Революции 1917 и Гражданская война: неизбежность или..?

К 100-летию ВОСР и Гражданской войны два взгляда на события тех лет.

Доктор исторических наук Борис Колоницкий рассуждает о неотвратимости революционных событий в России в начале прошлого века, при этом, по мнению историка, гражданская война, ставшая следствием октябрьской революции, при других революционных обстоятельствах могла бы и не случится. 

Россия не была запрограммирована на гражданскую войну

- Уважаемый Борис Иванович! По итогам юбилея 1917 года складывалось ощущение, что историки очень слабо повлияли на общественное восприятие этого события. Но по сравнению со столетием гражданской войны прошлогодний юбилей кажется апогеем общественного влияния историков. Так ли это, на Ваш взгляд? Можно ли сказать, что в 2018 году в публичном пространстве не появилось  никакого нового осмысления или переосмысления гражданской войны? И если да – то отражает ли это состояние самой исторической науки?

- Здесь сразу много вопросов. Что касается общественного влияния историков, то юбилеи и 1917 года, и гражданской войны, вполне сопоставимы по отсутствию такового. Многие коллеги не согласны со мной, обращая внимание, что историки в 2017 году участвовали в ряде экспертных дискуссий, их опрашивали разные начальники. Что ж, в этом отношении – повлияли. Но историки не смогли спровоцировать общественно важной дискуссии.

Однако во внутренних научных дискуссиях о гражданской войне происходит нечто более интересное. Здесь есть несколько важных сюжетов. Появилось определенное количество молодых историков, начинавших как романтики белого дела (при том, что у них – разные взгляды), но по мере погружения в материал преодолевших определенную романтизированность и перешедших к изучению разных сил – не только белых и не только красных – в масштабах одного региона. Думаю, что это очень верная перспектива.

Другой сюжет, показывающий многообразие, многокрасочность гражданской войны. Тема, связанная с партизанщиной, с атаманщиной. Скажем, исследовательский проект «Народные вожаки гражданской войны», в частности сборник статей и материалов  под редакцией А.В. Посадского (профессор  Смольного института РАО) «Народные вожаки русской Смуты» ( Трилогия: «Атаманщина» и «партизанщина» в Гражданской войне: идеология, военное участие, кадры. Сборник статей и материалов; Крестьянский фронт 1918–1922 гг. Сборник статей и материалов; От «германской» к Гражданской: становление корпуса народных вожаков русской смуты. Сборник статей и материалов). Название не очень точное. Речь идет о полевых командирах гражданской войны. О маргинальных белых, о красных, которые то ли красные, то ли не красные, то ли вообще непонятно какие.

Также мне кажется продуктивным рассматривать гражданскую войну как комплекс войн на постимперском пространстве. Есть спорная книга, с которой я не во всем согласен. «The “Russian” Civil Wars, 1916–1926: Ten Years That Shook the World» Джонатана Смила (историк лондонского университета). То есть «русские» – или «российские» – гражданские войны. На эту книгу вышло с десяток рецензий, в том числе на русском языке. Смил берет за стартовую точку несколько восстаний в Средней Азии и в Казахстане 1916 года. И если как минимум десятки тысяч, а может быть – и сотни тысяч – человек погибли в результате этого события, то это внутреннее событие заслуживает внимания. И уж никто не будет отрицать, что это событие во многом предопределило ход гражданской войны в этом регионе. 1926 год – последний фронт гражданской войны, когда Туркестанский фронт был преобразован в Средне-Азиатский военный округ. Что, с точки зрения военных, маркировало несколько иное качество военных действий – бои не прекратились, но стали вестись по-другому. Получается, что в этом регионе гражданская война была самой продолжительной, десятилетней. И такой подход вполне уместен из перспективы местных, что мусульман, что русских и украинских крестьян, что казаков – ведь там действительно многие из них теряли близких все эти годы.

Теперь Ваш вопрос – а что, собственно, обществу до этих дискуссий?

