Другая Россия. Русские в Боливии

Уташшил у товарища Хазина в мордокниге рассказ Георгия Зотова о русских старообрядцах в Боливии.

Занятно!

George Zotov

19 сентября, 10:51  · 

Сарафаны под кокосами

Однажды Георгий попал в Россию, где в лесах водятся ягуары, на огородах сажают ананасы, а коренные сибиряки не знают, как выглядит снег. И это ему не приснилось!

"Ой, нешто к нам в деревню едете, господин хороший? А зря. Нонеча жара, и така пылишша, така пылишша стоит на дороженьке — вдоволь наглотаетесь! — женщина в синем сарафане говорила скороговоркой с явным сибирским акцентом, и я еле успевал понимать ее певучие слова. Показав, как лучше проехать в село, Степанида повернулась и пошла дальше, в сторону шумевшей листьями кокосовой рощи. Стоявший рядом с ней мальчик в рубахе навыпуск и картузе сорвал с ближайшего дерева манго и последовал за матерью, отмахиваясь от москитов.

«Хрисанф! — услышал я строгий голос. — Сколько раз тебе говорила, дурню, — не ешь манги, они ишшо зеленые, потом набегаисси ночью!»

«В лес за грибами не пойдешь — и грибов нет, и самого съедят»

…ПЕРВЫЕ русские деревни в небольшом южноамериканском государстве Боливия появились очень давно. Когда именно — местные жители даже и не помнят. Вроде бы самые первые переселенцы приехали аж в 1865 году (власти тогда бесплатно раздавали колонистам пахотную землю), а еще через семьдесят лет из Китая прибыла целая толпа сибирских и уральских крестьянских семей, которым после большевистской революции пришлось бежать из России. Сейчас в двухстах километрах от боливийского города Санта-Крус расположились сразу три большие деревни русских переселенцев, где живут около двух тысяч человек. В одно из этих селений — Табороче — мы и ехали по пыльной дороге вдоль бескрайних боливийских полей, заросших русскими подсолнухами.

…Дверь дома деревенского старосты Мартьяна Онуфриева открыла его дочь, сероглазая застенчивая красавица в сарафане. «Тятеньки нетути. Они в город по делу уехали. Да вы не стойте на пороге, заходьте в избу». «Избой» называется крепкий каменный дом с черепичной крышей, на манер тех, что строят в Германии. Поначалу русские мужики в Боливии пилили слоновые пальмы и мастерили дома из бревен, однако быстро от этой затеи отказались: в условиях тропической влажности и вездесущих термитов жилище немедленно начинало гнить и вскоре превращалось в труху. Словами русскую деревню в Боливии описать невозможно — это попросту надо видеть. Собаки в будках (что приводит в шок боливийцев -зачем псу отдельный дом?!) и мычащие буренки, пасущиеся в тени банановых пальм. На огородах народ с песней «Ой мороз, мороз!» пропалывает ананасы. Бородатые мужики в вышитых рубахах, подпоясанные кушаками, лихо управляют японскими джипами, переговариваясь по мобильникам, а девушки в сарафанах и кокошниках носятся до поля и обратно на мотоциклах «Хонда». Впечатлений в первые пять минут хватило настолько, что рот с трудом закрылся.

— Сейчас хорошо стали жить, слава те Господи, — замечает 37-летняя крестьянка Наталья, также пригласившая меня в «избу». — А впервой, как люди приехали, у них не то што тракторов, лошадей не было — на бабах пахали землицу-то. Кто-то разбогател, а кто-то нет, но все дружно живем. Маменька сказывала, в России бедный богатому завидует. А почему так? Ведь Бог сотворил людей неравными. Чужому богатству завидовать негоже, особливо, ежели люди в труде. Кто тебе мешает? Возьми сам да заработай!

Наталья родилась в одной из русских старообрядческих деревень, глубоко в джунглях Бразилии. Сюда переехала, когда вышла замуж — в 17 лет: жить привыкла, однако по-испански так и не говорит: «Даже считать по-ихнему не умею. А зачем мне? Так, немножечко, ежели на базар пойду». Ее отца в пятилетнем возрасте вывезли из Хабаровской губернии, сейчас ему уже больше восьмидесяти. На папиной родине Наталья никогда не была, хотя очень хочет поехать. «Тятя шибко красиво про Россию рассказыват — у меня ажно сердечко щемит. Уж, говорит, природа-то така красива. И в лес пойдешь, грибов тама, дескать, столько — наберешь полные лукошки. А тут ходи не ходи — нетути, да ишшо, упаси Бог, и на ягуара нарвесси — повадились, окаянные, на водопой ходить».

