Мнение российского милиционера о некоторых моментах прошлого нашего Отечества на примере своего личного опыта

Блогер "От Урала до Карибов": Большой террор или перегибы чекистов? | | Яндекс Дзен (yandex.ru) 9 сентября 2021

Современные «профессиональные историки» и пропагандисты в лучших традициях старого советского анекдота колеблются вместе с линией партии. Ну, или не партии, а власть предержащих.

За последние тридцать лет каких только версий о причинах кровожадности Сталина и его подручных не было выдвинуто и вот одна из последних: все-таки это были перегибы чекистов на местах. Для тех, кто пришел на мой канал в первый раз сделаю оговорку: Я очень сильно сомневаюсь в реальности такого события в истории нашей страны как «Большой террор» в смысле бессмысленных, массовых, кровавых репрессий в отношении ни в чем не повинных граждан, и тем более уверен, что репрессии эти не являлись одним из пунктов политической программы Иосифа Виссарионыча и его наркомов. Но то, что перегибы со стороны чекистов вполне могли иметь место, я не сомневаюсь. И это было всегда, во всех странах и во все времена. Я не буду пытаться доказать это на примерах уголовных дел тридцатых годов. Я покажу обыденность этого явления на примерах более близких к нам времен.

Итак, 1998 год. В январе взрыв в Москве на станции метро «Третьяковская». В Москве застрелен гендиректор гостиницы «Россия» Евгений Цимбалистов. Главная версия убийства — разборки между «крышующими» «Россию» преступными группировками. В Екатеринбурге совершено покушение на губернатора Свердловской области Эдуарда Росселя. В ночь со 2 на 3 июля — в своём доме в деревне Клоково Московской области был застрелен депутат Государственной Думы II созыва, отставной генерал-лейтенант Лев Рохлин. 4 ноября — пенсионер и внештатный корреспондент газеты «Русская правда» Иван Орлов на автомобиле «Москвич-2140» выехал на Красную площадь и взорвал его перед Спасскими воротами. Год непростой. Недаром прочно утвердилось в народе определение «лихие девяностые». Но я о делах попроще.

Шел третий год моей службы дознавателем в одном из райотделов милиции нашей все еще необъятной страны. Был уже глубокий вечер, когда в дежурную часть поступило сообщение о том, что в участковую сельскую больницу поступил мужчина с ножевым ранением грудной клетки. Поскольку рентген еще не делали, то дежурный врач лишь высказал предположение о том, что ранение проникающее. Потерпевший без сознания и обстоятельства получения ранения неизвестны. Известно лишь то, что потерпевший был подобран «скорой» на территории колхозной фермы. Оперативная группа в составе меня и опера погрузилась в дежурный уазик и выдвинулась в направлении театра действий.

По прибытии в больницу ничего нового, кроме того, что ранение действительно оказалось проникающим, мы не узнали. Да, по словам доктора, потерпевший находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, и причиной его бессознательного состояния могла быть не столько рана и кровопотеря, сколько сон сильно пьяного человека. Потерпевший оказался огромным, даже в лежачем и бессознательном положении, мужиком. Ростом поболее 180 см и весом далеко за сотню кг. На операционный стол его поднимали вшестером. Фельдшер «скорой» сообщила, что карету вызвал сторож фермы. К нему мы и направились, взяв местного участкового.

Сторожа мы нашли на его рабочем месте – в помещении фермы. Им оказался невысокий, чуть за 160 см, мужичок лет сорока с небольшим. За давностью времени точный возраст не помню. Сторож оказался трезв как стекло. На мой вопрос – он ли вызывал врачей? – ответил утвердительно. На вопрос – знает ли он кто порезал потерпевшего? – тоже ответил утвердительно. И добавил, что это он.

