Каждый год 30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. О необходимости и целесообразности этих репрессий можно спорить сколько угодно, но тот факт, что они были, и катком прошлись по всем без исключения категориям граждан СССР - сейчас не признают, наверное, только совсем уж упоротые леваки.

Есть одна страничка в российской истории, которую, на мой взгляд, целесообразно вынести на АШ, поскольку, во-первых, страничка малоизвестная (настолько малоизвестная, что о ней знает хорошо если один из десяти граждан России, интересующихся историей своей страны), а во-вторых, на АШ информация эта ранее тоже не публиковалась - во всяком случае, поиск ничего не даёт.

Итак, чёрные доски. Что такое красные доски - известно. Они ещё называются «доски почета» и знакомы практически каждому жителю нашей страны. На них заносились люди, организации, населенные пункты, отличившиеся трудовыми достижениями и другими успехами. Попасть на красную доску в советское время было весьма престижно. Существуют такие в том или ином виде и поныне - я, например, в своём городе знаю  о существовании минимум десятка таких.

Но были ещё и чёрные доски, или доски позора. Появились они ещё в 1920-е гг., применялись в отношении и граждан, и предприятий, но в историю вошли в 1930-е на Юге России, в частности, на Кубани и в Ставрополье, и попадание на такую доску почти всегда означало мучительную смерть от голода. Публикую выдержки о них из раных источников, найденных мною в Сети.

----------------------------------------------

Черные доски на Кубани: ТОП-5 фатов о голоде в Краснодарском крае

В 1932-1933 году на Кубани "торжествовал" голод. Людям, проживающим в крае, который всегда был житницей России, буквально было нечего есть. Кубанцы умирали с голоду, также как и жители Поволжья, Украины, Белоруссии, Урала. О малоизвестных фактах о массовом голоде на Кубани рассказывает ИА KrasnodarMedia.

1. Массовый голод в некоторых регионах страны возник не только из-за неурожая, но и из-за действий властей. В Советском Союзе полным ходом шла коллективизация. Крестьянство загоняли в колхозы, а шли люди туда неохотно, особенно на Кубани. Чтобы ускорить процесс, в августе 1932 года был принят закон "о колосках", который подразумевал применение строгих мер к похитителям социалистической собственности. Чтобы набрать необходимые объемы поставок продовольствия, у крестьян отбирали последнее — до сваренной в печи картошки, а когда люди пытались добыть еду для своих близких на колхозных полях, их отправляли в лагеря.

2. Черные доски — название "досок" позора, на которых размещались данные о тех, кто скрывал продовольствие или недостаточно хорошо трудился из-за голода. На черные доски заносилась информация о целых кубанских станицах, которые после голода опустели и заново заселялись переселенцами. Придумал черные доски по аналогии с досками почета секретарь Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б) Борис Шеболдаев.

3. В населенных пунктах Кубани, которые были занесены на черные доски, прекращалась всякая торговля, у людей забирали всю еду. Таким образом власти пытались "выжать" из кубанцев запасы зерна, чтобы выполнить план хлебозаготовок.  Единственной дорогой для людей в таких условиях был путь на кладбище. Люди ели собак и кошек, фиксировались случаи людоедства.

4. Жителей станиц с черных досок, опухших от голода, эшелонами отправляли в северные лагеря. До места отбывания наказания добирались единицы. Население остальных станиц вымирало "естественным образом" — от голода. На Кубани в период с осени 1932 года по весну 1933 года официально жертвами голода стали 62 тысячи человек. Многие историки считают, что на самом деле погибших было в разы больше.

5. Репрессии в отношении крестьянства были прекращены только в марте 1933 года, когда было подписано постановление Политбюро о прекращении издевательств над жителями деревень. В 1937 году организатора "голодомора" на Кубани Бориса Шеболдаева арестовали как врага народа.

----------------------------------------------

Ад в раю

За срыв плана хлебозаготовок 85 лет назад были репрессированы 13 кубанских станиц. Три «самые злостные» были полностью выселены на Север и переименованы — за саботаж политики Сталина. Населенные пункты окружались военными, все зерно и другие продукты подчистую изымались. Тысячи граждан были расстреляны, еще больше отправились за колючую проволоку. В богатом крае разразился страшный голод, умирали семьями, были случаи людоедства.

"— Вот оно это место, глэнэще. Еще до колхозов тут кирпичи делали. И вот сюда мертвых свозили, как скот. Возили гарбами, подгоняли и крюками стаскивали и бросали [в карьер]."

Бакай — западная окраина станицы, за ней в открытом бугристом поле возвышается крест. Местный краевед Александр Дейневич показывает плиту из черного мрамора с надписью «Царствие небесное и вечный покой рабам Божиим, православным христианам, безвинно умученным в годины Голодомора. На этом месте в 1932-1933 г.г. упокоились 7000 жителей станицы Новодеревянковской». Скромный мемориал — самодеятельный, установлен казаками в 1992 году.

...Впервые про черные доски я услышала именно в этой станице на севере Кубани, в августе 1989 года. Словосочетание и все, что с ним связано, показалось страшным и неправдоподобным... Александр Васильевич показал сохраненный газетный материал в «Заре коммунизма», каневской районке. Героем моей публикации к какой-то круглой дате был уважаемый всеми Иван Кузьмич Гармаш, его в шутку называли хозяином станицы. Высокий статный мужчина 76 лет с орденами и медалями на пиджаке привычно выполнял команды фотографа, а я в это время сидела за столом под старой грушею и читала пожелтевшие страницы общей тетрадки, что дал мне дед Гармаш:

«В то время народ падал как мухи, беспощадно. Как в крае, так и в районе был объявлен саботаж и была поставлена в ст. Новодеревянковской возле станичного Совета через дорогу на больших столбах «черная доска».