Кошек в домах заводят специально, чтобы ловили ящериц

СКАЖУ честно — я попросту не ожидал, что услышу в Табороче русскую речь. По работе мне приходилось много общаться с детьми белогвардейцев, состарившихся во Франции и США, — все они говорили по-русски неплохо, но заметно коверкали слова. Но здесь меня ждал сюрприз. Эти люди, которые никогда не были в России, а у многих отцы и деды родились на земле Южной Америки, общаются на русском так же, как их предки сто лет назад. Это язык сибирской деревни, без малейшего акцента, певучий и ласковый, изобилующий словами, которые в самой России уже давно вышли из употребления. В Табороче говорят «желаете» вместо «хотите», «чудно» вместо «удивительно», «шибко» вместо «очень», не знают слов «пятилетка» и «индустриализация», не понимают русского сленга в виде «ну, блин» и «ни фига ж себе». Здесь, возле увитого лианами тропического леса, каким-то невероятным образом сохранилась дореволюционная Россия, которой мы уже не помним. И появляется мысль: а может быть, именно такой сейчас (безусловно, за исключением ананасов в огороде) и была бы российская деревня, не случись Октября?

Шестилетняя Евдокия, сидя на пороге, играет с подросшим котенком. — В отличие от России котик за неимением мышей ловит в доме ящериц. Мимо пролетает красный попугай, но привыкшая к ним девочка не обращает на птицу внимания. Евдокия говорит только по-русски: до семи лет детей воспитывают в деревне, в домашнем мирке, чтобы они запоминали язык, а потом уже отпускают в школу — учить испанский. Матери рассказывают детям сказки, что передают из поколения в поколение: про Иванушку-дурачка, Емелю и щуку, Конька-горбунка. Книг у поселенцев практически нет, да и где в боливийской глуши достанешь сборник русских сказок. Мужчины говорят по-испански поголовно, а вот женщины — не очень. «Девке-то на што спанский язык ведать? — говорит соседка Натальи дородная Феодосия. — Замуж выйдет, там детки пойдут — надо по хозяйству управляться да пироги печь, а мужик пущай себе в поле пашет».

«Говоришь неправильно, кокошник носишь криво, щи варишь плохие!»

ДНЕМ жителей Табороче и верно можно легко найти в поле. Выращивают все, что можно: кукурузу, пшеницу, подсолнухи. «В этой земле не растет только то, что не посадишь!» — шутит один из бородачей, сидящий верхом на тракторе. Один из старообрядцев даже в прошлом году удостоился статьи в местной газете — собрал самый большой урожай сои и… ананасов. «Были те, кто скопил деньжат да поехал повидать Россию, — рассказывает Терентий. Вернулись такие чудные — все глазьями хлоп-хлоп. Говорят: в деревнях в Сибири народ голодует да водку пьет, а землю отчего-то не пашуть. Я говорю: да как же так — эвон земли-то сколько, берите да хлеб растите, иль ишшо што! Да лень им, говорят. От беда-то какая, господи — это что ж большевики с бедной Россией сделали! А еще чудно ему было, что все вокруг по-русски говорят — прям не верилось. Мы-то привыкли тут, что человека спроси что на улице — он по-испански в ответ. Я послушал его и тоже деньги на поездку коплю — если Бог даст, через пару лет приеду обязательно».

В Санта-Крус русские крестьяне ездят продавать то, что вырастили. Приезжая, селятся в таких отелях, чтоб не было телевизора и радио (это грех), с собой берут посуду — «штоб ихней не опоганиться». Но жить в город из деревни не уезжает никто. «У мя самого детей-то шестеро, — говорит 40-летний Терентий. — А в Санта-Крусе бесовских соблазнов много: ничего хорошего из жизни там не выйдет. Сыновья на боливианках женятся, девки за боливианов замуж пойдут, а энто зря — они и лоб перекрестить по-нашему не умеют».

Боливийским, а также другим мужчинам и женщинам в принципе можно вступать в брак с жителями русских деревень, но при одном условии — следует перекреститься в «русскую веру», одеваться, читать и говорить по-русски. Всего таких браков было два, и оба развалились. Девушка-боливийка, которая пошла за русского парня, не выдержала постоянных стычек со свекровью: и кокошник носишь криво, и по-русски говоришь неправильно, щи варишь плохие, а Богу молишься неусердно. В итоге молодая жена сбежала, а муж, к удовольствию матери, отправился в Уругвай за русской невестой. Другой гражданин Боливии (кстати, индеец племени аймара), женившийся на русской девушке, был принят в Табороче настороженно — «черный весь, как быдто уж посветлее девка найти не могла», однако впоследствии его развод с женой вся деревня осуждала: «Эвон, у них детей уже пятеро — сидят по лавкам, сопли вытирают. Коли наделал стока — терпи, а не бросай бабу с ними». Но такие «международные» свадьбы — редкость, именно поэтому почти все сельчане Табороче с голубыми глазами, носы — картошкой, по всему лицу веснушки, а волосы на голове русые или пшеничные. Алкоголь (даже безобидное пиво) под строгим запретом, курево — тоже: зато за все время в деревне ни один человек не спился и не умер от рака легких. А вот тяга к цивилизации берет свое — некоторые крестьяне втихую держат под кроватями маленькие портативные телевизоры, которые, приглушив звук, смотрят ночью. Впрочем, открыто в этом никто не признается. В воскресенье все обязательно идут в церковь и читают вместе с детьми дома Библию.