Возникла некоторая заминка. Я даже немного растерялся. Опер был несколько разочарован тем, что злодей был установлен так быстро и не удалось применить никаких дедуктивных методов. «И чем же ты его запорол?» - спросил я злодея. «А вот этим», - кивнул он в сторону стола, на котором среди остатков нехитрого ужина, лежал нож. Обычный кухонный нож с пластиковой ручкой. Длина клинка всего сантиметров 12. Я осмотрел нож. Сам клинок был чист, но у основания, там где он выходит из рукоятки, имелись пятнышки бурого цвета. «За что ж ты его?» - спросил я. «За дело», - был ответ.

Ну, за дело, так за дело. А нам тоже надо заняться делом. Участковый пошел за понятыми, я начал заполнять протокол осмотра места происшествия, одновременно прислушиваясь к разговору сторожа и опрашивавшего его опера.

А дело было так. Сторож, завершив обход территории, расположился за столом поужинать. Заварил в поллитровой банке чай, порезал хлеб, сало. Но ужин его был прерван визитом односельчанина. Назовем его Иваном. Ванька, здоровый тридцатилетний мужик, на деревне был первым пьяницей и дебоширом. Обладая скверным характером и огромной физической силой, держал в напряжении не только свою деревню, но и соседние. В тот вечер он как обычно поддал, но не хватило. Нужно было ехать за добавкой, но вот незадача – бак в мотоцикле был пуст. Ну а где взять бензин – да конечно же на ферме. В то время в сельхоз хозяйствах еще сохранялись топливные колонки, некоторые даже были такие же как на бензозаправках, другие просто представляли из себя емкость с краном и шлангом. На той ферме использовали бензоколонку, но на ней висел замок. И вот Ванька решил по хорошему попросить сторожа отлить ему бензина. Не хотел просто ломать замок. Но сторож не хотел сливать колхозный бензин. Ни по хорошему, ни по плохому. А Ванька отказа не терпел. Это что еще такое? Какая-то вошь мелкая будет ему перечить? Да я тебя… Сильным ударом справа он отправил сторожа в дальний угол фермы. Но мужичонка был непрост, вышибить из него дух с первого удара не удалось. Поднявшись на ноги он куницей метнулся к столу. Ванька схватил мужичонку за шиворот, чтобы как следует встряхнуть его, но тут же осел на землю.

Сторож стоял перед ним с ножом в руке. В левом боку у Ваньки что-то закололо. Он потер бок, рука попала во что-то липкое и, увидев на своей ладони кровь, он вырубился. Так выходило со слов сторожа. От чего Ваньша потерял сознание доподлино неизвестно. Может крови своей испугался, может от удивления. Про то ни сторож, ни Ванька не знали.

Ясно было одно: сторож, не помня себя от обиды и ярости, схватил со стола нож и по самую рукоять засадил его в грудь пьяного дуботолка. Обоим повезло в том, что нож был маленький, а Ванька здоровый бугаина, поэтому он не достал ни до сердца, ни до чего другого.

Осознав случившееся, сторож как мог, перевязал раненого и позвонил в «скорую». Мобильников тогда еще не было, но зато на фермах еще были стационарные телефоны. Мужичок ничего не скрывал, о случившемся искренне сожалел. Нюанс еще был в том, что он был судимым, «сидел» за причинение вреда средней тяжести (в драке выломал челюсть супротивнику), а потому, пока я дописывал свой протокол осмотра места происшествия, он тихонько собирал свой нехитрый скарб, принесенный на дежурство. Короче собирался он в тюрьму. Закончив свое дело и отпустив понятых, я убрал протокол осмотра в папку, и положил перед мужиком чистый лист бумаги. «Пиши», - сказал я ему. «Чего писать?», - спросил он. «Чего продиктую, то и пиши». Сторож взял авторучку, придвинул к себе бумагу. Я начал диктовать: «Я, такой-то и такой-то, проживающий там–то и там-то, настоящим обязуюсь без разрешения следователя-дознавателя не покидать постоянное место жительства и являться в РОВД по первому требованию….» подождав пока он распишется я положил эту расписку так же в свою папку. «Ну, ладно, - сказал я вставая со стула, - бывай здоров. По первому же вызову являйся в РОВД и постарайся не пить». «Я вообще не пью уж лет восемь», - сказал мужик. А потом удивленно спросил: «То есть, как это бывай здоров? Вы что, меня не забираете что ли?» «А зачем мне тебя забирать? – спросил я, Чего тебя там за казенный счет держать? Понадобишься – вызовем». Мужик растерянно смотрел на меня. «Да как же это? В самом деле оставляешь что ли?». «Ночь на дворе, - сказал я, не до шуток мне. Спать охота, да разве с вами поспишь? А тебя доставь в отдел, так еще полночи оформлять надо будет. Сиди уж тут. Только не режь больше никого». И мы уехали.