Записи на балачке с пляшущими чернильными буквами были подробными воспоминаниями передового колхозника, ветерана войны и труда. Начал их писать Гармаш 1 марта 1957 года.

Оставшаяся еще со времен СССР такая мера морального поощрения, как «Доска почета», в ранние годы советской власти называлась красной. Соответственно, были и доски позора – черные. Хотя в пропагандистской работе большевиками они использовались в отношении граждан и предприятий еще в 20-е, но в нашу историю зловещим знаком вошли осенью 1932-го.

Об авторе

Нина Шилоносова — профессиональный журналист, работает в СМИ более 35 лет. Родилась на Урале. С 1987 года живет на Кубани. Работала в газетах, на радио, телевидении, в интернет-изданиях, в рекламном агентстве. С нуля создавала несколько медийных проектов, в том числе Каневскую телестудию и портал «Живая Кубань». Десять лет преподавала в вузах на факультетах журналистики, телерадиовещания, рекламы.

Москва требовала товарного зерна, а крестьяне дать его не могли, потому что прогноз на урожай отличался от фактического в три раза. Да и рабочих рук в поле становилось все меньше: семьи единоличников, не желавших «коллективизироваться», выселяли, те, кто смог, «отходничали» — вербовались на донские шахты или заводы, ну, а кто чуяли неладное раньше других, памятуя о расказачивании и раскулачивании в 20-х, – уезжали в Абхазию и Закавказье. Были и другие социально-экономические причины.

Выбивать продовольствие и разбираться с «хлюпиками на местах» в аграрные территории Политбюро ЦК отправило чрезвычайные комиссии. На Украину послали Вячеслава Молотова, на Северный Кавказ - Лазаря Кагановича с зампредом ОГПУ Генрихом Ягодой.

Северо-Кавказский краевой комитет ВКП(б) 4 ноября под нажимом комиссии принял постановление «О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани». В нем отмечался «провал плана» и устанавливалась «боевая задача» - сломить «кулацкий саботаж» и уничтожить сопротивление. Были прописаны карательные меры в отношении трех станиц: Новорождественской Тихорецкого района, Медведовской Тимашевского района и Темиргоевской Курганинского района. Их занесли на «черные доски», и это было не гневное порицание в газете, а настоящая блокада, обрекающая на смерть от голода.

Поселения окружили особые части, состоявшие из латышей, венгров и китайцев - с приказом стрелять в случае попыток жителей бежать. Магазины и лавки были закрыты. Госаппарат подвергли «чистке», даже сельсоветы распускались. Налоги повышались, кредитование прекращалось. Колхозникам, пока не выполнят план сдачи, на трудодни не выдавали никакого зерна. А те, что его имели на пропитание и не сдавали, приравнивались к врагам народа.

13 ноября коммунисты решили, что эффект устрашения произведен недостаточный, и «позорный список» расширили еще на десять кубанских (Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская, Новодеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская, Платнировская) и две донские станицы (Мешковская и Боковская). Все их жители подверглись таким же репрессиям. И еще почти 20 районов края были наказаны полным запретом любой торговли в них.

Только за один месяц на Северном Кавказе были арестованы и исключены из партии пять тысяч коммунистов. Их обвинили в «преступном сочувствии» срыву хлебозаготовок. В станице Отрадной расстреляли секретаря большевистской ячейки Котова за то, что позволил раздать членам колхоза имени Первой Конной армии зерно как аванс за трудодни.

Специальные органы — политотделы — лютовали, действовали, как каратели. Над людьми издевались, пытали, выселенных из своего жилья запрещалось пригревать в чужих хатах, не щадили даже детей. Десятки тысяч крестьян отправились за решетку, среди них были и «стригуны» — те, что тайком на убранных или брошенных полях срезали пшеничные колосья, чтобы просто не умереть с голоду.

Еще летом в хаты начали врываться члены Комсод — комитетов содействия хлебозаготовкам. 7 августа был принят печально известный «Закон о пяти колосках». Комсодовцы (их в народе называли «щупальцы») проверяли каждую щель, протыкали стены и подчистую забирали любые запасы еды.

Над людьми издевались, пытали, выселенных из своего жилья запрещалось пригревать в чужих хатах, не щадили даже детей

«Зайшлы, пииты везде по дворах, таки железни прутья, где яка печка, расширяют, ищут у кого шо е: хвасоля, горох, даже лук и той забиралы, семена у кого кабачки нашлы — забиралы, ну, в общем, если зайшлы, вот зараз по чердакам, де ямы, закоулки, все проверять, раскидають» (из рассказа С.Г. Быбика, ст. Новодеревянковская).

Райкомы просили вышестоящее начальство «ускорить разрешение вопроса о выселении всех единоличников и весь контрреволюционный элемент с пределов Северо-Кавказского края». В товарных эшелонах в Казахстан и на Севериз «позорных районов» в начале декабря отправили 2006 семей.