«А чего черную кобру бояться? Дал каблуком по башке — ей и каюк».

ОКОЛО двадцати семей переехали недавно в Боливию из США. «У американов-то русским сложно, — поглаживая бороду, объясняет бывший житель Аляски Елевферий. — У них все тако построено, чтоб все американы были, размывают оне нас. Много детей наших уже по-русски не говорят, хотя крещеные все и рубахи вышитые носят — горе просто. Вот и приехали сюды, чтобы дети по-американски говорить не начали да Бога не забывали».

Никто из жителей Табороче, родившихся в Боливии, Бразилии и Уругвае и обладающих национальными паспортами, не считают эти страны своей родиной. Для них родина — это Россия, которую они никогда не видели. «Ну, родился я в Боливии, ну живу тут всю жизнь, так што — нешто я с энтого боливианин? — удивляется Иван. — Я русский человек, в Христа верующий, им и останусь». К потрясающей жаре (в январе в районе Санта-Круса плюс 40 градусов) переселенцы так и не привыкли: «Ужасть какая! Стоишь на Рождество в церкви, молишься — так пол весь мокрый, пот со всех так и текеть». Зато с интересом спрашивают про снег: а как он выглядит? Каков на ощупь? Не передать, что чувствуешь, когда объясняешь потомственным сибирякам про снег и морозы, а те смотрят на тебя круглыми глазами и повторяют: «Да не может быть!» Никакие тропические болезни русских мужиков уже не берут — среди самых первых переселенцев, осушавших болота в джунглях Боливии и Бразилии, было много смертей от желтой лихорадки, а сейчас, как флегматично говорят жители, «мы тую лихорадку и не видим». Раздражают лишь москиты, но с ними борются по старинке — отгоняют, окуривая дымом. Из джунглей на деревенские завалинки заползают и опасные змеи, в том числе плюющая ядом черная кобра. Но с ними староверы управляются запросто. «А што змея? — хвастается снова втайне от матери жующий манго Хрисанф. — Дал каблуком по башке — ей и каюк». Жена Ивана, 18-летняя веснушчатая красавица Зоя (ее родная деревня — в штате Гояс в Бразилии), тоже говорит о ядовитых гадах с олимпийским спокойствием: «Окно в избе у нас разбилось, а тятя поленился его подушкой заткнуть — и так мол, жарко. Так через ту дыру кобра ночью как прыгнет на пол! Я ее ручкой веника по голове хлоп — и убила».

Про современную политическую жизнь в России поселенцы знают мало (телевизор-то смотреть нельзя, в Интернет не полезешь — тоже грех), но про Беслан слышали и отслужили в церкви молебен за упокой души «деток, басурманами убиенных». Свою родину они чувствуют душой. Хозяйка оптического салона в центре Санта-Круса, бывшая жительница Кубани, Люба рассказала мне, как к ней заходил поселенец Игнат и она ему показала изданный в Москве фотоальбом о русской природе. Ничуть не удивившись, Игнат пожал плечами и сказал: «Странно, но я все это уже видел. Мне церкви и поля постоянно ночами снятся. И деревню деда моего я тоже во сне вижу».

…В последнее время русские колонисты стали из Табороче уезжать — аренда земли подорожала. «Мы как цыганы, — смеется Феодосия. — Чуть что, снимаемся да едем». Новую землю арендуют южнее, за рекой — там подешевле, а выращенную кукурузу возят продавать в Бразилию. Будучи вынужденными уехать из России по разным причинам, эти крестьяне построили себе новый островок прежней, привычной им жизни в экзотической Боливии, создав здесь свою собственную Русь с кокосовыми пальмами и ягуарами в лесу. Они не хранят на родину ни обид, ни злости, не желают ей никаких бед, тем самым кардинально отличаясь от многих современных российских эмигрантов. Сохранив свою самобытность, язык и культуру в глубине боливийских джунглей, эти люди остались истинно русскими — и по характеру, и по языку, и по стилю мышления. И нет сомнений — эти маленькие островки старой России в Латинской Америке будут существовать и через сто, и через двести лет. Потому что там живут люди, которые гордятся тем, что они русские.

КСТАТИ

БОЛЬШЕ всего русских деревень в Бразилии: около десяти, живет там примерно 7 тысяч человек. Впервые в Южной Америке русские поселенцы появились в 1757 году, основав казачью деревню в Аргентине. Кроме вышеуказанных стран сейчас русские старообрядческие поселения есть также в Уругвае, Чили и Парагвае. Часть переселенцев также уехала и в Африку, создав русские колонии в Южно-Африканском Союзе и Родезии. А вот «белая эмиграция» 1917–1920 годов почти полностью «размылась» — очень мало кто из потомков 5 миллионов (!) дворян, осевших тогда в Париже, носит русские имена и говорит по-русски: как считают специалисты, это произошло из-за того, что россияне в Париже жили «некомпактно».

* Опубликовано в "АиФ" в 2005 году. Фото мои.

(c) Zотов