Мужику было с чего удивляться. Ранее судимый ножом зарезал, пусть и не насмерть, односельчанина, а его даже не хотят в КПЗ везти. Только у меня основания для этого были. Потерпевший был пьян, а сторож трезв. Потерпевший хотел совершить кражу общественной собственности (бензин), а сторож ему этого не позволил. Потерпевший за это нанес телесные повреждения сторожу, чтобы принудить его к совершению преступления. А сторож это преступление совершать не хотел и нож применил, защищая себя и колхозное имущество. Так что в соответствии с уголовным кодексом получалась не ч. 2 статьи 111 УК РФ – умышленное причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшего, предусматривавшая до 10 лет лишения свободы, а часть 1 ст. 114 УК РФ – Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. А это уже исправительные работы на срок до одного года, либо в худшем случае лишением свободы на срок до 1 года. А если глубже копать, так в его действиях вообще состава уголовного преступления, ну лично я, вообще не усматривал. А потому смысла «закрывать» его я не видел. Тем более, что понятые отзывались о стороже хорошо. Характеристику с места работы и из сельсовета он наверное получит положительную (так потом и вышло).

Утром, сдав дежурство я напрочь забыл об этом случае, погрузившись в пучину своих нерасхлебанных дел. Примерно дней через восемь я шел по коридору нашего отдела и увидел знакомое лицо. Щуплый мужичок с грустным видом сидел на скамейке, на полу рядом лежал потрёпанный «сидор», а над ними возвышался милиционер из конвойного отделения. Присмотревшись, я узнал сторожа. Поздоровавшись, я спросил его как дела. «Да нормально, - говорит, вот приехал. Закрывать сейчас будут». Я опешил – как это закрывать? «Да вот так. Вон и конвой уже ждет».

Оказалось, что после моего отъезда мужика не беспокоили целую неделю. А вот сегодня вызвали, велели сидеть на скамейке и никуда не отлучаться. «Погоди», - сказал я и вошел к следователю. Следователем, вызвавшим сторожа была женщина. Майор. Старший следователь. В возрасте за сорок и с выслугой в пятнадцать лет. Не как у меня – три года, поэтому я подозревал, что мужику «шьют» что-то еще. Но оказалось, что ничего лишнего не «шьют». Как мне пояснила эта следовательша мужик совершил тяжкое преступление, и она возбуждает уголовное дело. «А по какой статье?», - спросил я. «Как это по какой? По 111 части 2 п. «з» - с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия». «И что, закрывать будешь?» - спросил я. «Ну а сам как думаешь?, - спросила майорша, - Он же судимый уже. Чего с ним цацкаться. Пусть сидит – под рукой будет».

Я просто охренел. «Ты материалы читала?», - спросил я.

«А чего их читать? Там и так все видно. Экспертиза показала – проникающее ранение. Тяжкий вред здоровью. Нож ты изъял. Злодей не отпирается. И вообще, тебе – то какое дело до этого? Своих дел нет что ли?»

Меня аж затрясло всего. «Ты материалы, дура, почитай. Там в худшем случае 114-я идет. А если закон по совести применять, так у него вообще состава преступления нет. Он же защищался от мужика, который в два раза его выше и тяжелее, да еще и пьяного. А кроме того, он еще и колхозное имущество защищал. Его награждать надо, а не арестовывать».

