеральному реформаторству в частности и реформаторскому подходу к России вообще. Основной автор доклада К. Крылов так сформулировал его центральный посыл: «На наш взгляд, перед лицом этой двойной угрозы, внутреннего хаоса и внешнего порабощения, государство Российское должно изменить характер своей легитимации с реформы, то есть непродуманных и часто губительных изменений уводящих все дальше и дальше от национальной идентичности, на контрреформацию, то есть продуманную, рациональную практику ограничения и оформления реально происходящих изменений, приближающую эти изменения к национальному образу мира и укрепляющую внешний суверенитет и внутреннюю идентичность России как русского национального государства».

Один из участников «Консервативного совещания» А.M. Малер подчеркнул, что доклад явился своего рода профилактическим ответом на угрозу «оранжевой революции». И он не столько идеологический, сколько «технологический»: «Идея контрреформации, изложенная в этом проекте – это самый гуманный, мягкий, щадящий путь русской консервативной революции». М. Ремизов уточнил, что «у нас есть возможность быть полноценными консерваторами, несмотря на, казалось бы, отсутствие устоявшихся ценностей. Ведь существует “проектный консерватизм” У нас в итоге есть два варианта перехода формы: это или консервативная демократия, или консервативная монархия». Еще один значимый для развития российской консервативной мысли текст под названием «Русская доктрина» вышел в 2005 году под редакцией В. Аверьянова, А. Кобякова и В. Кучеренко. В его создании приняли участие некоторые представители «младоконсерваторов» (Е. Холмогоров, А. Малер, М. Ремизов и др.). Теоретическим основанием доктрины выступила концепция «динамического консерватизма» В. Аверьянова. Эта формула заимствована из трудов В.Н. Лосского о церковной традиции, но ей придано более широкое значение. В. Аверьянов поясняет: «Определение динамического консерватизма, если свести его к краткой формуле, звучит как способность традиции к обновлению своих манифестаций без утраты идентичности».

Еще одна попытка основать консервативную традицию в постсоветской России была предпринята в 2008 году на факультете социологии МГУ имени М.В. Ломоносова. Созданный под руководством А.Г. Дугина «Центр консервативных исследований» ставил своей целью «развитие и становление консервативной идеологии в России с опорой на научные кадры». Однако на деле центр занялся разработкой так называемой четвертой политической теории как радикальной альтернативы проекту Модерна. Соответственно, сам А.Г. Дугин и его группа дистанцировались от поисков современной российской модификации консерватизма: «В чем отличие нас от консерваторов? Первое отличие, что консерваторов после той чистки, которая происходила после первых буржуазных революций, включая наше время, не могло остаться. Вместо этого могли остаться только симулякры [...] И если люди в XXI веке как ни в чем не бывало говорят: я консерватор, – то правомерен вопрос: ты откуда взялся, что у тебя папа, мама консерваторами были? Да нет, советские люди, или либералы».

Еще один консервативный проект был инициирован в Российском фонде культуры. По итогам нескольких сессий Консервативного семинара президент фонда Н.С. Михалков опубликовал в октябре 2010 года текст под заголовком «Право и правда», представленный в качестве «Манифеста просвещенного консерватизма». В нем была предпринята попытка сформулировать консервативную предвыборную программу для сдвоенного избирательного цикла: декабрь-2011 – выборы в Государственную Думу по пропорциональной системе и март-2012 – выборы президента РФ. Она не предназначалась для какой-то определенной партии, но была нацелена на перехват традиционного электората КПРФ. В разделе «Наши избиратели» говорилось прямо: «Парадоксально, но на сегодняшний день в России избирателями революционной по своей сути партии КПРФ продолжает оставаться огромное число лиц, которые в стабильных условиях, как правило, являются главной опорой “партии консерваторов”».

Сам факт опубликования этого манифеста Н.С. Михалковым вызвал предположения, что он намерен выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах в 2012 году. Однако этого не случилось, и проект «Право и правда» так и завершился чисто теоретическим текстом.

Российский консерватизм 2012–2021 годов

Третий этап становления и развития российского консерватизма в значительной степени обусловлен политическим кризисом, вызванным отказом президента Д.А. Медведева выдвигать свою кандидатуру на второй срок подряд и решением премьер-министра В.В. Путина избираться уже на третий срок. Так называемая несистемная оппозиция в составе либералов, левых радикалов и русских националистов отказалась признать результаты парламентских выборов 4 декабря 2011 года и организовала серию несогласованных шествий и масштабных протестных митингов. Протестная волна завершилась крупным столкновением демонстрантов с силами правопорядка 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве. Еще раньше, в феврале 2012 года панк-группа “Pussy riot” устроила политический антипутинский «перформанс» на солее Храма Христа Спасителя – главного храма Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Вызов радикалов, получивших название «креативный класс», требовал от власти не только «силового», но наряду с политической реформой также и внятного идеологического ответа. Концептуальной основой такого ответа стали семь статей В.В. Путина, опубликованных в ходе его президентской избирательной кампании. Каждая из этих статей посвящена одному вопросу внутренней и внешней политики, а все вместе они представили, по сути, заявленную еще в период президентства Д.А. Медведева программу «консервативной модернизации».