Но зерна на заготпунктах Кубани больше не становилось. 16 декабря 1932 года было принято секретное постановление бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) «О ходе хлебозаготовок», в котором говорилось: «Ввиду того, что ст. Полтавская, несмотря на все принятые меры, продолжает злостно саботировать все хозяйственные мероприятия Советской власти и явно идет на поводу у кулаков, признать необходимым выслать всех жителей станицы из пределов края, за исключением доказавших на деле свою преданность Советской власти в гражданской войне и в борьбе с кулачеством... Полтавскую партийную организацию, как явно неспособную бороться за решение партии, распустить».

Славянскому райотделу ОГПУ понадобилось всего десять дней для выполнения «задачи». В девять эшелонов, состоящих из вагонов-скотовозок, затолкали 12 тысяч 348 человек (2286 семей) и отправили на Урал. Сколько туда доехало живыми?

На месте остались только семьи бывших партизан-большевиков. Очень скоро сюда прибыли демобилизованные из Московского, Ленинградского и Белорусского военных округов. В ростовской областной газете «Молот» опубликовали на первой странице крупным шрифтом бодрый рапорт: «Нет больше станицы Полтавской — националистического кулацко-петлюровского гнезда на Кубани! Есть станица Красноармейская — верная опора советской власти и колхозного строя».

Борясь с «остатками казачества, контрреволюционной атаманщиной и белогвардейщиной», поголовно депортировали жителей «чернодосочных» станиц Медведовской и Урупской, которую тогда же переименовали в Советскую. Исторического названия лишилась и сильно опустевшая на старый новый год 1933-го Уманская (по сей день Ленинградская, жители Полтавской добились возвращения имени в 1994 г.). В станицы уже в январе-феврале приехали военные с семьями, им отдавали лучшие дома, мебель, инвентарь. Но топить в лютую зиму было нечем, и первое, что они сделали — вырубили сады на дрова.

Террор голодом

Знаки беды осенью 32-го подавала даже природа — Иван Гармаш в своих записках вспоминал, что «пошла лавой мыша … и ела все на свете, даже людям спать не давала… И шла через воду с севера на юг. Народ тогда был взволнован. «Что это? — говорили старики. — Это перед какой-то пропастью или голодом». Казаки называли предстоящие несчастья «черной хмарой».

Все разговоры обывателей тщательно фиксировали агенты ОГПУ. В секретных донесениях оргпартгруппы в Староминском районе зафиксировано: «Бойкотируют мероприятия Советской власти посредством молчания и круговой поруки», «…беднота — единоличники колеблются, середняк настроен плохо. "Кулацкая часть" распускает слухи, что "хлеба нет, отбирают последний хлеб под видом разворованного хлеба, а никакого разворованного хлеба нет, и что хлеб отправляют за границу для того, чтобы предотвратить надвигающуюся войну"; "большевики боятся войны и хлебом откупаются, а крестьяне должны помирать с голоду"».

Страшные слухи подтвердились. В станицах, ставших резервациями, начался настоящий мор. Вот что писали из Новодеревянковской родители своему сыну красноармейцу Юрченко в город Шахты (послание было перехвачено цензурой, найдено историками в архивах ФСБ).

«…Людей много мрет у нас с голоду, суток по 5 лежат, хоронить некому, люди голодные, ямы не выкапывают, очень мерзлая земля, хоронят в сараях и в садах. Люди страшные, лица ужасные, глаза маленькие, а перед смертью опухоль спадает, становится желтой, заберется к кому-либо в дом и ложится умирать. Молодые девчата ходят просят кусочек кабака или огурца. Не знаем, что будет с нами, голодная смерть ждет…».

Люди страшные, лица ужасные, глаза маленькие, а перед смертью опухоль спадает, становится желтой, заберется к кому-либо в дом и ложится умирать

В сводках райкомов партии стали еженедельно указываться цифры смертности по колхозам, МТС и населенным пунктам. Большевики уже не могли не признать, что ситуация чрезвычайная. При этом слово «голод» было запрещено, даже в служебной переписке писали «эксцессы», чаще — «продовольственные затруднения».

Северо-Кавказский крайком по степени их тяжести придумал градацию для территорий: особо неблагополучные, неблагополучные и прочие. К особо неблагополучным были отнесены 13 районов: Армавирский, Ейский, Каневский, Краснодарский, Курганинский, Кореновский, Ново-Александровский, Ново-Покровский, Павловский, Староминский, Тимашевский; один район Адыгейской АО — Шовгеновский и один район Ставрополья — Курсавский. К неблагополучным отнесли 20 районов, в том числе кубанских — 6, донских — 7 и ставропольских — 7. К прочим отнесли 15 районов, в том числе кубанских — 4, донских — 7 и ставропольских — 43.

Из воспоминаний И.К.Гармаша: «Братик уже вернулся со Староминской в колхоз, уже начиналась посевная. Начали кушать, что попадется. То конина, то сухая пшеница, то ежаки, то хомячки, вся гадость. … У Гали (будущая жена – прим. авт.) домашнее положение было очень тяжелое. Она получила письмо из Новодеревянковской, что у нее брат Петя помер с голода, отец был уже близок к смерти, и бедная девушка Галя бросила Ростов и вернулась спасать свою семью от смерти. Приехала домой и с вокзала шла пешком с Ивахненком Григорием. Он тож был доходяга, но саботаж пережил, но и пошли опидвох ночью. Тогда моя Галя была жирна и боялась, чтоб никто не встрел, да не зарезал на мясо».

