«Где было Оно, должно стать Мы»: к этике радикального психоанализа

В период пандемии британский психоаналитик Иан Паркер и мексиканский философ Давид Павон-Куэльяр написали манифест о проблемах современного психоанализа и его месте в политической практике освободительных движений. Авторы рассуждают об этических основах метода и необходимости примата бессознательного, понимаемого социально, над буржуазным Я, основанным на отделении субъекта от окружающих.

время прочтения 10 минут

Рациональность в ловушке эго

Некоторые формы психоанализа, особенно вошедшие в мейнстрим и встроившиеся в адаптивные институты англоязычного мира, видят в эго короля, которого в процессе лечения надо вернуть на престол. Цель адаптивного, консервативного психоанализа в том, чтобы сделать из эго суверена. Тем самым предаются наиболее радикальные идеи Фрейда, а эго представляется средоточием рациональности.

Это, конечно, та самая индивидуальная буржуазная рациональность, так обласканная идеологией капитализма, колониализма и патриархата. Это рациональность в ловушке эго, она серьезно отличается от того коллективного разума, который мы создаем в движениях освобождения и сопротивления власти. Чтобы объединиться и создать этот коллективный разум, мы должны связаться через бессознательное, найти себя в нем, а не потеряться в эго.

Бессознательное — это все то в нас, что избегает индивидуального рассудка, необходимый порой творческий контекст, в котором мы не можем не находиться, часть нашей человеческой сущности, обращенная в «темную» силу, которую буржуазная идеология воспринимает как угрозу. Отрицательные коннотации всего темного, связанные с символическим расизмом, часто сопровождают такие идеологические представления о Я-идеальном как о суверене, эту гетеропатриархальную иллюзию. Эта идеология, с подозрением относящаяся как к бессознательному, так и к нашему телу и нашей коллективности, запирает нас в поле индивидуальной психологии, в поле сознательного эго. Изолированные в эго, смешавшиеся с ним, мы можем забыть о бессознательном и отдаться порабощению собственного тела.

В таком случае наша задача — контролировать свое тело и предоставлять его на службу капитализму. Ради этого мы подавляем и покоряем его, относимся к нему как к рабу, к машине, которая должна работать на себя и на других. Мы переживаем личную драму, которая перерастает в экологический катаклизм, сталкиваемся с самой природой — природой, которая воспринимается как угроза сначала внутри, а затем и вне нас. Наше отчужденное бытие отрезает нас от нашего собственного созидательного труда. Мы с подозрением относимся к другим, боимся потерять контроль над собственными телами, заранее не доверяем природе и уничтожаем ее.

Наука

Тотальный экоцид, необратимое жертвоприношение мира начинается с сожжения на алтаре эго нашего собственного тела. Это сожжение, в свою очередь, есть результат отчуждения. Только став чем-то вроде эго, чем-то совершенно чуждым тому, чем мы являемся в действительности, мы можем уничтожить себя и весь мир. В любом случае, для мира не остается места, когда мы тотализируем индивидуальность, от которой мы отчуждены, в форме нашего эго. Наше отчуждение — это также и объективация, подразумевающая превращение субъектов и человеческих отношений в объекты. Тем самым наука преобразуется и искажается, перестает быть орудием практического анализа и понимания и становится инструментом контроля.

Мы знаем «научные» выражения объективации в мейнстримной психологии. Прикладная «наука», идеологическая форма научного разума, основывающаяся на модели «предсказания и контроля», делает из нас объекты, она объективирует субъекта, против чего выступает психоанализ. Объективированный субъект превращается в эго. Эго более не является субъектом. Оно полностью чуждо субъекту. В нем мы отчуждаемся, теряемся.

В эго мы отчуждены настолько, что более не видим в нем ничего чуждого. Мы путаем себя с ним, а его, в свою очередь, — с другими эго. Мы теряем способность отличать себя от других, пытаемся притворяться ими вместо того, чтобы признать, что их ценность — в самом их отличии. Наша связь с группами и сообществами редуцируется до мимикрии, копирования других вместо того, чтобы быть другими, вместо обоснованного творческого спора с ними. В ходе этого процесса политическое действие превращается в пустую «идентификацию», подражание, лежащее в основе «групповой психологии», которое заставило буржуазного индивидуалиста Фрейда так сильно бояться масс.

