Церковь. Подвижники. Воры. Мы… Часть пятая

 

Продолжаю постепенно превращающуюся в бескрайнюю серию о церкви, криминале и о нас.  

Предыдущие подачи :   https://aftershock.news/?q=node/866763

https://aftershock.news/?q=node/868307

https://aftershock.news/?q=node/871508 

https://aftershock.news/?q=node/874559

"Верните раритет!"

Ежегодный Всероссийский антикварный салон. О, сколько там открытий чудных всегда готовил операм просвещенья дух. Сколько там мы ворованного редкого имущества нашли, а потом с помпой, с журналистами и последующими победными реляциями изымали у хватающихся за сердце хозяев антикварных магазинов.

Ныне салоны переехали в Гостиный двор. А раньше они проходили на Крымском валу в Центральном доме художника. Это такое  огромное длинное белоснежное современное здание. Значительная часть внутреннего пространства осквернена так называемым современным искусством – километры стен завешаны похожими друг на друга, как грибы лисички, картинами с непонятными загогулинами. Есть там, правда, и островки грубого реализма, и кондового, но очень качественного социалистического искусства, и плоды сумрачного сознания национальных творческих кадров – с Узбекистана и Таджикистана. И Вася Ложкин с его обаятельными котами там находит приют время от времени.

      

Антикварные салоны в ЦДХ – это был такой  неизменный гвоздь программы, как гастроль Венской оперы. Пафосное и яркое представление на фоне  массы довольно банальных и скучных живописных выставок.  Туда величественно стекался весь московский бомонд и денежные мешки  – прикупить с голодухи Айвазовского и Фаберже. Занимал он пару этажей, при этом, поговаривали, что там шли какие-то мутные махинации с оплатами – типа, рубь в кассу, два в уме, но за руку никого из распорядителей мероприятия не поймали.

Съезжались на салон антикварщики со всей России - на девяносто процентов, конечно, Москва и Питер. Они привозили трейлерами свои сказочные сокровища в надежде поймать Жар-Птицу в виде богатея,  мечтающего вложить в искусство свои миллиарды и потом чахнуть, как Кошей, над сокровищами.

Перед каждым  салоном из ЦДХ  от фирмы «Экспо-парк» нам притаскивали огромный, набитый бумагами пакет с перечнем заявленных на продажу предметов. Мы его прогоняли по базам данных в поисках краденого. Иногда даже находили.

Помню первые недели работы в отделе. Мне говорят ребята: «спустись, возьми списки из ЦДХ на проверку».

Спускаюсь к КПП. Там ждёт деловой и  с иголочки одетый молодой человек. Протягивает сумку с документами, пригласительными билетами и бейджиками. И еще одну – с бутылкой виски. Документы я беру, а от виски с гордостью отказываюсь – мол, нет коррупции. О чем вскоре рассказываю с возмущением коллегам. Те меня чуть не растерзали:

- Ты чего сделал? Это не взятка, а традиция! Многолетняя!

В общем, в тот год остались мы без традиционного вискаря от «Экспо-парка». Ничего, злее стали.

Обычно в день открытия на салон прибывали всякие вип-персоны в бриллиантах и костюмах от Версаче. В последующие дни двигали толпы любопытных и интересующихся, в кроссовках и кепках, благо билеты не шибко дорогие.

Толкучка как на Красной площади. Огромные, кажущиеся бесконечными, глухие пространства с высоченными  потолками. Вывески антикварных магазинов, в зависимости от богатства хозяев получившие кусочек ЦДХ – кто-то вполне просторный, а кто-то меньше совмещенного санузла в «хрущобе». Частные дилеры, которые и составляют  основную массу антикварного народца, себя не афишируют, скромно пишут – частная коллекция. И не поспоришь.

Груда плотно прижатого друг к другу антиквариата. Впритык развешенные по стенам картины известных мастеров – хочешь пейзажи Шишкина, хочешь плакаты Маяковского. А на витринах тебе и ювелирка Фаберже, и старинная серебряная посуда, и какие-то ножницы за семь тысяч долларов, и всё, что только угодно душе любителя старины и ветхого барахла. Спрашиваешь цену, скромно тупятся – по дешевке отдадим, всего полтора миллиона долларов за целых два квадратных метра старого холста с росписью Айвазовского.  Два квадратных метра – таких классиков  в основном по метражу в итоге стали продавать. Копейки.

Но цены были вовсе не копеечные. По традиции надувают их на салоне раза в полтора, но потом, как правило, сдувают в процессе отчаянного торга. Покупатели находятся всегда. Хотя перед каждым салоном антикварщики плачутся, что бизнес замер, продаж нет, следующий салон уже и не увидим.