Актуальность очевидна. Хотя в России она может и не проявиться из-за известного сосредоточения России самой на себе. Как известно, Россия всегда претендует на статус глобальной державы и вместе с тем концентрируется только на собственных исторических аналогиях. Скажем, какой бы кризис не произошел сегодня, у меня тут же спрашивают – это похоже на Февральскую революцию? Но так аналогии не строятся. Общество – гораздо более сложный организм.

В мировом же контексте тема гражданской войны чрезвычайно важна. По подсчетам специалистов, после Второй мировой войны большая часть конфликтов в мире – это не конвенциональные войны между государствами, а гражданские войны. По некоторым данным, сейчас в мире идет 40 гражданских войн одновременно, причем после окончания холодной войны количество гражданских войн увеличилось. Многие могут оспорить эти цифры, потому что единого определения гражданской войны нет. В какой степени этнические или религиозные конфликты являются гражданскими войнами? Кроме того, имеет значение, что разные участники войн могут быть заинтересованы в том, чтобы рассматривать конфликт не как гражданскую войну, а как международный конфликт. Как геноцид. И так далее.

Тем самым, огрубляя, мы можем говорить о десятках конфликтов.

И все попытки великих держав вмешаться в эти гражданские войны только усугубляют эти конфликты. Кто только не влезал в войну в Афганистане, а конца этой войне не видно. И ни одна великая держава не достигла цели ни по прекращению войны, ни по снижению ее накала.

В этом смысле опыт российской гражданской войны, ее своеобразие и многослойность очень и очень востребован.

Если говорить о восприятии гражданской войны военными специалистами старой подготовки, кадровыми офицерами, которые остались в советской России в качестве военных специалистов, и теми, которые находились в эмиграции в 1920 – 1930-е годы. Большинство из них считало гражданскую войну какой-то аномалией, не имеющей значения для военного искусства. Этакая странная война. Вот опыт Первой мировой нужно изучать, а опыт гражданской – не достоин внимания профессиональных военных.

А сейчас? Напротив. Все профессиональные военные понимают, что гибридная война – это такая война, которую традиционными военными средствами не решить, она требует применения комплекса различных мер.

И тут опыт нашей гражданской войны вспомнить самое время.

 

- Нередко нашу гражданскую войну называют «смутой», тогда в центре внимания оказывается расползающаяся крестьянская масса. Определение же «гражданской войны» подразумевает, что в центре – две организованные противостоящие силы, борющиеся друг с другом за власть. Какая трактовка, на Ваш взгляд, более верная?

- В некоторых странах идет дискуссия – называть ли гражданские войны в их истории именно так. Скажем, в США в школьных учебниках некоторых штатов используется термин «гражданская война», а в некоторых других, естественно, южных – определение «война между штатами». Тем самым, отрицается характер гражданской войны как политического конфликта.

Или в Финляндии – гражданская война, которая быстро прошла, очень долго, согласно официальной трактовке в основном межвоенного периода, называлась «освободительной войной», войной за преодоление русского влияния. Красных они не совсем верно считали агентами России. Сейчас такой подход не является официальной трактовкой, но всё еще встречается в некоторых публикациях. Так или иначе в Финляндии это – живой вопрос, притом, что именно там лучше всех, наиболее интеллектуально и наиболее творчески ее преодолевали. И, казалось бы, преодолели. Иначе бы президент не мог открыть памятник на месте концлагеря, где содержались красногвардейцы. А между тем «большой друг советского народа» У.К. Кекконен воевал на стороне белых и участвовал в расстрелах. И это помнится. И к Маннергейму в Финляндии отношение разное.

В России я не встречал, чтобы кто-то особенно бился вокруг альтернативы «гражданская война» или «смута». Некоторые авторы используют термин «смута», но вкладывают в него разное содержание. Единственно верного определения нет. И это нормально. У С.В. Карпенко интересная книга «Белые генералы и красная смута» (рецензии). Вам наверняка известна вышедшая уже двумя изданиями «Красная смута» В.П. Булдакова. Он специально оговаривает, что изучает социальную психологию, психопатологию, реконструирует язык эпохи – и использует этот язык. И прямо говорит, что не надо европейскими категориями мерить Россию. Это была смута и хаос, который не понять.