«А ты не ори, - говорит, - у меня сроки выходят. Сегодня надо решение принимать, а у меня еще вон куча материалов лежит. Задержу пока на трое суток, а там посмотрим».

Я понял, что с этой дурой разговаривать не о чем и, выскочив от нее, зашел в кабинет начальника следственного отдела. Мужик он был хороший, не смотря на мой небольшой стаж относился ко мне нормально и я часто обращался к нему за советом. Поэтому я прямо изложил ему суть дела и содержание своего разговора с его старшим следователем. При этом описал и сам тот свой выезд на место в дежурные сутки. Начальник следствия хмыкнул, снял трубку и велел майорше принести материалы. Я закурил, а он погрузился в чтение. Минут через десять он сказал: «Все ясно. Позови-ка мне злодея». Я вышел в коридор и позвал мужичка. Мужик абсолютно равнодушно, уже смирившись с судьбой, рассказал все события того вечера. Велев мужику выйти обратно в коридор, начальник следствия закурил и задумался. Я тоже закурил.

«Ты, знаешь, - сказал он, уминая окурок в пепельнице, А ведь ты прав. И мужик прав. Терпила в объяснении все подтверждает до момента ранения. Потом не помнит ничего».

Он снова позвонил по телефону и позвал майоршу. «Забери материалы, - сказал он когда она вошла, - и выноси постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Мужик действовал в состоянии необходимой обороны и пределы ее не превысил».

«Но.., - начала было майорша».

«Давай без но, - оборвал ее начальник, иди делай как я сказал. Нет тут состава».

Мужик после этого смотрел на меня как на Бога. В окрестных деревнях после этого мне был почет и уважение, и не только от законопослушных граждан. Порезанный тоже осознал, что был неправ.

Но суть не в этом, а в том, что если бы я вышел на полчаса позже в коридор, то этот мужичок «заехал» бы на нары по 111-й за умышленное преступление и получил бы не меньше пятерки. Это уж как пить дать.

Вот это и называется – перегибы на местах. Когда сотруднику правоохранительных органов наплевать и на право, и на судьбу человеческую. И сколько вот таких мужиков и баб у этой майорши пошло по этапу до того случая и после? И ведь не одна она такая была. И вы думаете, что в других районах было не так? И думаете, сейчас такого нет? Да сколько угодно! Бывали такие случаи и в тридцатых. И наверное было их больше чем сегодня. Потому что и народ был не такой грамотный и чекисты были борзые. Коммуникации были не такие как сейчас. До Бога высоко, до Кремля далеко. Иди, ищи правду. Но это ведь не значит, что этот беспредел был программой власти. Да, вина власти в том, что такое было возможным, есть. Но это, как говорится, две большие разницы.

----------------------------------------------------

Блогер "От Урала до Карибов":  Частный случай или репрессии власти? (ответ читателю) | Яндекс Дзен (yandex.ru)  11 сентября 2021

Один из читателей прислал мне вот такое письмо (приведу его ниже) в ответ на мои публикации. Я написал ему ответ, в котором спрашивал могу ли опубликовать его письмо и мой ответ, но так и не дождался от него какого-либо отзыва – получил, не получил, что думает по этому поводу. Поскольку прошло почти три месяца, а из первых строк письма читателя я сделал вывод, что он предполагал, что его письмо будет опубликовано у меня на канале. Данное письмо очень хорошо показывает как частные случаи должностных преступлений воспринимаются как массовые репрессии власти в отношении населения страны. Поэтому ниже на ваш суд привожу его письмо, а затем мой ответ на него.

Итак, вот его письмо:

«Как и обещал отправляю вам письмо. Я не знаю что вы за человек, не знаю ваших убеждений, где и в какой стране вы живете, не знаю вашего имени, но надеясь на вашу порядочность, хочется верить, что информация не будет извращена.