Дошло до того, что мы свели себя к образам каждого из нас в отдельности, как изолированных индивидов, запертых в эго. Мы тщетно пытаемся восстановить свою целостность с помощью эго, которое на самом деле отрезает нас от мира. Так мир становится для нас чуждым, результатом отчуждения, угрожающим, «темным», страшным бессознательным, а не открытым местом нашего бытия как совокупности общественных отношений, делающей нас теми, кто мы есть; местом, где мы могли бы участвовать в коллективной борьбе за создание лучшего мира, в котором к нашей планете относились бы с бóльшим уважением.

Эго, в котором мы отчуждаемся лишь сильнее, воображая, что сбегаем и защищаемся от мира, воплощает, таким образом, буржуазный и колониальный здравый смысл. Эта модель человека повсеместно насаждалась посредством колониализма, империализма и глобализированного капитализма. Это якобы цивилизованное, имплицитно белое и маскулинное эго заявляет, что защищает мир от варварства, но оно само и есть варварство. Оно изображается как единственная рациональная сила, но его «рациональность» глубоко иррациональна.

Та логика, которую воспроизводит эго, — это логика прикладной науки, стремящейся предсказывать и контролировать природу, чтобы подчинять и эксплуатировать ее с извечной конечной целью: ради производства прибыли для капитала. Это предприятие, связанное теперь с экологическим уничтожением планеты, подпирает дисциплины клинической психиатрии и психологии. Оно действует заодно с особой патологией нормы, разрушительной стереотипной маскулинной рациональностью, «психической болезнью» так называемого нормального человека капитализма и колониализма. Здесь мы обращаем метафору «болезни» против власть предержащих в пси-профессиях, против тех, кто так часто использует эту метафору против нас.

В психиатрии инструментальная рациональность подходит к лечению нашего дистресса как к лечению болезни, игнорируя тот факт, что «болеет» современное общество. Та же рациональность стоит за научными исследованиями, которые посвящены исключительно прагматическим и корыстным частным и государственно-капиталистическим программам развития, совершенно безразличным к уникальности каждого субъекта и творческому труду. Такая наука аккумулирует знание, словно капитал, как будто факты — это товары, которые стараются скрывать и обменивать втайне. Неудивительно, что в таком идеологическом контексте процветают теории заговора о природе власти в мире.

Психоанализ работает с таким субъектом, который страдает от рук инструментальной науки. Наша психоаналитическая «наука» совершенно иная. Не инструментальная, а экологическая, она подмечает взаимосвязь вещей и нашего места в этом мире, видит активиста не объектом, но субъектом.

Этика

Нормальная патология, имманентная эго, проникла и в сферу психоанализа. Господствующая идеологическая интерпретация клинической цели психоанализа, которую предложил еще сам Фрейд, заключается во фразе «где было Оно, там должно стать Я», будто губительное иллюзорное центральное положение мужчины-буржуа необходимо укреплять за счет инаковости внутри и вокруг него, внутри и вокруг нас. Этот образ укрепления индивидуального эго выражает наиболее буржуазную сторону психоанализа и вскрывает ключевое противоречие в работах Фрейда.

Образ сильного эго усиливался образом покорения природы, очень подходившим своей эпохе; политика экосоциализма приложила очень много усилий, чтобы поставить его под сомнение. Фрейдово высказывание о цели психоанализа как об укреплении эго за счет Оно, иного по отношению к эго, за счет бессознательного, продолжается популярным утверждением о том, что речь идет о «работе культуры», которую сам Фрейд сравнивал с осушением Зёйдерзе — отвоеванием земли у моря в Нидерландах.

Буржуазное видение психоанализа редуцирует его до инструмента типичной для Нового времени схватки человеческого эго с природой, с Оно, с бессознательным. Отстраняясь от этой интерпретации, мы возвращаемся к этической основе радикального психоанализа как критической психологии, в которой мы стремимся быть самими собой там, где было Оно, не выбрасывая его, но находя в нем ориентир для радикальной субъективности. Приведенное утверждение о целях психоанализа можно интерпретировать иначе; можно указать, что осушение Зёйдерзе в европейских Нидерландах на самом деле было актом мелиорации, который позволил людям жить на отвоеванных землях. Речь шла отнюдь не о вытеснении природы; то был новый способ существовать в ней и вместе с ней. Возможно, того же можно добиться и в психоаналитической работе.