Я спокойно к этому отношусь. У нас нет универсального методологического ключа. В целом метафора «смуты» мне не кажется продуктивной. Я бы определял всё, что происходило в России и что было связано с революционным выбросом, как комплекс вооруженных конфликтов, состоящих из гражданских войн, социальных, этнических, религиозных, поколенческих и иных конфликтов. Это комплекс войн. Очень разных.

 

- Когда мы говорим смута, снимается ответственность за произошедшее. Неуправляемая крестьянская масса, пока большевики карающей дланью не усмирили ее.

- Да, такой социально-политический Чернобыль. Булдаков же не только об этом пишет. Он говорит о кризисе империи. У него революция – это победа архаики, в итоге очень консервативное и архаичное явление.

- Из этой перспективы получается, что гражданскую войну невозможно было предотвратить.

- Я считаю, что Россия в начале ХХ века была запрограммирована на революцию. Я постоянно спорю на эту тему со своим коллегой  Алексеем Миллером. Почему другие страны в это время не смогли избежать разнообразных конфликтов, а Россия со схожим набором проблем должна была стать счастливым исключением?

- Но не обязательно запрограммирована на гражданскую войну?

- Не обязательно. И не обязательно на такую революцию. С началом Первой мировой войны коридор возможностей резко сужается. Совсем другое качество страны. Историки придерживаются разных взглядов о том, что было бы, не будь Первой мировой, но гораздо большее единство –в сценариях развития событий с началом этой войны.

При этом я вовсе не считаю, что Февральская революция – это непременно дорога к Октябрю. И не обязательно гражданская война. Неизбежность, даже желательность гражданской войны — это точка зрения Владимира Ленина, между прочим, не все большевики были с ним согласны, что не мешало им психологически, культурно, организационно готовиться к гражданской войне. С другой стороны, само ощущение, что мы уже живем в состоянии гражданской войны психологически подготавливало к ней.

После «дела» генерала Корнилова я не вижу шанса на предотвращение гражданской войны. Вот теперь она была запрограммирована. Если бы не октябрьский переворот, скорее всего, гражданская война пошла бы по менее жестокому сценарию. Но так или иначе – была с этого момента неизбежна. Во-первых, власть очень сильно ослабла. Во-вторых, вызов власти бросали не только большевики. И большевики бросали этот вызов не только в Петрограде. Петрозаводский историк Елена Дубровская в своей книге, посвященной русским военным Финляндии, пишет о  многомерной радикализаци, изучая взаимное влияние, которые друг на друга оказывали российские военнослужащие, национальные и социальные движения финляндцев в 1917 году. В этом исследовании хорошо показано, как многие силы по разным причинам начинали дистанцироваться от Российской империи. Русские военные гарнизоны в Финляндии еще до Февральской революции вышли из подчинения правительству. Как это объяснить? Огромная группировка войск, которая в Финляндии должна была защищать Петроград, заявила, что не будет исполнять приказы Временного правительства. Там находилась 1-я бригада линейных кораблей, а это 4 дредноута Балтийского флота. Для понимания: дредноут – символ принадлежности к клубу великих держав. Как сегодня ядерное оружие. Это как сегодня бригада атомных подводных лодок заявила бы, что для нее распоряжения власти не имеют значения.

Два потока – радикализация финского национального движения и радикализация русских солдат и моряков в Финляндии – подпитывали друг друга. Иногда это было заимствование, иногда страх, иногда конкуренция, иногда желание использовать друг друга, но внутри финского общества уже был раскол между будущими белыми и будущими красными.

Наше представление о 1917-м годе петроградоцентрично. Но очень важные события происходили и в других местах.