Голодные дети держались ближе к мельницам, где колхозникам давали в пищу кукурузу. Эти полупереваренные зерна собирали из кала в отхожих местах и ели.

«…на улицах Краснодара не успевали подбирать мертвые тела. Не стало слышно лая собак. Из-за опасения попасть в аркан люди боялись выходить по вечерам на улицу» (письмо И.С. Куля). «Умирали целыми семьями. Ели собак, собирали дохлых ворон вдоль дорог, лазили по мерзлым полям в поисках колосков или качанов кукурузы. Ели дохлых курей. Были случаи и людоедства» (из письма И.И. Ермакова из ст. Кущевской).

«За нами жил Михайло Д. — бабу свою съел. Убил ее, сварил и съел... А ты попробуй поголодуй так... Ведь из ума выживали...» (Баканова B.C.)

Умирали целыми семьями. Ели собак, собирали дохлых ворон вдоль дорог, лазили по мерзлым полям в поисках колосков или качанов кукурузы

Из записанных на пленку воспоминаний Ильи Филатовича Гордиенко из ст. Старовеличковской: «Уже весной станица наша – ни одной улицы не було, шоб можно було пройти. Позарасталы. Потом началы уже некоторые люды людэй исты. Ловилы пацанив, ризалы, илы. Даж е у нас там, Курганы называлыся, там тетка, ее обнаружылы, шо она дитэй лове. Идуть же дети в школу, она пиймает. А потом ее хотилы забрать. Но она закрылась и спалыла хату. И она там сгорила, в тий хате».

Всего четыре тысячи человек осталось в Старощербиновской после голодной зимы, а было 22 тысячи. На севере Кубани жатва смерти выкосила станицы так, что в них до сих пор населения меньше, чем до голодомора.С той поры многие улицы в станицах либо односторонние, либо с пустыми участками на месте бывших когда-то хат.

Попадали в эти «могилы» и сильно ослабленные люди. Известны случаи, когда таким полутрупам удавалось выползти из траншей и выжить.

Шанс выжить был в колхозе, там работающих подкармливали, а где-то даже давали «котел ударника» — 400 г соевого хлеба и молоко. Но и коллективные хозяйства попадали на «черные доски», и до выполнения планов заготовок всем приходилось тяжко. Репрессии от имени государства осуществляли все кому не лень. По сути против населения начался террор такой силы, что «искривлять перегибы» пришлось уже Кремлю.

Потому что появилась «угроза ослабления авторитета Советской власти». В феврале и марте 1933 года вышли закрытые постановления Политбюро, в которых требовалось прекратить аресты по закону о колосках «трудящихся, совершивших кражи из нужды, по несознательности и при наличии других смягчающих обстоятельств». 8 мая была издана за подписью Молотова и Сталина секретная инструкция ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «О прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне».

Партийный вожак Борис Шеболдаев, вводивший «черные доски», в 1935 году написал для главной газеты страны «Правда» статью «Казачество в колхозах». В ней секретарь крайкома, вспоминая «слом саботажа» на Кубани, нарисовал жуткую картину: «озлобленность врага доходила до того, что отдельные матерые кулаки из казачества, скрывая от хлебозаготовок в ямах тысячи пудов хлеба, доводили себя и собственных детей до голодной смерти»…

А через четыре года почти все крупные руководители той поры попали под каток Большого террора. Рядовым коммунистам объяснили, что именно они виноваты в том, что случилось на селе. «… народ стал дохлый валяться скрозь благодаря врагам народа — первому секретарю Азово-Черноморского края Шеболдаеву, Ларину, Николаеву и другим врагам народа. Они уничтожили много тысяч невинного народа, а Сталин все верил и относился примирительно, да он, правда, не наш Отец Великой Руси, а кровный Отец цветущей Грузии. В Грузии не было тогда саботажа», — записал в своих воспоминаниях после смерти вождя новодеревянковец Иван Гармаш.

Хлебная диктатура

Однако перегибы признавались в закрытых циркулярах, для широких народных масс информация подавалась с точностью до наоборот. В январе 33-го Сталин на пленуме ЦК ВКП(б) заявил, что «только заклятые враги Советской власти могут сомневаться в улучшении материального положения рабочих и крестьян». Тема гибели граждан от недоедания не просто замалчивалась — была под жесточайшим запретом. При этом двенадцатью годами ранее в массовый голод от засухи и последствий Гражданской войны в РСФСР Ленин и его соратники обратились за помощью к мировому пролетариату, международным организациям и зарубежным государствам. В 1921 году была образована Центральная комиссия помощи голодающим (Помгол), за рубежом закупалось продовольствие, открывались тысячи бесплатных столовых — советских и иностранных.

В конце 20-х большевики решили устроить «Великий перелом» - сплошную коллективизацию крестьянских хозяйств. Параллельно СССР ускоренно переводился на индустриальные рельсы. Для роста промышленности были нужны технологии и специалисты (их завозили в основном из США — этот факт не афишировался в период «холодной войны»), но главное — валюта для покупки зарубежного оборудования. Ее источником, в том числе, был экспорт зерна. В письме от 6 августа 1930 г. Сталин пишет Молотову: «Форсируйте вывоз хлеба вовсю. В этом теперь гвоздь. Если хлеб вывезем, кредиты будут». Ну и еще нельзя было показывать слабость врагам — как внешним, так и внутренним.