Вернем же себе психоанализ как радикальную силу, провозгласив: «Где было Оно, должно стать Мы». Там, где сейчас есть только бездумная монотонность и амнезия, демагогия и зрелища, роботы и данные, цифры и смерти, вещи и их взаимоотношения, товары и их меновая стоимость, капитал и сделки, можем существовать мы, как люди с собственной историей, прошлым и будущим, интересами и желаниями, идеями и общими идеалами.

Там, где монотонно и автоматически функционирует капитализм, должна быть наша жизнь, наша правда, наше мышление, наша память, своеобразное радикальное повторение, которое открывает нечто новое вместо того, чтобы воспроизводить то, что было прежде. Чтобы освободиться от инерции экономики и идеологии, мы должны помнить, рефлексировать и действовать. Равно как и хозяева колоний должны осознать кое-что о своем месте в мире и в истории, если они хотят искупить свою вину.

Психоанализ показывает нам, что посредством конструктивной и прогрессивной работы с бессознательным, с тем, что мы не осознаем, становится возможным то, чем мы «должны быть», но — и это принципиально важный урок антиколониальной борьбы — мы не обязаны быть одинаковыми во всех исторических и культурных контекстах. Мы не можем знать, является ли какой-нибудь из аспектов нашей психологии, включая наши нынешние теории о бессознательном, постоянным и универсальным.

Работа Фрейда дала нам способ понимать иное по отношению к нам, к тому, как мы творим и используем скрытый контекст, фон наших сознательных поступков, но этот способ необходимо постоянно переизобретать; иначе можно попасть в идеологическую ловушку, превратив это бессознательное в своеобразный контейнер внутри нашей головы или в сферу мистики с религиозным подтекстом. То, что обнаружил Фрейд, находится не вне мира, но внутри культуры и исторического момента. Психоанализ должен не забывать собственную культурно и исторически обусловленную природу метода диагностики и лечения современных заболеваний Запада.

Вопреки разрушительной идеологии научного знания, появившейся на Западе и используемой колониализмом, чтобы разделять и объективировать нас, мы требуем вернуть все, что было в этом историческом феномене хорошего, чтобы лучше понимать, как именно мы соединяемся с другими на глубинном бессознательном уровне. Нет никакого «коллективного бессознательного», которое продвигали западные мистики, старавшиеся компенсировать и восполнить все то, что отнял у нас научный разум, но существуют возможности коллективных действий, в которых каждый из нас сам находит и задействует то бессознательное, что присутствует в наших отношениях с другими. Мы должны твердо знать, что мы сами больше — и можем сделать больше — того, что может вообразить наше индивидуальное сознание, ограниченное конкретными формами науки и идеологии.

Нас освободит не эзотерический мистицизм, но и не империалистический обобщающий научный догматизм. Вопреки глобализированной западной «науке» мы ценим то уникальное, что есть в субъекте, и то, что другие цивилизации и коренные культуры создали своими силами. Мы знаем, что для того, чтобы добраться до мира и самих себя, мы должны разбить зеркало Запада и собственного эго.

Итак, вопреки ложной отчужденной рациональности индивидуального эго, мы делаем ставку и отдаем собственные политические силы на создание прогрессивных коллективных альтернатив, действующих в иной логике, в логике бессознательного, работающих с ним, ищущих в нем стороны нашей субъективности, нашей человечности. Мы не идеализируем бессознательное, но признаем его роль в нашем формировании, как и мы сформировали его коллективно в нашей культурной и политической деятельности до того, как нас лишили голоса. Несказанное, немыслимое все еще рядом. Оно может нас освободить, но пока остается скрытым и обыкновенно не замечается.

В этом проклятом мире мы сталкиваемся с другими вместо того, чтобы объединиться с ними в общей борьбе. Мы разделяемся, противостоим друг другу, теряемся в себе, но в бессознательном мы остаемся среди себе подобных. Психоанализ обращает наше внимание на эту область человеческой деятельности, необходимую нам как существам говорящим, людям, пользующимся языком, чтобы сообщать друг другу свои мечты и страхи и сплетать критический анализ мира, который мы отвергаем, с образами другого мира, который мы хотим создать.

---

Фрагмент книги Иана Паркера и Давида Павон-Куэльяра «Психоанализ и революция», 2021