Хозяева и работники антикварных барахолок в  своих закутках вальяжно разваливаются в креслах. Столики перед ними заставлены разномастными бутылками с изысканными напитками и вазочками с обычными фруктами. Томно скучают ухоженные «антикварные дамы», время от времени бросающие острые взоры, чтобы рассечь лезвием опытного глаза толпу зевак и вычленить из неё Богатого Покупателя, покупателя-мечту.

Вскипает пузырьками шампанское, знаменующее удачную сделку. Капает в рюмки коньяк, как колдовское зелье, помогающее окучить клиента. Некоторые хозяева салонов уже откушали горячительного, так что взгляд  становится туманным, а потом стеклянно равнодушным. Элитных вин и коньяков море разливается в эти салоны.

- Посмотрите,  какой ранний Суриков, - тыкает рюмкой с коньяком хозяин магазина в сторону шедевра. – Это сенсация салона. И недорого! Дешевле не найдёте.

Рынок он и есть рынок. Хоть  мандаринами торгуешь, хоть гашишем, хоть антиквариатом. Главное убедить клиента, что у тебя недорого, качественно, и лучше нигде не сыскать.

Заключаются сделки. Таскаются чемоданы с деньгами. Шарится в толпе разный служивый люд. Любят это место налоговики. Несколько лет назад главный мытарь России устраивал здесь скандалы, требуя поставить на каждую точку кассовый аппарат. Мытарь теперь новый, а кассовых аппаратов нет до сих пор. Ибо это выставка произведений искусства, а не вульгарное торжище, как объясняют устроители.

Шныряют оперативники из Главного управления уголовного розыска, МУРа и розысков областей России в поисках краденых предметов. Порой достаточно успешно – тут от стечения обстоятельств и профессионализма зависит. Как-то опер МУРа, предварительно ознакомившись с основными похищенными в Москве вещами, мастерски срисовал две краденые иконы - на глазок, сходу. Продавали их за две сотни тысяч долларов.

 Читаешь названия магазинов, смотришь на лица. И ощущаешь себя каким-то если и не высшим, то глубоко знающим наблюдателем. Основная масса антикварщиков тебя в лицо не знает, но у тебя в голове щелкает информация. Этот торгаш – прирождённый разводчик и жулик, до которого у нас пока не дошли руки. А тот – заправский контрабандист, да еще и в убийстве подельника подозревался, трое суток отсидел в камере. А вот этого, благообразного, как доктор теологии, мужчину мы как-то почти за руку поймали, но он вывернулся. А этого скоро поймаем.

С некоторыми раскланиваюсь. Закуток одного московского антикварного салона. Улыбаюсь его хозяевам и вежливо раскланиваюсь:

- Здравствуйте, сегодня я без обыска.

- Очень приятно. Чтобы вы, да без обыска, - тактично, с интеллигентными издевательскими нотками, отвечает мне хозяин заведения, расплываясь в улыбке.

Обыска – это такая традиция наших с ним давних взаимоотношений. Он спёр у клиента уникальный старинный серебряный сервиз, по-моему, миллионов за сорок рублей. Мы возбудили дело и теперь каждую неделю обыскиваем его квартиры, салон, дачи и прочее. Список ещё вовсе не исчерпан. А жулик держится, сервиз не отдаёт и готов идти по этапу в Архипелаг ГУЛАГ.

Интереснее всего ходить по салону с моим старым знакомым профессором, опытнейшим искусствоведом, уникальным человеком, который с ходу, на глаз может определить подделку и качество предмета. Он даже пугает своими мистическими навыками и бесконечной эрудицией.

Идём с ним меж длинными рядами картин. Он только  и успевает пальцем тыкать:

- Коровин поддельный… Айвазовского в подвале китайцы рисовали… Фаберже в Израиле делали…

В общем, по нему получалось что процентов двадцать товара – откровенные фальшаки и фуфляки. Правда, на этом рынке мы навели приличный шорох, прихлопнув нескольких центровых фальсификаторов, так что с годами фальшаков стало меньше. Но зато они более качественные, и продают их более осторожно.

Эх, салон. Много чего я там нашёл, описал, изъял. И картины, тыренные в Ближнем Зарубежье. И предметы декоративно-прикладного искусства. Всего и не упомнишь.

А вот дембельский аккорд помню отлично. Как не запомнить тот момент, когда в процессе очередной оптимизации тебя вышибали на заслуженный и на фиг тогда ещё не нужный отдых.

Мы останавливаемся около стенда одного московского салона. Мы – это я, то есть полковник ГУУР МВД России, и опер из ФСБ, который притащил эту информацию и предложил совместно нахлобучить торгаша, скупившего краденое.

Присматриваемся внимательно. Пока для всех мы не сотрудники органов. Пока мы потенциальные покупатели. Правда, играть богатого дядюшку мне не так просто, потому как прикид далеко не от Дольче Габаны, а от фабрики «Большевичка». Но недостаток аксессуаров  при таких контрольных закупках компенсируется наглым выражением лица самоуверенностью нового русского человека, которому по жизни все должны и который по жизни может всё скупить. Эти маски мы научились нацеплять давно.