О жизни моих ближайших предках знаю только по материнской линии и то благодаря своей дальней родственнице. Она историк, есть допуск к работе в архивах, а главное умеет работать с архивными документами. Приблизительно лет 10 назад она переслала мне книгу нашей родословной аж от эпохи Ивана Грозного с копиями всех документов, что отыскала.

Я начну со своего прадеда Н. Н. Он был священнослужителем в селе, обучал грамоте детей. В начале 20-х зав. отделом милиции составил протокол о раскрытии «белой банды» (при этом белых даже и близко не было в тех краях) в составе священнослужителя и двух его сыновей, а на следующий день чрезвычайно следственная комиссия постановила его расстрелять. Селяне решили заступиться за него, тогда было выставлено условие отказаться от веры. Жена стояла на коленях и просила ради их детей, но жить без веры не захотел (записано в протоколе). Все просто, вывели за околицу и в ближайшем овраге расстреляли. Да так это понравилось тамошним милиционерам, что затем в течении многих лет привозили для расстрела священников в эти места. Местные так и прозвали то место «Поповская горка». Сейчас там стоит поминальный крест о тех событиях, а моего прадеда причислили к лику святых.

Мой родной дед Н. Г. участник первой мировой, кавалер Георгиевского креста. Кадровый офицер был в плену, бежал, опять фронт, ранение и опять плен. В плену в бараках Германии организовал революционную ячейку. После революции вернули пленных в Россию. Был назначен начальником пограничной застав в Средней Азии для борьбы с басмачами. В последующим из-за болезни одной из дочерей переведен в Западную Сибирь, занимался подготовкой офицеров запаса, преподавал литературу и русский язык в педагогическом институте. В 37 арестован как работающий на японскую разведку. Потом в середине 80-х выяснилось, что кому то приглянулась его жилплощадь. Жену с тремя малолетними детьми тут же выселили из квартиры. Зима, на работу не устроиться, снимали даже не комнату, а угол, бесконечные оскорбления от хозяйки и во всех организациях как жена и дети врага народа. Первое время помогали друзья и знакомые, но затем из страха прервали все контакты. Как выжили, выучились, встали на ноги это отдельная сага. Когда я в 67 вступал в комсомол, то инструктор райкома подсказала не писать о репрессированном родственнике, ну в дальнейшем поумнев в институте я уже в графах родственники за границей, репрессированные , были ли на оккупированной территории уверенно ставил прочерки. У нас в квартире в углу около дверей до середины 60-х стояла сумка с вещами «на всякий случай».

Мой двоюродный дед Юрий проживал на Урале. Профессиональный охотник арестован как английский шпион (местному служителю правопорядка приглянулась его собака). Дали 25, лесоповал с проживанием в тайге с гнусом, бывало без кормежки несколько дней (варили кору) частично был на урановых рудниках. Благодаря своей природной силе сумел не поддаться ворам в лагере, В шахту спускались только политические и «хозяйственники» (кулаки, подкулачники и по бытовухе). Человека хватало на 3-4 месяца. За невыполнение нормы в течении двух – трех дней расстрел. Вышел в 57, реабилитирован только в середине 60-х.

Два других двоюродных деда один в Москве, другой во Владикавказе арестованы по обвинению шпионаже на Германию и Англию, расстреляны. Реабилитированы уже в конце 60-х. у всех остались семьи с одинаковой историей выживания в войну и голод, унижениями и оскорблениями.