Сама эта формула уже не использовалась, но президент В.В. Путин в интервью Первому каналу российского телевидения и агентству “Associated Press” определил себя как «прагматика с консервативным уклоном». Уточнив, что для него консерватизм – «это значит опора на традиционные ценности, но с обязательным элементом, нацеленным на развитие». Интеллектуальным обеспечением президентской версии консерватизма стал заниматься учрежденный 8 июня 2012 года Некоммерческий Фонд «Институт социальноэкономических и политических исследований» (Фонд ИСЭПИ). Помимо прикладной политической аналитики Фонд ИСЭПИ начал с 2014 года выпускать ежеквартальный альманах «Тетради по консерватизму», который стал центром научных исследований по истории и современной проблематике отечественной консервативной мысли. Еще одним ресурсом разработки и исследования консервативной проблематики стал сайт politconservatism.ru.

Заданный президентом В.В. Путиным акцент на сохранении и защите «традиционных ценностей» создал общественное умонастроение, которое стали называть «консервативной волной». Ее пик пришелся на 2014–2015 годы, когда после антиконституционного переворота в Киеве и свержения президента Виктора Януковича из состава Украины вышла Автономная Республика Крым и город Севастополь. А также возникли Донецкая и Луганская Народные Республики как центры сопротивления насильственной украинизации русского населения востока Украины. Возвращение в состав Российской Федерации Республики Крым и Севастополя в марте 2014 года образовало так называемый посткрымский консенсус – самый высокий уровень национально-патриотической консолидации за весь постсоветский период. Российское общество поделилось на 86% тех, кто принял консервативную ценностную платформу, выраженную лозунгом «Крым – наш!», и на 14% тех, кто позиционировал себя в качестве «либералов»-западников – противников воссоединения Крыма и Севастополя с Россией.

Насколько неслучайным был «консервативный поворот» российской политики во втором десятилетии XXI века? Ряд иностранных и отечественных экспертов утверждали, что это просто политическая технология, призванная остановить нарастание либерального протеста в стране. Однако есть признаки того, что консерватизм становится имманентной «идеологией» не только лично В.В. Путина и современного российского политического режима. Масштабная конституционная реформа, инициированная президентом в январе 2020 года и завершившаяся всероссийским голосованием 1 июля, дает некоторые основания считать, что консерватизм может рассматриваться и как массовое «умонастроение».

При всех вопросах к процедуре голосования и безупречности подсчетов его итогов нельзя не признать, что большинство россиян признают такие базовые консервативные ценности, как «государственное единство», «вера в Бога», «семья как союз мужчины и женщины», русский язык «государствообразующего народа», «память защитников Отечества», «историческая правда», дети как «государственный приоритет». Несомненно, значима и ценность национального суверенитета, закрепленная в поправке, утверждающей приоритет Конституции по отношению к любым нормам международного права. Так же как и характерный для социального консерватизма акцент на социальном характере российского государства. Таким образом, можно утверждать, что современный российский консерватизм обладает тремя «измерениями», являясь одновременно массовым мирочувствованием, национальной «квазиидеологией» и конституционной «константой». Такие ценности, как «патриотизм», «державность», «государственничество» и «социальная солидарность», провозглашенные В.В. Путиным еще в 1999 году, обрели статус конституционных норм.

Эти тенденции последнего десятилетия дают основания утверждать, что консервативный «поворот» – не случайный или просто «инструментальный» эпизод в историческом движении страны. Некоторые исследователи усматривают в нем закономерный долгосрочный тренд, обусловленный уникальностью исторического пути России. В частности, В.Л. Иноземцев отмечает, что «гораздо менее привычны случаи, когда общества осознанно выбирают (или не препятствуют своим властям делать соответствующий выбор) откровенный «разворот» и под лозунгами консерватизма начинают путь назад, отказываясь от некоторой части современности, которой достигли в предшествующие исторические периоды. Именно это, на мой взгляд, творится сегодня в России – и именно поэтому я определяю ее как несовременную, а не ненормальную страну».