Приглядываясь, вижу на стене икону «Схождение во адъ». Такая она красивая. Как новенькая выглядит, хотя и семнадцатый век. Нынешний хозяин является реставратором, так что постарался. У его помощницы деловито спрашиваю:

- И сколько стоит та доска семнадцатого века?

- Сейчас кризис везде, - начинает деловито шуршать антикварщица. - Поэтому отдаем почти задаром. Себе в убыток. Всего двадцать пять тысяч евро.

С недавнего времени модно стало объявлять цены в евро. Это так по европейски. Мол, пережили низкопоклонство девяностых перед долларом и  пиндосами. Теперь же вливаемся в семью европейских народов. Европа от Лиссабона до Владивостока.

Я присматриваюсь к иконе внимательно. Сто процентов, она самая. Из Архангельской области похищена лет пятнадцать назад. Так что наступает драматический момент. Я корчу заботливо-глумливую физиономию и заявляю:

 - Двадцать пять тысяч евро. Надо же, какие у вас убытки. Да еще в кризис.

- Что, простите? – недоуменно смотрит на меня антикварщица.

- Уголовный розыск, - демонстрирую я удостоверение. - Вещь краденая.

Немая сцена. Потом девушка тянется к своему главному оружию – нет, не к пистолету, а к телефону. Вскоре по тревожному вызову прискакивает хозяин. Вижу я его впервые, но знаю о нём немало – он участвовал в мутных делишках и не раз попадал в нашу сферу интереса. Он угрюмо сосредоточен и зол. Я его спрашиваю:

- Возражать по поводу изъятия сильно будете? Не советую.

- Да какой там возражать, - машет он в отчаянье рукой.

У него есть все основания не привлекать к себе излишнего внимания наших органов.

Действуем в таких случаях на грани фола. Потому что четко процедура таких изъятий не прописана. Дело уголовное древнее, его надо по идее возобновлять, а там уже срок давности кончился. И само дело уничтожено. И фигурирует икона как краденая только в системе «АИПС Антиквариат», где перечислено все похищенное с фотками и индивидуальными признаками. С другой стороны – вещь ворованная, подлежит  однозначному изъятию и возврату хозяевам. Так что оформляем протоколом не выемки по уголовному делу, а обычного осмотра и изъятия предмета.   

 

Не всегда эти мероприятия проходят так гладко. Вон, недавно нашли несколько икон и отняли их у уважаемых людей. И такой шум поднялся. Хозяева прессу подключили, по судам обещают затаскать. Карами грозят. Мол, они добросовестные приобретатели, не знали, что вещь краденая, да и та ли эта вещь. Даже министр культуры в СМИ прошелся по бесчинствам полиции. Впрочем, ему не впервой, он однажды звонил тогда еще министру Нургалиеву и требовал лично меня страшно покарать после одного моего безбашенного интервью по вопросам сохранности музеев. Так что не впервой. Хотя министр культуры он в принципе неплохой был, но очень любил рубить шашкой на основе недостоверной информации, преподнесенной его помощниками.

Пусть буянят недовольные. Никому, ничего и всех на хрен – как в анекдоте. Преступник должен сидеть в тюрьме. А краденое возвращаться хозяевам.

Так и живём. Жулики охотятся за иконами. Мы тоже охотимся за иконами. Жулики – чтобы ими завладеть и навариться. Мы – чтобы их вернуть, куда надо. И процесс этот нескончаем. Пока останутся иконы.

Это не просто обращение товарно-денежных средств от владельцев к криминалу и обратно. Это еще и вопрос веры. Преступники крадут частичку веры. Мы её возвращаем. А вера - это понятие для нас, полысевших в процессе эволюции обезьян, базовое…

 

Верю – не верю

А вообще, нужна она нам, эта самая религиозная вера? Или бытовых навыков, обывательской морали, а также достижений науки вполне достаточно, чтобы считаться цивилизацией?

На мой дилетантский взгляд религиозная вера есть неотъемлемое  свойство  человеческого разума. Такая форма познания действительности у недавнего животного, вдруг озарённого искрой разума, абстрактным  и ассоциативным мышлением. Притом, свойство, которые более современные способы познания вовсе не уничтожают, а просто дополняют.

По большому счету, способность принимать что-то на веру, а не только основываться на собственном опыте – это такой каркас современной цивилизации. Вся она держится на информации, вере и условностях. И на умозрительных абстрактных мысленных конструкциях. Так что требовать от человека отказаться от веры равно призыву вернуться в первобытное состояние, когда мы ещё челюстями клацали и от саблезубых тигров прятались.

Вообще,  бороться с религиозностью – это как сетовать на то, что у человека нет хвоста и две ноги, а не три. Ну, прошито это в нас генетически. И индивидуально, и в социуме. У одних больше, у других – меньше. Свергнуть богов и церковь? Ампутировать часть сознания? И кто мы тогда будем? Дикарями? Маньяками? Биороботами? Животными типа «детей Маугли»?