Скажем, и Центральная Рада бросала вызов власти Временного правительства. Они не собирались защищать Временное правительство от советов, от большевиков и их союзников, левых эсеров и других групп. Ситуация в Киеве описывается современниками как ситуация «треугольного боя», в котором победила Центральная рада.

Где-то же и будущие белые бросали вызов власти Временного правительства. Как было на Дону. Страна раскалывалась на регионы с разными политическими режимами.

Современники писали о балканизации России. Сейчас это звучит более зловеще, чем тогда.

Я не представляю, как это можно было сшить мирными средствами.

 

- Вы сказали, что внешнее вмешательство способствует эскалации любой гражданской войны. Сыграли ли, на Ваш взгляд, интервенты такую роль в истории русской гражданской войны?

- Здесь надо смотреть, как менялась ситуация. Как видели большевики гражданскую войну? Как классовую борьбу. Все конфликты, в том числе этнические и религиозные, описывались как классовые. Но они вели не только классовую борьбу в стране, в городе и в деревне, но и классовую борьбу в международном масштабе. «Империалистическая» война должна перерасти в войну гражданскую, точнее в гражданские войны в разных странах. То есть изначально сторонниками гражданской войны были большевики.

Любая революция – это потенциальная гражданская война. Если вы начинаете революцию, будьте готовы к тому, что революция перерастет в гражданскую войну – либо локальную, либо общенациональную, такой сценарий вполне вероятен. Точно также любая революция – это большие риски интервенции. Ни одна страна от этого не застрахована.

В Российскую революцию пытались вмешиваться и немцы, и Антанта. В советской историографии с какого-то момента утверждали, что интервенция стала решающим фактором, вызвавшим начало гражданской войны, а до ее начала имело место «триумфальное шествие советской власти» по стране. Тем самым, большевики снимали с себя задним числом ответственность за гражданскую войну, возлагая ее на интервентов. А в самой гражданской войне они смогли использовать эту ситуацию для патриотической мобилизации борьбы с иностранной интервенцией.

Но даже в советской историографии находились историки (как скажем В.Д. Поликарпов), которые утверждали, что первый этап гражданской войны – это осень 1917 года. И он мог высказывать эту точку зрения.

 

- Что такое, на Ваш взгляд, «белая Россия»? Нередко можно встретить утверждение, что в случае победы белых страна оказалась бы в числе третьеразрядных стран, по типу латиноамериканских диктатур, вероятно, с фашиствующим режимом. И только большевики смогли собрать страну, во-первых, а во-вторых – сделать ее великой державой (оставим в стороне вопрос о том, какими средствами).

- Про альтернативную историю говорить сложно. Наверное, здесь стоит сказать, почему большевики победили в гражданской войне. Есть простой ответ, который в силу очевидности давали и красные, и белые: Красная армия победила, потому что ее было больше. Если не ошибаюсь, официальная численность – 5 млн человек. Пусть несколько миллионов только ело пайки. Но несколько миллионов человек реально держало штыки в руках. Генерал Юденич наступал на Петроград, имея меньше 20 тысяч человек, а ему противостояла целая армия и Балтийский флот.

Почему же у большевиков было колоссальное количественное превосходство? 5 млн человек нужно было мобилизовать, одеть, обуть, вооружить, переместить, обеспечить какое-никакое медицинское обслуживание, обеспечить политической индоктринацией. И – это также сказывалось на соотношении сил: большевики лучше могли выстраивать систему союзов на разных уровнях. А Деникин, наступая на Москву, в пике наступления из 150 тысяч только треть может поставить на главном московском направлении. Остальные разбираются – с Махно, с украинцами, зелеными, красно-зелеными, с грузинами, с горцами Кавказа. Довольно сложные отношения с некоторыми союзниками, прежде всего с кубанскими казаками.

Возвращаясь к идее разных гражданских войн. Большевики умели вести одновременно разные гражданские войны разного типа. Сочетать действия регулярных армий, ведение партизанской войны, контрпартизанской войны, восстаний, забастовок.  А главное – сочетание военных и политических методов борьбы.