11,5 млн человек умерло в СССР в 1933 году

К таким относились и все, кто не хотел вступать в колхозы, кулаки и середняки (как правило, многодетные крепкие хозяйства), кто был на стороне белых в Гражданскую, кто имел родственников за рубежом, не выполнял планы зернозаготовок. Идеально этому описанию соответствовали кубанские казаки. Целый ряд исследователей считает, что голод на юге России был продолжением начатой в 1919 году политики истребления казачества. В 32-33 годах «продовольственные затруднения» и «эксцессы с массовыми смертями» были на Украине, в Белоруссии, Казахстане, в Поволжье и частично в других регионах СССР, в основном на хлебородных территориях - всего около 1,5 млн кв. км с населением в 65,9 млн человек.

Последние подсчеты российских демографов приводились в начале века: в СССР в 33-м умерло около 11,5 млн человек. Это почти в три раза превышает обычную смертность в 1927-1929 годах. Пострадали от голода почти 40 млн человек. Другие исследователи приводят иную цифру смертности — 7 млн, что тоже значительно превышает средние показатели.

P. S. В июле 1990 года в Шкуринской станичниками был установлен первый в России памятник «Погибшим во время голода и необоснованных репрессий 30-х годов». Потом мемориальные знаки, камни и кресты стали появляться благодаря инициативе общественников или частных лиц во многих станицах края, в основном на кладбищах или возле храмов. Единицы из них внесены в официальный реестр.

И нет ни одного, что установлен государством.

----------------------------------------------

Как это было? «Чёрные доски». 1932–1933

90 лет назад, в январе 1930-го, ЦК ВКП(б) принял Постановление о темпах коллективизации. В том же году стали сгонять крестьян в колхозы, потом — изымать урожай, а потом на селе разразился массовый голод. 

Традиционно чёрными досками называли древние иконы, покрытые олифой, которая со временем темнела. По чёрной поверхности писали новый лик… 

Но есть у этого словосочетания и другой смысл, привнесённый в советскую жизнь во времена расказачивания и коллективизации. Если на Красные доски — или более привычные нам Доски почёта — вешали портреты передовиков, то на чёрные — сообщения об отстающих и саботажниках. 

В 1932-33 годах на чёрные доски были занесены 13 кубанских и 2 донские станицы. Казачество обрекалось на вымирание, украинский говор сменялся русским, на смену убитым голодом приезжали переселенцы…  

Среди переселенцев, приехавших в 1934 году в станицу Старощербиновскую, была моя бабушка Ксения Герасимовна Ефремова с моей ещё маленькой мамой. 

Из воспоминаний бабушки: 

— В 1934 году демобилизовался мой брат Николай и его вместе с другими демобилизованными направили на Кубань, где был кулацкий саботаж (кулачьё хлеб не сдавали государству, гноили). За ним поехала вся семья, чтоб побольше было своих на новом месте. 

Топки не было, соломой топили. Дали большой дом, была большая печь — стояла в столовой. Она мешала, решили убрать, а под печью открылся ход, под ним — тонны зерна. Хозяин бывший: умерла вся семья, сам съел свои сапоги и умер. Зерно было, а есть не могли: каждый день приходили проверять комсоды (представители комиссии содействия хлебозаготовкам — Г.И.). 

Мы приехали, когда уже саботаж кончился. Потом, при немцах, всех, кто участвовал в комсодах, отправили на тот свет. 

Земля на Кубани — чёрная, тяжёлая. Здесь никакого удобрения не надо. Она сама родит — только поливай. Потому и урожаи здесь собирали большие, и жили хорошо. Дома крепкие, просторные. Большие и богатые сады, огороды.  

В бабушкиных рассказах о Кубани, как и в воспоминаниях других переселенцев, не упоминается слово «голодомор». Оно вошло в употребление гораздо позже — в 1990-е годы. А довоенному поколению были даны другие термины — «саботаж», «кулацкий саботаж», «контрреволюционный саботаж»… И ещё — «итальянка», то есть саботаж тихий, без объявления об отказе от работы. В переводе с «итальянского» на русский — волынка, что означает «умышленно затягивать работу, проявлять медлительность, нарушая этим существующий распорядок». И это, в определённом смысле, было верно — после проведения коллективизации и на Кубани, и на Дону казаки не торопились выполнять явно завышенные планы хлебозаготовок. 

Впрочем, дело было не только в неоправданно высоких планах. Власть выгребала у свежеиспечённых колхозников фактически за бесплатно и до последнего зёрнышка всё, что было выращено тяжелейшим трудом. Не оставляли даже семенного фонда. Смириться со всем этим крестьянская душа казаков никак не могла. 

Надо отдать должное Михаилу Шолохову, он не побоялся написать о беспределе комсодов Сталину. 6 мая 1933 года верховный вождь ответил писателю. Сначала поблагодарил за письма, «так как они вскрывают болячку нашей партийно-советской работы», а потом… 

«Вы видите одну сторону, видите неплохо… — писал Сталин. — А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели “тихую” войну с советской властью…»  

Даже этот короткий отрывок показывает — Сталин отлично знал, чтó творится в колхозах и что на селе скоро начнётся страшный массовый голод… 

О трагедии чёрных досок в советской печати, естественно, не сообщали. Да и нынче как-то не принято. Можно найти отдельные монографии историков, воспоминания очевидцев. А в «большой» печати… кому-то это, видимо, не выгодно до сих пор, когда давно уже нет ни советской власти, ни следившей за каждым печатным словом цензуры.  