Детство мое прошло в коммуналке, где жили семь семей в трех из которых мужья были репрессированы (дальнейшую судьбу не знаю, но если вначале 60-х не вернулись, значит расстреляны). Еще там жила вдова латышского стрелка, они (стрелки) как наверное знаешь, отличались «суровостью» в подавлении всякого намека на инакомыслие. А вот дети до подросткового возраста играли все вместе, но потом разделение все равно было негласным. Да и на нашей улице таких было не мало, только они помалкивали и боялись «что придут». В соседнем доме фронтовик был токарем на заводе запорол какую то деталь, В 46 посадили на десять лет. От звонка до звонка. За деталь? Нет, пришили саботаж и вредительство. Моя родная бабушка рассказывала в деревнях кулак это если у тебя два улья или корова и лошадь, а если утаил зерно на весну для посева, главу семейства могли посадить, а то и расстрелять в огороде, а семью в ссылку с малыми детьми. И ладно бы хозяйство отдали куда то в колхоз, но ведь просто разоряли. Такое я видел в 90-х с Северном Казахстане, когда оттуда уезжали этнические немцы. Великолепные зажиточные села просто грабили и сжигали. Вот и считай, сколько пострадало от сталинских репрессий. Арестовали и расстреляли одного, а гробили, страдали поколения.

Ну а вот мой ответ:

То, что произошло с Вашей семьей – это не иначе как злой рок какой-то. Я искренне сочувствую Вашим родственникам в том, что им пришлось пережить такое. И согласен с Вами в том, что таких было немало. Но давайте разберем все по полочкам. Мы ведь о репрессиях говорим? О терроре? А именно о государственных репрессиях и терроре.

Итак, что такое террор и репрессии?

Не будем углубляться далеко, возьмем просто информацию из Вики, тем более, что она соответствует и другим источникам. «Терро́р (лат. terror «страх, ужас») — устрашение политических противников путём физического насилия[1]. Террором также называется угроза физической расправы по политическим или каким-либо иным мотивам либо запугивание с угрозой расправы или убийства[1][2]. Этот термин стал распространённым в различных странах после «Эпохи террора» периода Великой французской революции[3].»

Репрессии – «Полити́ческие репре́ссии (от лат. repressio — подавление, угнетение) — форма политического насилия в виде сознательного и намеренного ухудшения государством социального и экономического положения людей, осуществляемого по необоснованным причинам либо в качестве меры наказания неадекватной совершённым действиям».

Таким образом, мы имеем государственную волю или волю группы политиков имеющих определенный вес в системе управления государством, направленную на подавление сопротивления своей воле путем устрашения. Устрашение может включать в себя как психологическое воздействие, так и физическое.

Что же мы видим в Вашем случае?

Ваш прадед был убит в результате превышения своих должностных полномочий зав. Отделом местной милиции, который сфабриковал «липовое» дело, имея целью продвинуться по службе, или поиметь определенные преференции. Выслужиться, проще говоря. Вне всяких сомнений он преступник, подонок, и надеюсь сам был расстрелян. Но, разве он сделал это по распоряжению вышестоящих властей? Разве Советская власть, Ленин, Сталин, Дзержинский и другие требовали таким образом поступать? Да никоим образом! Новая власть вела борьбу за выживание, она была беспощадна к своим врагам, так же, как и ее враги были беспощадны к ней. Это было суровое время. Они прекрасно понимали, что подобные действия несут лишь вред, восстанавливая против молодой власти нейтральное население. И даже своих приверженцев. Так что это был местный эксцесс. Согласен, что таких эксцессов было множество. Но ведь время было смутное. Настоящих большевистских кадров не хватало, органы власти комплектовались тем, что было. А в мутной воде кого только не водится.

Я сам работал в милиции. И, примерно, в 1998-99 году был такой случай: ко мне в кабинет вошел участковый уполномоченный, с которым мы были знакомы еще по гражданской жизни и в довольно хороших отношениях. Сел за стол в углу и начал что-то писать, спрашивая меня о дате моего рождения, месте рождения и т.д. Я был занят своими делами и отвечал ему на «автомате». Но потом в мозгу что-то щелкнуло, и я спросил его - что он делает? Он сказал, что составляет протокол об административном правонарушении. Я спросил – на кого? И он ответил, что на меня. Я сначала не поверил, потом подошел к нему и увидел, что он не шутит. Вы понимаете? Он составлял на меня «липовый» протокол за появление в общественном месте в нетрезвом виде!!! Для того, чтобы иметь результат по административной практике. При этом человек - старший лейтенант милиции на тот момент, даже не задумывался о том, какие последствия для меня это могло иметь. А меня могли запросто на основании этого протокола уволить из органов, так как я тогда служил всего три года, а он лет семь или восемь. Это репрессии?