Однако фиксируемый автором «консервативный поворот/разворот» можно трактовать не только как «путь назад» в буквальном смысле, то есть как откровенное ретроградство, отказ от развития и возврат к неким архаичным форматам социально-экономической и политической организации социума. Здесь можно обнаружить и кризис пока не обретенной идентичности новой – постсоветской России. Вопрос о том, что именно подлежит «консервации» сегодня – помимо набора ценностей, – не находит институционального ответа. И это прямое следствие особенности консерватизма как «неидеационной» (термин С. Хантингтона) идеологии. Идеологические конкуренты консерватизма – либерализм и социализм – конструируют свой общественный идеал (либеральная демократия + рыночная экономика или коммунизм), а консерватизм такого идеала принципиально не имеет. Поскольку выступает за спонтанное свободное развитие общественных институтов, не подчиненное никаким рационально сконструированным социальным «утопиям».

Консервативный ценностный консенсус российского общества задает лишь границы идеологического поля, пересечение которых будет считаться правонарушением (например, агитация за передачу части российской территории другому государству). Но сам по себе этот консенсус не трансформируется в принятие какой-либо социальной формации российского прошлого в качестве «образца». Тем более что «сохранять» устои/институты Московского царства, Российской империи и даже Советского Союза невозможно физически. Является ли «консервативный поворот» продуктивным ответом на общественный запрос на определенную постсоветскую российскую идентичность? По всей вероятности это станет ясно уже в ближайшее десятилетие. Вызовы – как внутренние, так и внешние, стоящие перед Россией, – таковы, что встретить их и устоять сможет только страна, скрепленная общим представлением о своей цели, своем историческом смысле и своем пути.

Однако уже сегодня ясно, что массовая ориентация россиян на консервативные ценности – это эмпирический факт. Как отмечается в аналитическом обзоре ВЦИОМ от 6 марта 2020 года «Сохранить прекрасный пол», «российское общество остается консервативным, и большую роль здесь играет активная политика государства по продвижению традиционных ценностей, которые доминируют в “старых” медиа и в официальном языке власти. Эти ценности продвигаются через информационную и социальную политику, в частности через создание преференций для семей с детьми, фактическую поддержку религий, системы грантов, введение прямых запретов на пропаганду “альтернативных ценностей” определенными группами и т.д. В информационном поле создается образ, в соответствии с которым следование традиционным ценностям является неотъемлемой частью идентичности россиян как политической нации, которая отделяет их от граждан стран Запада. При этом маскулинность, отведение мужчине роли лидера, почтение к иерархии доминирования оказываются пусть артикулируемой не слишком явно, но важной составляющей пропагандируемых традиционных ценностей.

качестве частичного подтверждения обозначенных тезисов можно привести следующие данные: 65% россиян считают себя православными, 7% – мусульманами, не считают себя верующими лишь 21% опрошенных (данные ФОМ, февраль 2019 года). Также 63% россиян верят в существование организации, которая пытается разрушить присущие им духовные ценности (данные ВЦИОМ, август 2019 года)». Правда общий консервативный настрой россиян явно контрастирует с их ожиданиями в отношении главы государства. Согласно обзору ВЦИОМ от 15 апреля 2020 года «Лидер 2020 – идеал и реальность», «каждый второй отдает предпочтение склонному к нововведениям начальнику — по сравнению с консервативным (53% vs 12%)».

Это может означать, что трансформация российского консерватизма, который в 90-х годах прошлого столетия смотрелся явным маргиналом, в бесспорный мировоззренческий и идеологический мейнстрим – процесс отнюдь не завершенный. И неоднозначный. Разные группы российского общества – как элитные, так и массовые – могут разделять условный набор «консервативных ценностей». В разное время и под влиянием информационно-пропагандистского фона. Но утверждать, что российское общество в целом – безоговорочно консервативное, было бы несколько поспешно. Зрелый, осмысленный и продуктивный консерватизм – это, как правило, продукт длительной исторической эволюции, бережно наследующей и оберегающей изначальные государственные институты и традиции общества. Можем ли мы уже сейчас говорить о такой эволюции в современной России? В определённой мере ответ был дан Владимиром Путиным на очередном заседании Валдайского клуба в октябре 2021 года. Во вступительном докладе Президент РФ сформулировал свою позицию по вопросу о консерватизме с предельной ясностью: «Когда-то уже говорил, что, формируя свои подходы, мы будем руководствоваться идеологией здорового консерватизма. Это было несколько лет назад, тогда страсти на международной арене еще не достигали нынешнего накала, хотя, конечно, можно сказать, что тучи уже тогда сгущались. Сейчас, когда мир переживает структурный слом, значение разумного консерватизма как основы политического курса многократно возросло именно в силу множащихся рисков и опасностей, хрупкости окружающей нас реальности».