Анахронизм называть это гибридной войной, но читатель начала XXI века невольно вспоминает этот термин. У Деникина есть такой пассаж в его воспоминаниях – «Опять политика вторгалась в войну». А ему хотелось вести просто войну. Но гражданская война – это всегда политика.

Кроме того, в Вашем вопросе видна та же подоплека, что лежит в основе современных мемориальных проектов. Как, скажем, идея памятника примирения. Стоит красивый белый офицер, стоит красивый красный комиссар, и они «примиряются».

Проблема гражданской войны в том, что это была война не только между белыми и красными. Белые вели эту войну так, как будто это действительно в значительной степени война между белыми и красными. А большевики оказались готовы к гораздо большему количеству конфликтов, которые шли одновременно. Они отрицали империю, но оказались жестокими, циничными реконструкторами империи. Сами того не ожидая.

Простой вопрос Вам – кто победил в гражданской войне?

- Большевики.

- А вот Николай Устрялов писал – мы проиграли, но мы победили. Потому что красные в ходе войны переродились и выполняют задачу строительства великой империи. А интернационал – инструмент внешней политики новой России. С другой стороны, многие красные считали, что большевики отошли от своих идеалов. Махно, скажем, говорил – большевики предали идеалы Октября. Или кронштадтские моряки, которые во время восстания 1921 года выдвигали лозунг «третьей революции» — после Февральской и Октябрьской. И Антонов, который поднял восстание в Тамбове, ранее устанавливал советскую власть, организовывал милицию в тамбовском регионе.

 

- В начале беседы Вы говорили о том, что гражданскую войну в России можно рассматривать как совокупность множества конфликтов на распадавшемся имперском пространстве. По итогам ПМВ империи развалились. Часто можно услышать, что если бы Россия принимала участие в подписании мира в числе победителей, то она отхватила бы себе кусок победного пирога. Насколько справедливо это утверждение, учитывая, что Первая мировая война завершилась развалом империй?

- Вообще, смотря каких империй. Какие-то разваливались, а какие-то – совсем нет. Развалились Германская, Австро-Венгерская, Османская. Но победители сохранились как империи – и Французская, и Британская империи округлились. Впрочем, и победители были не вполне довольны. Англия приобрела «подмандатные территории» в разных частях мира, но потеряла важнейшую провинцию – Ирландию, в ходе войны и в известном смысле в результате ее. Потеря Ирландии была очень травматична и имела серьезные последствия – достаточно вспомнить конфликты вокруг Северной Ирландии.

С другой стороны, я соглашусь с тем, что утверждение – «Россия могла бы быть в числе победителей» — неоднозначно. Страна с похожим набором проблем, хотя и менее острых – Италия, которую называли «побежденной в лагере победителей». Обижена, полностью в долгах. Обещанное  в геополитике – не дали. Очень сложный кризис в 1920-м году, и далее. Стабилизация приходит с установлением фашистского режима в октябре 1922 года. То есть Италия вышла из послевоенного кризиса таким образом.

Слишком много развилок, чтобы предполагать – в России было бы также. И всё же послевоенный кризис был бы для России необычайно сложен в любой ситуации.

Далее. Предположим, что Россия в ходе войны реализовала бы все цели, получила бы Армению, проливы, Галицию. Возникает ряд вопросов. Независимость Польши уже признали. Где ее границы?

История поставила эксперимент. Присоединили Галицию к Советскому Союзу: стал от этого Советский Союз крепче, гомогеннее? Большой вопрос. Пусть национальное сознание у галичан не было столь развито в 1920-е годы, всё равно, я очень сомневаюсь, что это произошло бы беспроблемно. Процессы формирования новой украинской действительности были запущены уже в годы Первой мировой войны. Революции еще усилили его. Мобилизацией этничности тогда занимались разные силы. Интеграция новых территорий в империю порождала бы новые конфликты.