«Я не верю в Бога и нормально живу» - часто слышим такое. А дело не в том, кто верит или не верит. Дело в том, что вера – это массовый социальный и психологический регулятор, который пока не заменить ничем.

История человечества – это не только история развития производственных сил и производственных отношений. Это ещё и вечная борьба идей, большинство из которых носили в той или иной мере религиозный характер. А идеи – это вовсе не надстройка, а базис, как и заводы с фабриками.

Вместе с тем, как говаривал Кролик Роджер, «Я» бывают разные. Можно верить в Христа с его гуманизмом и всепрощением. А можно приносить человеческие жертвы Молоху, пить кровь младенцев. Тоже ведь вера. Такой изощрённый способ поиска заступничества высших сил.

Похоже, нам очень сильно в своё время повезло, что князь Владимир выбрал не католичество, иудаизм и мусульманство, которое ему активно втюхивали, а именно Православие. На определённом этапе развития для создания и укрепления государства необходима монотеистическая религия, работающая как цемент для социума. Так что с Перуном нам тогда оставаться не светило. И Владимир, насильник, убийца и жестокий сатрап,  крестивший Русь огнём и мечом, признан святым именно за это – за то, что своим решением задал направление развития в будущем самому великому славянскому государству.  Православие связало воедино Русский Мир.

Были колдобины на этом пути религии и государственности? А как же! Куда без них. Но это неважно. Россию нужно рассматривать в исторической преемственности, как некое планетарное духовное явление, развивающееся поступательно и впитывающее в каждой эпохе самое актуальное и необходимое для развития. Православие впитало многие языческие народные традиции, особенности мышления, приобретя свою самобытность и привязку к нашей бескрайней территории. Коммунизм впитал в себя многие православные ментальные коды и основы.

Вообще, проблема смен формаций, в том числе и религиозных в начале двадцатого века – вопрос болезненный и сильно неоднозначный. Мне ближе мысль, что, несмотря на все издержки, Революция была не катастрофой, а необходимым, хотя и кровавым, этапом развития Русского Мира.

И мы видели тогда не попытку большевиков одержать победу над религией, а стремление к замене одной религии на другую. Ибо во многом марксизм-ленинизм являлся новой формой религиозного сознания.

Ну а что тут не так? Были у коммунистов и свои тяжело читаемые, как и положено религиозным текстам, святцы в виде пятидесяти томов Маркса и ста томов Ленина. Были и свои ритуалы - торжественные молитвы-собрания трудового коллектива, религиозные службы в виде политинформаций и ленинской учебы, линейки в школах, Первомайские Крестные ходы. Были и принародные покаяния на парткомах, и тихие исповеди партийным деятелям о грехах человеческих тяжких.

Даже организационно  всё близко. Поп и агитатор из райкома как брат-близнец по повадкам. Оба живут за счет веры, у обоих риторика почти одна. Оба – за светлое будущее. Оба за мораль, семью и нравственность. Оба могут и не верить сами, но обязаны нести Слово.

Да и русская коммунистическая идеология, отвергшая Христианство, вместе с тем по этической наполняемости во многом Христианством и являлась. Моральной кодекс строителя коммунизма и христианская доктрина сильно схожи.

«Вперед, православные!»

Это клич звучал и в Первую мировую, и во Вторую. С ним русский человек шёл на подвиг. Но звучало и «За Сталина. За Родину!» И звучали равноценно. Потому что все это слито воедино в душе русского человека.

Только расхождение у коммунистов и священников было в главном вопросе. У одних Бог есть. У других его нет. И то и другое принималось на веру, ибо философы давно пришли к выводу, что наверняка тут доказать ничего невозможно.

Да, было дело, коммунисты священников к стенке ставили, хотя больше не за веру, а за монархизм и белую агитацию. И жгли маргиналы иконы во дворах церквей. Но это издержки классовой борьбы, народного невежества, какого-то упоения свержением старых понятий и устоев. Такое умопомрачение.

Почему бились стороны так неистово? Потому что новая вера всегда утверждается за счёт нещадной борьбы, даже с физическим уничтожением, со старой. Конкурентов тут не терпят. А народ новую веру поддержал всей душой.

Думаю, огромной  ошибкой коммунистов было продолжение конфронтации с Православием. Когда накал борьбы за власть утих, и победитель определился, надо было искать компромисс. Церковь уже не поддерживала монархию. Зато поддерживала государство. А лишить веры в Высшее человека нельзя. Материализм слишком страшен и холоден для людей. У каждого из нас в глубине души тлеет ощущение Вечности. Так и нужно было все, что касается бессмертия нашего «Я» оставить Церкви – это исконно её владения. А Марксизм-Ленинизм развивать в социологии и экономике, где мы погрязли в догматизме, в итоге сгубившем СССР.  Ну зачем было выгонять ребят из комсомола за то, что их на службе в церкви увидели?