Однажды вечером, лет пять назад, тема голодомора (слова этого вы не найдёте в русских словарях, оно пришло к нам с Украины; да его и быть не могло: каким правителям, кроме Сталина и его окружения, могло прийти в голову устраивать массовое истребление населения собственной страны?) вдруг возникла на одном из центральных телеканалов. Ведущий представил трёх экспертов. Первый и второй говорили то, что было нужно ему, ведущему, то есть про неурожай, который в начале 1930-х стал причиной голода на Кубани. Третьему эксперту дважды давали слово, и дважды его отключали. В первый раз, когда он заговорил о чёрных досках на Кубани, второй — когда сказал, что голодомор там, где он был (на Кубани, на Дону, на Урале, в Казахстане или на той же Украине), сократил население на 20–30 процентов, а главное, что голод был организован из центра… 

С началом кампании по изъятию «разворованного» хлеба кубанские районные газеты «Колгоспный шлях» и «Молот» стали выпускать информационные бюллетени. Первый бюллетень по станице Старощербиновской был опубликован 3 января 1933 года и содержал постановление президиума стансовета от 2 января о занесении станицы на чёрную доску. 

Пункт 3-й этого постановления предусматривал: вывезти из станицы, из лавок потребкооперации и других торгующих точек все имеющиеся товары, запретив всякого рода торговлю, как в магазинах, ларях, так и на базаре — до полного выполнения хлебозаготовок, мясозаготовок, платежей. А пункт 8-й обязывал: милиции выставить вокруг станицы посты и без разрешения президиума Совета никого не выпускать за её пределы… 

В бюллетене за 20 января сообщалось о встрече активистов двух комсодов. На этой встрече они проверяли выполнение договора о социалистическом соревновании за лучшую работу по выявлению спрятанного крестьянами хлеба и мобилизации средств. Здесь тоже были свои передовики, как и в работе по очистке опустевших домов. Тем, кто занимался вывозом трупов, платили продуктами: 1 кг пшеничной муки, 2 кг кукурузной — за день работы.  

В 2000-е годы сотрудники Щербиновского районного архива провели огромную работу по записи и сохранению воспоминаний участников тех давних событий и их родных. Читать эти свидетельства без слёз невозможно. 

Вот всего один короткий фрагмент: 

А.Д. Гапон, 1952 г.р.: В нашей семье выжили только моя бабушка и двое детей: мой отец и тётя Нина. Они рассказывали, как всё это было. Продукты в станицу не завозились. По дворам ходили комсоды, забирали зерно, кукурузу и все продукты, какие у людей были. То, что не могли забрать, переворачивали, топтали, чтобы уничтожить. Обыскивали… сараи, чердаки, ковыряли земляные полы в хатах, щупами искали в земле зарытое зерно, разбирали крыши… Отец был очевидцем, как по станице ездила специальная арба, которая собирала умерших. В эту арбу вместе с мёртвыми также скидывали людей, которые ещё не умерли, они лежали с открытыми глазами, очень слабые и их тоже хоронили, чтобы повторно за ними не ездить…  

До голодомора в станице Старощербиновской проживали 22 тысячи 500 человек, после — едва набралось две с половиной тысячи. Украинский кубанский говор вплетался в русскую речь переселенцев. Газеты перешли с украинского на русский. Жизнь налаживалась. В лексиконе моей бабушки Ксени до конца её долгой 90-летней жизни сохранялись слова, подхваченные на Кубани. 

Бабушка, при случае, грозила нам с братом пальцем: 

— Бог не теля, видит и виттеля! — И добавляла, если наше поведение уже не вписывалось ни в какие рамки: — Да шоб вас рóзарвало! 

(Фрагмент из книги «100 лет с правом переписки», главы из которой можно    прочитать на сайте peterburg21vek.ru) 

----------------------------------------------

Черные доски. 1933

     ...Красные доски, более известные как «доски почета» известны практически каждому жителю нашей страны. На них заносились люди, организации, населенные пункты, отличившиеся трудовыми достижениями и другими успехами. Попасть на красную доску в советское время было весьма и весьма почетно.

     Весной 1932 года в кубанские земли был «спущен» план сдачи зерна по продналогу за 1932 г. Причем план этот был составлен так, что как ни старайся, даже если норму продналога и удастся сдать, на собственное пропитание останется очень мало, не говоря уж о торговле – важной статье доходов станичников даже в те годы. Ни о какой открытой борьбе или волнениях нельзя было и подумать, но многие использовали посевные площади для других культур, позволявших хоть как-то свести концы с концами.

     Осенью, естественно, оказалось, что план хлебозаготовок на Кубани сорван начисто. Своеволие казаков вызвало жестокие репрессивные меры. Секретарем Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б) Б.П. Шеболдаевым была разработана и реализована идеология «черных досок» - в антагонизм красным «доскам почета». По итогам хлебосдачи осенью 1932 года «на доски» заносились станицы, которые не справились с планом хлебосдачи. В таких станицах закрывались все торговые точки, любая торговля запрещалась. Имеющиеся запасы продовольствия, в том числе в частных хозяйствах, конфисковывались и вывозились за пределы края.