И, наконец, наша любимая цель. Без чего мы буквально жить не могли. Проливы. Я не военный специалист. Но я так прикидываю – три армейских корпуса надо было, чтобы их надежно удерживать, а к тому же необходимо было бы создать мощную военно-морскую базу. Всю эту военную базу надо было снабжать. Огромная логистическая задача. Да и Турция вряд ли смирилась бы с потерей проливов. К слову, на Константинополь претендовали не только Турция и Россия, но и Греция, и Болгария (сами эти страны вряд ли бы бросили вызов России, но их устремления использовали бы другие державы). Стала бы Россия сильнее, получив долгожданные проливы – большой вопрос. Достижения такого рода – это всегда большие вызовы. К слову сказать, отсутствие проливов не помешало СССР быть великой державой.

- Скорее, Россия оказалась бы в числе обиженных, и настроения реваншизма – как в Италии – возникли бы и в нашей стране…

- Мы еще не поговорили про внутренние факторы. Уже в начале войны многие чрезвычайно боялись послевоенной демобилизации. Вспоминая опыт Русско-японской войны, когда солдатня хлынула по Транссибирской железной дороге, устанавливая местные «республики». Да, это была армия, потерпевшая поражение. Но и масса победоносной армии всё равно была бы довольно буйной. Почитайте полицейские донесения о мобилизации в 1914 году. Не даром давали медали «За мобилизацию». Это кажется последняя медаль Российской империи. Потому что перетащить эшелоны злых и пьяных мужиков (пьяных, несмотря на ограничения продажи спиртных напитков) – сложная вообще задача. Жандармский генерал Джунковский вспоминал: фактически при нем в одном эшелоне убивают полицейского. И он – жандармский генерал – ничего не делает. Лишь бы быстрее перевезти солдат на фронт.

Кроме того, все страны в ходе войны много чего наобещали своим подданным. И эти обещания надо было выполнять. Государь-император наобещал народам «мир и дружбу». Временное правительство – дало свои обещания. По счетам платили все. Даже в США, которые от войны стопроцентно выиграли, до 1922 года существовала сложная ситуация, возникла «красная опасность», «красный страх» — многие верили в возможность революции и там. Переход в мирную жизнь оказался очень сложным процессом для стран, которые в ходе войны явно выиграли, укрепились.  Почему же Россия должна была стать счастливым исключением?

Даже если представить благоприятный исход войны для России, после ее окончания возникли бы новые вызовы. Это, разумеется, не означает того, что гражданская война была неизбежной.

Интервью с , ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского института истории РАН, профессором Европейского университета Борисом Колоницким вела Любовь Ульянова - кандидат исторических наук, преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова, главный редактор сайта РI

---

Писатель Феликс Разумовский полагает, что гражданская война началась в России задолго до событий 1917 года, а ответственность за нее несет русская элита, в том числе – интеллектуальный класс в лице своих видных представителей, для эволюции которого от «Вех» до «Из глубины» потребовались события 1917 года.

Скрытая фаза гражданской войны описана еще у Афанасия Фета

- Уважаемый Феликс Вельевич! На Ваш взгляд, достаточно ли уделяется внимания гражданской войне в СМИ? В 2017-м году профессиональные историки провели много конференций, весь год прошел под знаком осмысления революционного юбилея. И тем не менее в СМИ было крайне мало материалов даже по 1917-му году, и в профессиональной среде сложилось мнение, что историкам не удалось донести свою позицию до широких кругов общественности.

- Достойного отклика в общественном сознании действительно не было. Потому что у людей сегодня совершенно иные интересы. И это, на самом деле – повод для серьезной рефлексии. Казалось бы, что может быть важнее этого страшного юбилея? Однако крушение исторической России ныне не воспринимается как национальная катастрофа, исказившая исторический путь нашего народа. Это существо дела.