Кстати, великий стратег Сталин это понимал отлично. И постепенно при нем Православие возвращалось в свою нишу. Недаром он четыре ордена Трудового Красного Знамени дал Патриарху Алексию Первому, которого ещё называли «Красным Патриархом». За что дал? За мракобесие? Нет, за заслуги перед Родиной, за её укрепление. И в войну послабления были церкви.

Сталин понимал и принимал нечто очень важное в душе русского народа. Чего напрочь не понимал глупец Хрущёв, торжественно обещавший показать в восьмидесятом году народу последнего попа и устроивший повсеместный вандализм со сносом храмов. Мало кто знает, но большинство памятников архитектуры – в том числе старинных церквей, были снесены именно при волюнтаристе. Потому что ничего он не понимал в русском народе.

В результате этого и многих других недопониманий со стороны элит СССР развален. Вере в коммунизм была объявлена война на уничтожение. С уничтожением не вышло, но коммунистическая идеология сильно выдохлась. И как ни посмотри, а сегодня альтернативы Православию пока что нет. Именно с Православием мы вынырнули из адских галлюцигенных реалий девяностых.

Говорят, что религия - опиум для народа. Ну и что? Иногда народ так лихорадит, что без опиума и прочих обезболивающих ему болевой шок и труба. Что мы и видели недавно.

Сейчас у интеллектуально-либерально продвинутой части населения считается хорошим тоном иронизировать над словом «скрепы». Это же так остроумно. «Ваши скрепы» - и какую-нибудь гадость о России ввернуть. А на самом деле слово очень уж правильное. Любой конструкции, чтобы не развалиться, нужны скрепы. Для общества – это скрепы моральные и духовные. И важнейшей скрепой, как ни крути, является Православие. Верят люди в Бога или не верят – не так и важно. Но Православие объединяет. Оно – хранилище традиций и смыслов. Сейчас это одна из тех крепких нитей, на которую нанизаны бусинки событий истории Русского Мира, которая не дает этим бусинкам распасться.

Интересно сравнить с Западом, где христианская вера с каждый годом усыхает и мелеет, как колодец в засуху. Заправский либерал тут же скажет, что так должно жить цивилизованное общество, избавляющееся от оков мракобесия. Дальше обязательно пассаж про попов на «Мерседесе», без этого никак.

А что там цивилизованно? Когда в храм ходят по инерции, потому что так принято, и там совсем не осталось веры?  Когда для привлечения клиентов, то есть паствы, в храмах, которые еще каким-то чудом не закрыли, устраивают рок-концерты? Когда гуманистический смысл Христианства выродился и завял, заменив все ритуалом, притом деградирующим? Такая вот победа рационализма и  догматов Эпохи Просвещения.

Хотя на деле религиозная вера никуда не уходит. Она просто становится другой, идёт процесс верозамещения. На место Святым приходят Идолы. Главный из них – Золотой Телец, тот самый дух наживы, который тысячелетия сжирает сознание людей изнутри, как яд, толкает на агрессивную экспансию. Доллар – это такой же религиозный инструмент, как и христианские мощи. Только вот обращен к самым тёмным сторонам человека.

А тут подоспели уже новые Идолы, страшно нелепые и психопатически абсурдные. Это  «Толерантность»,  «Феминизм». А недавно еще воспряли «Нечеловеческие Страдания Негров». Недаром на месте гибели мелкого уголовника уже проходят крещения. Вот вам, новый идолище. Типичная религиозная экзальтация  в наличии. Сакральные жертвы.

  

Да и все эти так модные в последнее время майданы в определенный момент приобретают окраску религиозного неистовства. Ибо вера в ту чушь, которую молотят те же бандерлоги в Киеве, объяснима только в случае подключения тех центров сознания, которые отвечают за религиозное, притом фанатичное  и некритическое, восприятие мира. Элементарная логика разносит все эти чудовищные умственные построения в клочья. Но какая логика, когда задействованы самые темные стороны религиозного восприятия.

Поклонение идолам и вседозволенность обычно влекут люде в сторону сатанизма. Думаю, имеют под собой реальную базу слухи о том, что элиты мира, в которые попали и заправилы Империи Голливуда, как главного убийственного тарана в сфере культуры, исповедают пока что тайно классический сатанизм. Поговаривали и о массовых оргиях, и о человеческих жертвоприношениях. Такая оборотная сторона расчетливого прагматизма и элитарного бесконечного самомнения с самолюбованием западной верхушки. Сегодня элиты поклоняются не Свету, а Тьме, толкая туда и массы, притом в виде жертвенных животных. Неважно учитывать, что у этих гадов ползучих все капиталы и гора ядерного оружия с авианосцами. И ненависть ко всему,  кто против них

Россия – это Вера. Мы – это Вера. Запад - это культ рациональности, алчности со скатыванием в самое дикое кровавое язычество. В этом их конкурентное преимущество и неизбежная историческая бесперспективность. И в этом наши и прошлые, и грядущие победы

Когда мы будем на обломках глобализма и сатанинской власти фининтерна строить новый и справедливый мир, уроки и наших древних традиций, и Православия, и Коммунизма нам очень пригодятся, в их синтезе будет построен наш прекрасный Храм Духа и Созидания.