Эволюция в подходе к консерватизму у российского президента вполне очевидная и весьма значимая. Восемь лет назад Владимир Путин называл себя прагматиком с консервативным уклоном, а теперь заявляет, что консерватизм становится «основой политического курса». Причина понятна – за эти восемь лет изменился мир, изменилась и Россия. После возвращения Крыма и Севастополя в «родную гавань» в 2014 году и национально-освободительной антинацистской революции на Донбассе, последствия которой еще далеко не определились, Россия перевернула ту «великую шахматную доску», главным игроком на которой покойный Збигнев Бжезинский в 1996 году считал США. Казавшиеся невозможными решения были приняты, и те же США обнаружили, что Россия – вполне равноправный игрок на этой самой «доске». Причем игрок, четко осознающий свои интересы, свои возможности и свои ресурсы по мобилизации военно-стратегического и экономического потенциала. Но самое существенное изменение произошло в отношении подхода к тому, что можно назвать государственной идеологией, дефицит которой остро ощущался все постсоветские годы. Конституционная статья 13, запрещающая создавать идеологию «государственную» в смысле – «обязательную», на самом деле не воспрещает формулировать государственную идеологию той политической силы, которая по результатам выборов в парламент и выборов президентских отвечает за формирование основных направлений внутренней и внешней политики. Эта идеология де факто является «государственной», но при этом не является «обязательной» для всех остальных политических сил, присутствующих в институтах власти.

В частности на своих идеологических платформах остаются и коммунисты, и либерал-демократы, и справедливороссы, и яблочники, и вообще все политические объединения, официально зарегистрированные в России. Не говоря уже об объединениях незарегистрированных – так называемой несистемной оппозиции.

Но есть еще одно обстоятельство, которое нужно принимать в расчет при обсуждении вопроса о статусе «государственной идеологии». Это конституционная реформа-2020, в результате которой набор консервативных ценностей получил статус законов прямого действия. Уважение к этим ценностям, их поддержка и защита становится делом, обязательным для всех граждан Российской Федерации. А это – определенный шаг к тому, чтобы консерватизм как идеология воспринимался если не главной идеологической конструкцией в современной России, то, во всяком случае, в соответствии с латинской поговоркой – primus inter pares.

Собственно говоря, перемена отношения Владимира Путина к консерватизму во многом определена именно результатом всероссийского голосования по поправкам в Конституцию 1 июля 2020 года. Если внушительное большинство граждан России поддержало предложения внести такие консервативные ценности как традиция, отечественное историческое наследие, вера в Бога, брак и семья как союз мужчины и женщины в Основной Закон, то совершенно естественно для главы государства было задуматься о необходимости выбора именно консерватизма как идейной основы своего политического курса. И судя по тому, что Владимир Путин сказал в своей валдайской речи, этот выбор был основательно продуман, критически взвешен и переведен в алгоритм конкретной политической «логистики» для России в условиях глобального «Смутного времени». Или, как определил российский президент переживаемую нами эпоху, – в условиях «цивилизационного» или «структурного слома». С учетом этой контекстуальной оговорки можно признать, что сегодня консерватизм рассматривается Владимиром Путиным одновременно в двух проекциях: инструментальной и ценностно-моральной.

Разумеется, это две стороны одной «медали», но различать их все-таки необходимо, поскольку ценностно-моральный план сам по себе еще не дает ответа на вопрос, как именно должен выстраиваться новый консервативный политический курс? Такой ответ – прерогатива инструментального подхода, и президент в той речи эту прерогативу тут же и реализовал, предложив последовательность шагов, которые должны быть сделаны с позиции «здорового, разумного, умеренного» консерватизма. Таких логистических шагов всего семь, и они выстраиваются в четкую «логическую» (то есть политически прагматичную) последовательность.

Перед тем как сформулировть эти базовые принципы своего политического курса, Владимир Путин не случайно подчеркнул, что консервативный «подход – не бездумное охранительство, не боязнь перемен и не игра на удержание, тем более не замыкание в собственной скорлупе». Суть этого подхода может быть передана одним прилагательным, которое использовал Александр Солженицын в подзаголовке своего провидческого эссе «Как нам обустроить Россию» (1990), а именно – «посильные соображения». Сравнивая политика с врачом, российский президент напомнил присутствующим (а по сути – политикам всего мира) латинскую формулу деятельности врача: noli nocere. А чтобы не навредить ни себе, ни другим, в любом государственном решении всегда нужно точно определять «посильность» его исполнения. Именно поэтому Владимир Путин и назвал свой консерватизм «консерватизмом оптимистов». Движение вперед в будущее великой державы – России – основано не на неосуществимых амбициях, не на своекорыстных расчетах и тем более не на безответственной воле высшей власти. Будущее будет, потому что пути к нему предварительно продуманы, просчитаны и соотнесены со всеми условиями, обстоятельствами места, времени и качеств исполнителей.