Были в нашем райотделе и случаи рукоприкладства при допросах подозреваемых. Был и случай пыток (электротоком). Конечно, меры эти применялись к людям, на которых уже клейма ставить было некуда, но за эти действия завели уголовное дело, двое сотрудников милиции «заехали» на нары на несколько лет. Но можем ли мы говорить о терроре и репрессиях против населения в данном случае? Ответьте сами.

Ваш дед пострадал за то, что кому-то приглянулась его квартира. Так это опять же частный случай. Опять какой-то негодяй написал донос, а может этот негодяй имел более значимые властные полномочия.

Мы ведь должны понимать, что до коммунизма в то время было дальше чем до луны. А законность, справедливость и прочее зависит от культурного развития граждан. И в ЧК и в прокуратуре и в судах и других органах власти были и реальные враги, и просто подонки. Да сейчас разве по- другому?

Но был ли это конкретный заказ власти? Да ни в коем случае!

Ваш двоюродный дед Юрий «загремел» так как кому-то понравилась его собака. Ну, опять же случай, как и выше рассмотренный.

Вот Вы пишете, что «соседнем доме фронтовик был токарем на заводе запорол какую то деталь, В 46 посадили на десять лет». Вроде бы несправедливо – за какую-то деталь на 10 лет. Но ведь мы не знаем на каком заводе он работал, какую деталь запорол. А если от этой детали зависел своевременный пуск важного стратегического объекта? Когда каждый день важен. А он деталь запорол, и введение в эксплуатацию задержалось на месяц или на два? И понятно, что если запорол деталь к какому ни будь простому станку, то ничего страшного. А если это оборонка? Так вполне резонно возникает вопрос – а не саботаж ли это? Или вы думаете, что на предприятиях не было реальных случаев саботажа и вредительства? Ну, так вы сильно ошибетесь, если так подумаете.

Так что по данному случаю ничего не могу сказать. Надо разбираться. Смотреть документы, проверять. Могло быть так как я предполагаю. Могло быть по- другому. Может и здесь, даже в случае работы на оборону, можно было помягче обойтись. Не знаю. С другой стороны, а может вообще было все иначе? Может посадили за что-то другое? Естественное желание родственников скрыть от соседей и знакомых горькую правду и сказать, что посадили ни за что. Да вы спросите в колонии – кто за что сидит? Да вам все ответят, что ни за что и по беспределу. Я это по собственному опыту знаю. Да и в фильмах это показывают.

Насчет раскулачивания не буду писать, так как уже писал об этом в своих статьях. И моих родственников пытались раскулачить по «беспределу», по навету лодыря и разгильдяя, но односельчане отстояли. Не побоялись уполномоченного с наганом. Наставили его на путь истинный. А сын этого доносчика потом «присел» за хищение с колхозного поля моркови.

Так что, получается в итоге? Заказа власти, воли власть предержащих на осуществление насильственных действий над Вашими родственниками не было. Это были действия отдельных людей, групп людей, некоторые из которых обладали определенными полномочиями и использовали их с превышением своей власти и в своих корыстных интересах. Своими действиями они наносили как материальный, так и морально-политический вред Советской власти, а потому просто не могли этой властью приветствоваться. Что доказывается арестами и репрессиями в отношении самих представителей власти. Тех же чекистов, милиционеров и секретарей райкомов.

Если какой-то подонок полицейский сейчас подбросит кому-то в багажник автомобиля наркотики и сделает на этом «палку» в выявлении преступления, то ведь вы не будете кричать о том, что это путинский режим проводит репрессии в отношении российского народа?