Так что недаром душа радуется наша малиновому звону, золотым  луковкам церквей и бескрайним   российским просторам. Это наше, исконное. И этого у нас не отнять…

 

Возвращение Святых Ликов

Ах, Измайлово, как много в этом звуке для сердца опера слилось. Это вам не обычный московский район. Это фонтан бурлящих криминальных страстей.

Такие милые ностальгические воспоминания связаны с этим местом. Вон взметнувшиеся в бледное небо высотные свечки гостиницы «Измайлово». До сих пор, как вспомню, так стоит в ушах визг задержанной мошенницы. Эта фурия при задержании пыталась выброситься из номера, прямо с пятнадцатого этажа. Потом укусила гепатитными зубами пытающуюся угомонить её Наташу – нашу сотрудницу. А затем сожрала пять грамм героина, и её откачивала «скорая помощь», пытаясь удержать в нашем плане бытия.

А вон теремки «Вернисажа в Измайлово», в вульгарном стиле а-ля Рус, типа деревянный княжеский дворец. Все для услады взора иностранного туриста, который имеет завидную возможность до макушки затовариться тут предметами народных промыслов – палехскими шкатулками неизвестного происхождения, матрешками с лицами Сталина и Горбачёва, ушанками с красными звездами и балалайками.

Место тучное. Недаром его делили со всей бандитской неистовостью долгие годы криминальные и властные элементы. Пару раз Вернисаж поджигали, так что он сгорал,  но восставал из пепла.

Матрёшки оперу антикварного отдела без надобности. Оперативного уполномоченного уголовного розыска интересует серебряный ряд. Это такой закуток, где правят бал барахольщики со старым хламом. Вон тебе патефон. А вон дверные бронзовые ручки и петли. А вон получите советские значки, юбилейные медальки. Но главное здесь - иконы. Их много. И они очень разные.

Конечно, это не престижный антикварный салон, Шишкина с Матиссом на этой барахолке не продают. Но для знатока-искусствоведа здесь настоящая сокровищница. На фоне гор мусора попадаются вполне приличные антикварные вещи. Люди иногда приносят на продажу  предметы, значения  которых просто не осознают. Профессиональный  искусствовед  здесь, при упорстве и наличии времени на постоянные посещения, может сказочно обогатиться.

Слышал я, как покупали за копейки этюды кисти известных художников. Как невзрачные поделки оказывались историческими предметами. А один знакомый умудрился по цене лома приобрести небольшую фигурку из Аркаима – древнего города ариев. И ей около трёх тысяч лет.

Ну а еще серебряные ряды Измайлово – это такое исторически сложившееся прибежище барыг, активно торгующих краденым. И любимое местечко для «клюквенников», которые знают простой ход. Украл икону, тащи её сразу в Измайлово. Там её купят, хоть и за треть цены, а потом перепродадут в пять раз дороже.

Недаром на Вернисаже постоянно паслись опера, а  также разные  контрольные и надзорные органы.

Конец девяностых, самый разгар иконного бума. Первый мой визит на Вернисаж в составе бригады из оперов ГУУРа, МУРа, представителей Министерства культуры. Значится, как проверка правил торговли, ну а на деле розыск краденого, переписывание плотно вросших в эту почву барыг.

Торговля антиквариатом тогда была строго лицензионная. Что это значило? Без лицензии соответствующих государственных учреждений, которые не дадут её без подписи начальника антикварного отдела угрозыска, антиквариатом торговать нельзя. И в этом был большой смысл. Торговля антиквариатом всегда плотно пересекалась с проблемами розыска краденого,  вывоза ценностей. И вообще много специфических моментов было, чтобы не пускать криминал в эту сферу. А он в неё так и лез. Потому как там мёдом намазано.

Лицензирование антиквариата было смыто очередной волной либеральной ереси. «Излишняя зарегулированность бизнеса!» - брякнул кто-то, и нет лицензирования. И никто не услышал наши доводы. Даже ссылки на оплот демократии и свободолюбия Францию где залицензированный до икоты антикварщик, не указавший в книге учета хоть один выставленный предмет, тут же получает два года реального лишения свободы. И «Правила антикварной торговли» нам протащить не удалось. Зато удалось выслушать, как тоталитарные менты не дают развиваться свободному рынку.