     Кроме попавших на “черные доски” станиц, всякая торговля была прекращена в девяти районах края, из которых также было приказано полностью вывезти все товары. Кубань обрекалась на голод. Карательные акции прокатились по многим станицам. Так, специальная карательная экспедиция из трех отрядов особого назначения (латыши, мадьяры и китайцы – все кавалеры ордена Красного Знамени) только в Тихорецкой на станичной площади за три дня расстреляла около 600 пожилых казаков…

     Окруженные войсками станицы и хутора превращались в резервации, откуда был единственный выход - на кладбище. Группы активистов, которым выделялись специальные продовольственные пайки, ходили по станице, отбирая у обессилевших от голода людей последнее, что могло поддержать жизнь, - кабачки, бураки, семечки подсолнуха, фасоль, горох, макуху… Цель была одна – под страхом голодной смерти заставить людей отдать спрятанное, как утверждала партийная пропаганда, от государства зерно, выполнить любой ценой утвержденный план хлебопоставок. В станицах были съедены все собаки и кошки, порой пропадали дети – были случаи людоедства…

     Уничтожая людей, пытались уничтожить как саму память о них, так и доказательства преступлений: места братских захоронений (ямы, глиняные карьеры) никак не обозначались, а людей, которые пытались вести учет жертв, - расстреливали как врагов народа. Книги записей рождений и смертей уничтожались.

     И в тоже самое время, как свидетельствует советский историк Н.Я. Эйдельман, “когда по всей Кубани опухших от голода людей сгоняли в многотысячные эшелоны для отправки в северные лагеря, во многих пунктах той же Кубани на государственных элеваторах в буквальном смысле слова гнили сотни тысяч пудов хлеба…”.

     С ноября 1932 по январь 1933 г. решениями Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) на “черные доски” было занесено 15 станиц – 2 донских (Мешковская, Боковская), 13 кубанских: Новорождественская, Темиргоевская, Медведовская, Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская и Новодеревянковская (обе 26 декабря 1932 г.), Старокорсунская, Старощербиновская и Платнировская.

     Из станиц Полтавской, Медведовской и Урупской были выселены в Сибирь все жители – 45639 человек. Уманская, Урупская и Полтавская были лишены своих исторических названий и переименованы в Ленинградскую, Советскую и Красноармейскую (в октябре 1994 г. станице Полтавской возвращено ее прежнее имя).

     В станице Старощербиновской из 22 тысяч жителей после зимы 1932/1933 года в живых осталось всего 4000 человек. Вызванный в общем теми же причинами, голодомор на Украине имел показатели смертности в несколько раз меньшие... Некоторые северокубанские со времени «черных досок» до сих пор (!) не смогли восстановить былой численности населения.

     Преступления 30-х годов сейчас получили огласку. Всем хорошо известны голодомор на Украине, события террора 1937-1939 гг и т.п. Но «черные доски» на Кубани до сих пор стараются обходить молчанием, лишь в местной прессе эта тема изредка поднимается. Мне известны всего два памятника погибшим зимой 1932/1933 гг – старый обелиск в Шкуринской, и новый – в Старощербиновской.

----------------------------------------------

«Занести на чёрную доску…» (документы о репрессиях в кубанских станицах в 1932 – 1933 гг.)

Н.Г. Попова (г. Краснодар)

22 октября 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о создании чрезвычайных комиссий, направленных осенью 1932 г. в основные зерновые районы страны "в целях усиления хлебозаготовок". Северокавказскую комиссию возглавил Л.М. Каганович, перед которым ставилась задача "выработать и провести меры по слому саботажа сева и хлебозаготовок, организованного контрреволюционными кулацкими элементами на Кубани" [1].

4 ноября 1932 г. при активном участии членов комиссии ЦК ВКП(б) Северо-Кавказский крайком ВКП(б) принял постановление "О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани".
Постановлением предписывалось:
"В отношении станиц, занесенных на черную доску, применить следующее:
а) немедленное прекращение подвоза товаров и полное прекращение кооперативной и государственной торговли на месте и вывоз из кооперативных лавок всех наличных товаров;
б) полное запрещение колхозной торговли, как для колхозов, колхозников, так и единоличников;
в) прекращение всякого рода кредитования и досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;
г) изъятие органами ОГПУ контрреволюционных элементов, организаторов саботажа хлебозаготовок и сева.

Предупредить жителей станиц, занесенных на черную доску, что в случае продолжения саботажа сева и хлебозаготовок краевыми организациями будет поставлен перед  правительством вопрос об их выселении из пределов края в северные области и заселении этих станиц добросовестными колхозниками, работающими в условиях малоземелья и на неудобных землях в других краях" [2].

По существу это означало полную блокаду "провинившихся" сел, станиц и деревень. Каганович осуществил на Кубани такую дикую меру, как поголовное выселение (депортация) всех жителей казачьих станиц, упорствующих в "саботаже", на Север и заселение их колхозниками с Севера и демобилизованными красноармейцами. Среди этих станиц – Полтавская, Медведовская и Урупская (в них проживало 47,5 тыс. человек, а было выслано – 45,6 тыс.). Полтавская была переименована в Красноармейскую, Урупская – в Советскую [3].