Поэтому, при рассмотрении таких случаев, надо руководствоваться не эмоциями, не личными переживаниями, а все же постараться быть объективным.

Как-то вот так. Еще раз спасибо за письмо.

------------------------------------------------------------

Блогер "От Урала до Карибов": Большевики и Царица доказательств | Яндекс Дзен (yandex.ru)  18 сентября 2021

Продолжаю ликбез по заявкам тупоголовых комментаторов. Еще одно из утверждений, которое железно доказывает, что сталинская система была заточена на уничтожение населения, это цитирование слов о том, что признание есть царица доказательств. Мол и НКВД, и прокуратура, и суд в СССР считали, что для вынесения приговора и расстрела человека достаточно было одного лишь признания подследственного. А потому, вместо того, чтобы расследовать дело по настоящему, одни чекисты пытками выбивали из подследственных признание виновности, а другие за дверью уже сучили ногами в нетерпении, когда же обвиняемый подпишет свои признания, чтобы тут же его расстрелять.

Примерно так выглядел сталинский конвейер смерти в головах этих пациентов. А что было на самом деле? Кто же это провозгласил лозунг, что признание – царица доказательств?

Некоторые, наиболее продвинутые, приписывают эти слова А.Я. Вышинскому. И слова «признание» и «царица доказательств» действительно звучали в его устах и имели место в его теоретических работах. Но совсем в другой конструкции, в другом контексте и с другим смыслом.

Слова эти выдернуты из книги А.Я. Вышинского «Теория судебных доказательств в советском праве». В своем труде Вышинский рассматривает особенности уголовно-процессуального законодательства ряда стран на протяжении истории их развития и по результатам рассмотрения замечает (в отношении периода 18-19 веков):

«Таким образом, собственное признание во всех кодексах этой эпохи фигурирует в качестве наиболее ценного, лучшего доказательства, в качестве царицы доказательств (regina рrobationum), при известных условиях решающего судьбу всего дела».

Далее по тексту рассматриваются законы средневековой Европы (15-16 века), когда сотни тысяч людей в результате развития капиталистических отношений в одночасье превращались в нищих, бродяг и были вынуждены становиться на преступный путь, а женщины продавать себя и своих детей. И на стр. 58 он указывает, что

«Способы «доказывания» были чрезвычайно просты и своеобразны: наиболее надежным способом «доказывания» считалось применение физических страданий, пытки, под ударами которой легче всего было получить от обвиняемого собственное признание, почитавшееся «лучшим всего света доказательством», «царицей доказательств»

И наконец, на стр. 177 своего труда Вышинский указывает:

«С другой стороны было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого как ординарные участники процесса. В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, «царицей доказательства».

То есть, анализируя уголовно-процессуальное законодательство средневековья и новой истории, Вышинский говорит, что для феодально-буржуазно-капиталистического мироустройства признание обвиняемого и подсудимого зачастую являлось достаточным доказательством его виновности. Получив признание подозреваемого путем медленного сдирания с него кожи или поджаривания на огне, можно было уже не заморачиваться с дальнейшим расследованием.

Либеральные профессора буржуазного права ввели существенное ограничение: «царицей доказательств» собственное признание обвиняемого считать в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами.

Но для социалистической системы права это неприемлемо. И далее Он говорит, что это утверждение в корне ошибочно. Одного лишь признания недостаточно. Но что же делать, если кроме признания обвиняемого других свидетельств, подтверждающих его виновность нет?

Ну и то, что касается преступлений против государства и порядка управления.

Так что те кто пытается вас уверить, что советское судопроизвоство, большевики, ставили признание во главу угла и считали его вполне достаточным доказательством для вынесения обвинительного приговора, безбожно врут. Не верьте им. И мне можете не верить. А просто возьмите и проверьте:

Ниже даю сканы страниц книги, процитированные мною в статье. Для тех, кто сомневается. Что думаете? Пишите.