Но тогда лицензирование ещё было. Естественно, торгаши на  Вернисаже такого слова не знали. Поэтому мы имели законное право взять за хобот каждого такого нарушителя, а потом арестовать и изъять по суду предмет торговли. И изымали  мы тогда иконы целыми грузовиками.

Мероприятие в самом разгаре. Шатаемся мы с моим коллегой между рядами. Присматриваемся к предметам и торговцам. По ходу неожиданно для нас самих задерживаем хлыща в белом пиджаке – он пытался впарить Орден Отечественной войны, а за это уголовное наказание положено.

Между тем совсем рядом наши коллеги активно шмонают иконщиков. И вот уже доносится испуганный, но решительный вопль:

- Моё!

Это верещит барыга, решивший дорого продать свою жизнь за своё имущество, заработанное непосильным трудом. Он судорожно схватился за огромный серебряный крест, который тянет на себя начальник отдела Министерства культуры.

- Какое твоё? Это государственное! Вон, для Храма Христа Спасителя не можем крест найти нормальный. А ты, сволочь, тут церковной реликвией семнадцатого века незаконно торгуешь! – орёт взбешённый начальник.

В общем, с такими шутками и прибаутками, под аккомпанемент возмущенных воплей жертв милицейского произвола забиваем весь местный отдел арестованными иконами. А в класс службы определяем торгашей – так сказать, до выяснения. Большинство из них иногородние.

Через некоторое время появляется начальник антикварного отдела из Нижнего Новгорода Братанов. Так сказать, взглянуть лично на торгашей из его краёв и разобраться с нижегородскими вещами.  Человек он строгий, очень собранный и серьезный. Барыги его боятся, как огня. Кстати, потом он резко в гору пошел, стал генерал-лейтенантом, начальником Нижегородского ГУВД. Большой специалист по антиквариату был.

За годы работы мне на многочисленных примерах стало понятно, что если в Москве или окрестных областях подломили церковь, то в трети случаев уже на следующий день краденое будет на Арбате или в Измайлово.

Однажды в пятницу, день тяжелый, хоть и короткий, звонит мне грустный опер по нашей линии из Тулы.

- Женский  монастырь у нас обнесли. Отличные иконы ушли, ценные.

Я прикидываю и говорю:

- Заправляйся бензином. И двигай-ка на Вернисаж в Измайлово. С потерпевшими. С утра пораньше. Чтобы к открытию на месте был. Там и найдешь свои иконы.

- Понятно, - угрюмо, но решительно, говорит опер. Ночь ему светит бессонная.

Видимо, сильно спать хотел. И не нашел, гад такой,  ничего лучшего, как матушек из обители отправить в одиночку на Вернисаж.

Ну те там сразу иконы и увидели  – разложены на торговых рядах, мол, налетай, подешевело.

Матушки от избытка чувств  сначала чуть в обморок не грохнулись. А потом, вместо того, чтобы незаметно позвонить в милицию, дабы тульского барыгу под белы ручки взяли с товаром, вцепились в него мёртвой хваткой   и принялись его анафемами мерить.

Пока я узнал о происходящем и отправил на место битвы оперативника из МУРа, барыги под шумок успели утащить с серебряного ряда иконы и хорошенько их спрятать.

Потом оперу из Тулы пришлось из них долго иконы выколачивать. Не одну неделю. Эти торгаши сами не воровали, но знали, что вещи палёные. Но до последнего дурака включали – мол, я не я и лошадь не моя. Но выколотили всё же. Теперь иконы в монастыре радуют глаз и душу прихожан.

Икона – это не только традиционная русская живопись. Это ещё и  аккумулятор духовной энергии. В них веками закачивалась светлая сила молитв.

Сколько же наши сотрудники находили их, возвращали, зная, что возвращаем в наш мир и светлую энергию. В системе АИПС «Антиквариат» сегодня числится что-то около семидесяти тысяч икон, похищенных с начала девяностых. Но, думаю, не меньше было снято с розыска. Потому что оперативники уголовного розыска сумели их найти.

Антиквариат – эта такая линия в работе УР, где возврат похищенного предмета порой куда более важен, чем розыск и арест злодея. Потому что вещи уходят уникальные, потеря каждой образует брешь в культурном пространстве.  Поэтому огромное значение мы всегда уделяли перекрытию каналов сбыта похищенного и контрабанды. Как-то научились работать в связке и с ФСБ, и с Интерполом, и со следствием. И Минкультуры, когда при нём было федеральное агентство Росохранкультура, немало на этой ниве  делало, все самые деликатные переговоры и наезды на владельцев краденого и вывезенного были на их совести.

Методику мы наработали достаточно эффективную. Особенно в последние годы нашей бурной деятельности она начала давать плоды.

Вот получаю информацию, что в частном Музее икон лежит уникальная похищенная икона. Приезжаем. Находим. Опознаем, как краденую из Архангельска. Забираем. Все чинно и пристойно.