13 ноября 1932 г. было издано еще одно постановление, принятое Северо-Кавказским крайкомом ВКП(б) совместно с представителями ЦК – "О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани". В нем, в частности,      определялись задачи комсодам – комитетам содействия хлебозаготовок, по указаниям которых в каждой станице предписывалось провести процессы над саботажниками хлебозаготовок, "обеспечив конфискацию имущества не позднее одного дня по вынесению приговора". Объявлялось о проведении чистки всех сельских ячеек в пяти кубанских районах (исключенные из партии в семидневный срок подлежали высылке из пределов края). А также содержалась просьба в адрес ЦК партии санкционировать высылку из станиц Кубани 2000 хозяйств, срывающих хлебозаготовки и сев [4]. Эта просьба была исполнена быстро: 22 ноября ЦК вынес соответствующее решение, а к 8 декабря 1932 г. из 13 районов Кубани было выслано 1008 кулацко-зажиточных и 998 единоличных хозяйств [5].

Разработанные комиссией ЦК меры массовых репрессий были приняты "к неуклонному исполнению". Положения постановлений крайкома ВКП(б) от 4 и 13 ноября 1932 г. продублированы и получили развитие в многочисленных дальнейших решениях краевых и местных партийных комитетов, а также документах ЦК ВКП(б) и партийных органов других регионов СССР, обеспечивающих хлебозаготовки. По Северо-Кавказскому краю  на черные доски было занесено 15 станиц (из них 13 – кубанских), а также целый ряд отдельных колхозов, ферм и бригад.

В документах фондов Центра документации за 1930-е гг. ХХ века содержатся следующие сведения о занесении кубанских станиц на черные доски и проведении в них репрессивных мер:  прекращение торговли, закрытие базаров, магазинов, ларьков, вывоз товаров и продовольствия, досрочное взыскание обязательств, запрет выездов из станиц, чистка соваппарата и парторганизаций, роспуск сельсоветов, колхозов, бригад, отдача под суд, организация выездных судебно-показательных процессов, ходатайства перед крайкомом ВКП(б) о выселении за пределы края и одобрение принятых решений.

О выселении из домов, отобрании приусадебных земель, запрещении всякого убоя и продажи скота впредь до снятия с черной доски. О продаже имущества колхозов, колхозников и единоличников в случае невнесения платежей [6].

Представленные вниманию читателя документы из фондов районных комитетов ВКП(б), несмотря на фрагментарность, позволяют проследить динамику, ужасающую последовательность и масштабы репрессивного механизма. В сочетании с материалами устной истории официальные документы воссоздают драму 1930-годов на Кубани.

Примечания

1. См. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 3. Конец 1930 – 1933. М., 2001. С. 28.
2. Там же. С. 522-524.
3. Там же. С. 29.
4. ЦДНИКК. Ф. 1361. Оп. 1. Д. 130. Л. 80.
5. Указ. соч. С. 549, 612.
6. См.: Бондарь И.Ю. Архивные документы о голоде  на Кубани 1932 – 1933 гг. [Электронный ресурс]

1. Постановление бюро Тихорецкого райкома ВКП(б) о проведении репрессивных мер в станице Новорождественской. 4 ноября 1932 ЦДНИКК. Ф. 1361. Оп. 1. Д. 130. Л. 61 - 62. 104

2. Постановление бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), принятое совместно с представителями ЦК ВКП(б), о ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани и постановление Тихорецкого райкома ВКП(б). 13 ноября 1932 г. ЦДНИКК. Ф. 1361. Оп. 7. Д 730. Л. 80 - 81. Типографский экземпляр.

3. Постановление бюро Тимашевского райкома ВКП(б) о ходе сева, хлебозаготовок и уборке урожая в районе. 26 ноября 1932 г. ЦДНИКК. Ф. 162. Он. 1. Д. 101. Л. 58 - 60. Фрагмент.


4. Из постановления бюро Славянского райкома ВКП(б) о мерах в связи с занесением станицы Полтавской на черную доску. 26 ноября 1932 г. ЦЦНИКК. Ф. 1863. Оп. 1. Д. 89. П. 20. Фрагмент.


5. Постановление бюро Тихорецкого райкома ВКП(б) о выселении из станиц района кулацко-зажиточных хозяйств. 28 ноября 1932 г. ЦДНИКК. Ф. 1361. Оп. 1. Д. 130. Л. 89.


6. Постановление бюро Армавирского райкома ВКП(б) о мерах в связи с занесением станицы Урупской на черную доску. 26 декабря 1932 г. ЦЦНИКК. Ф. 7943. Оп. 1.Д. 88. Л. 170-172. Фрагмент.




7. Постановление бюро Каневского райкома ВКП(б) о ходе выполнения плана хлебозаготовок и применении репрессивных мер в станице Стародеревянковской, занесенной на черную доску. 27 декабря 1932 г. ЦДНИКК. Ф. 1071. Оп. /. Д 79. 77. 376. Типографский экземпляр.



8. Постановление бюро Кореновского райкома ВКП(б) о мерах по борьбе с бегством из станиц. 28 января 1933 г. ЦЦНИКК. Ф. 1222. Оп. 1. Д. 214. Л. 87.




9. Инструкция СНК СССР и ЦК ВКП(б) всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры о прекращении массовых выселений крестьян, упорядочении производства арестов и разгрузке мест заключения. 8 мая 1933 г. ЦДНИКК. Ф. 1075. Оп. 1, Д. 66а, Л. 22, 22 об. Типографский экземпляр.




Из книги: Историческая память населения Юга России о голоде 1932–1933 г. Материалы научно-практической конференции / Под редакцией Н.И. Бондаря, О.В. Матвеева. Краснодар, Типография «Плехановец», 2009. – 454 с. Прил.