Месяц проходит. И вот еще шесть икон северной школы – из тех же краев. Потом еще парочка. Каждый месяц что-то выдавали.

И счётчик щёлкает. Он идёт на миллионы евро возмещенного ущерба.

Вообще, ущерб по этому виду преступлений – вопрос очень тонкий. Иногда мы просто не знаем, насколько уникальные вещи воры крадут.

Помню, изымаем храмовую икону. Смотрю, по материалам дела она оценена долларов в сто. То есть ценности вообще никакой не представляет. Показываем экспертам. У тех аж руки затряслись и очки запотели:

- Уникальная вещь!

- И сколько стоит?

- Не меньше миллиона фунтов стерлингов. На Сотбисе выставить, сразу уйдёт.

На западных аукционах иконы мы находили постоянно. И начиналась долгая нудная переписка, поскольку там ходу такое понятие, как добросовестный приобретатель. То есть не знал, что вещь краденая, и фиг у него что выбьешь без суда, который не факт, что у него отнимет.

Хотя многие известные западные коллекционеры без звука отдавали вещи, даже те, которые стоили миллионы. Репутация дороже. И Сотбис всегда по первому звонку снимал с продаж вещи. Как-то прислали нам  англичане икону с Сотбиса за два миллиона фунтов стерлингов. Но по некоторым вещам годами переписка идёт. Вон, один забугорный наглый хапуга уже десяток лет не отдаст значимую для нашей культуры икону из Изборска.

На зажиливших краденые вещи иностранных покупателей набрасывалось со всей пролетарской неистовостью руководство Росохранкультуры. Исправно строчили владельцам краденого, а так же официальным лицам гневные письма. Долбили изо дня в день, как дятел, и, надо сказать, часто достигали результата. Из Посольства одной европейской державы даже нота пришла. Кляузничали, что руководитель федерального агентства звонил послу и угрожал всеми карами, ругал, на чем свет стоит, если тот не обеспечит возврат вывезенного из России раритета. Конечно, перегиб. А с другой стороны – чего стесняться-то? Не фиг барыг покрывать, и не будем тогда в посольства названивать.

Иногда удавалось выбить обратно вывезенную от нас скопом контрабанду. Польша, когда мы с ней еще не были в исторических контрах, как-то разом сорок икон вернула. А Италия – аж все сто восемьдесят, и тоже за один раз.

Всегда при любой возможности изъятые у жуликов иконы мы передавали церкви. Вот не вру, теплее на душе становится, когда видишь икону на почетном месте и понимаешь, что приложил к этому усилия. Но что поценнее, конечно, отдавали музеям.

А вообще, между музеями и церковью постоянные конфронтации по поводу икон. С начала девяностых немало предметов древнерусской живописи из госхранилищ переместились в Православные храмы. И церковь продолжает требовать возврата имущества, которое большевики растащили по музеям. В том числе такие раритеты, которые являются культурным достоянием всего народа. И к этим склокам между Минкультурой и Патриархией  подтягивали иногда наш отдел.

Отношение у меня тут неоднозначное. С одной стороны, вещи действительно церковные. Икона не только культурное, но и сакральное значение имеет. Ей молиться надо. С другой стороны, это госсобственность, притом колоссального значения и стоимости. И давать распоряжаться ей религиозной организации не совсем правильно.

Вон, на самом отшибе стоит монастырь. В семнадцатом году там изъяли уникальную икону. Теперь вернули. И приобрели колоссальную головную боль. Потому что монастырь на отшибе. Вооруженной охраны нет. А икона минимум сто миллионов рублей стоит. И что делать?

Музеи худо-бедно обеспечивают  режим сохранности предмета, а также достойную охрану. Иконе Рублева гораздо лучше в федеральном музее. Оттуда её не украдут, не закоптят там свечами.

   

Так что в этих спорах мы чаще становились все же на сторону того же Министерства культуры. Ну а также за практику передачи икон в пользование церкви без смены собственника, что тоже практикуется, но тут нужэен тщательный контроль и механизм возврата вещи при несоблюдении условий хранения.

Ну а что с другими конфессиями? Как там дела обстоят с криминалом вокруг их сокровищ?

У мусульман воровать практически нечего. Дорогих культовых предметов в мечетях как правило нет. Иногда встречаются дорогие свитки, старинные фолианты «Корана», но это капля в море. И практически никогда их не крадут, не пускают в незаконный оборот. Хотя было пара прецедентов, но это редкость.

Евреи иногда возникают в поле зрения. Тора, помню, ходила на черном рынке. Начальная цена что-то миллион долларов. Имела криминальное происхождение. Работал по ней ГУБЭП, вроде даже успешно. Кого-то там задержали. Но это тоже сильное исключение.

Все же богата наша Православная церковь. Ничего не скажешь. И мне это нравится. Есть, где глазу отдохнуть. И явно есть, чем гордиться…