А есть ещё и привходящие обстоятельства, политический фон. Столетний юбилей совпал с президентскими выборами. А это – всегда камень преткновения, и серьёзное испытание для правящего класса. Тут желательно угодить всем… И в результате на волне выборов произошло окончательное помрачение исторического сознания, связанное с идеализацией советского проекта. Идеологи, а точнее политтехнологи КПРФ, этим ловко воспользовались, в частности, вложили серьезные деньги в интернет-проекты. В итоге нео-коммунисты вместе с идейными и безыдейными почитателями советского прошлого приватизировали патриотическую тему. Разрушители исторической России обернулись защитниками отечества.

В таком психологическом контексте говорить и осмыслять события 1917 года было невозможно. Серьезный разговор о революции неизбежно выявил бы подлинную родословную современных идеологов и продемонстрировал всем, что их кумиры и предшественники были отщепенцами и национальными предателями. (Один Брестский мир чего стоит!) И потому все «неудобные» факты были вытеснены из общественного обсуждения. Иначе как помрачением я это назвать не могу.

- Но все же одно дело общественный интерес, а другое — политический. Вы имеете ввиду Грудинина и его предвыборную кампанию? То есть речь идет о политической технологии?

- Да. Но самое главное, что для аморальной и лживой квазисоветской пропаганды сегодня есть все условия. У квазилиберальной идеологии, не менее аморальной и лживой, напротив, шансов немного.

Если сегодня, условно говоря, какие угодно либералы займутся политтехнологиями, вложат серьезные деньги, то завтра их поддержка от 1 процента поднимется до 3-5. Всё! Либеральная идеология настолько дискредитирована в России, настолько свежи еще в памяти события 1990-х годов, что трудно изменить отношение к этой идее, которая обрушила СССР, а точнее, способствовала распаду России. Зиновьевская мысль, что, мол, «метили в коммунизм, а попали в Россию», справедлива. Это не СССР раскололся на республики, а от России отпали огромные периферийные территории…

Так вот, готовясь к 100-летию «Великого Октября» власть предержащие решили, что обсуждать революцию не стоит. Кабы чего не вышло.  Параллельно были даны серьезные средства на мелодраму под названием «Матильда». Иными словами, запустили банальный постмодернистский сценарий. Но это был уже явный перебор. Не прокатило.

 

- Вы действительно считаете, что в 2017 году коммунисты приватизировали патриотическую тему? Ведь были еще линия и Русской весны, и «Единая Россия» все-таки включала патриотическое большинство, в том числе левое, хотя и не откровенно коммунистическое.

- Да, я полагаю, коммунистам удалось совершить идеологический прорыв. Произошел важный слом. Но его можно и, главное, нужно было избежать.

Энергию Крымской весны следовало поддержать широкой общественной дискуссией о национальной идентичности. Тем более президент Путин на Валдайском форуме сделал соответствующее предложение, поставив вопрос о кризисе русской идентичности. Носитель верховной власти впервые в новейшей истории выделил в качестве ключевой проблемы не экономику, а состояние национального сознания. После чего началась очень русская история. Я помню, как через месяц у политиков-чиновников разного уровня, включая наших славных губернаторов, слово «идентичность» не сходило с уст.

Но к предметной дискуссии на эту тему общество было категорически не готово. Политический класс и СМИ, в первую очередь. Шанс был упущен. Вот это и было использовано.

 - Но ведь коммунистам можно было бы что-то противопоставить.

- Как всегда, оказались не готовы. Не было внятной политики памяти, полноценного агитпропа, не было понимания реалий русского цивилизационного кризиса. Были общие слова депутатов, в основном экзальтированных дам. Тогда как Крымская весна давала колоссальные шансы для оздоровления исторического сознания. Из этой локальной трагической и необыкновенно волнующей темы легко было выйти на глубокие исторические обобщения. Нелицемерно подумать о судьбе страны, о нашем национальном призвании. И одновременно – о наших исторических срывах и катастрофах, в том числе и самой разрушительной катастрофе 1917-го года, едва не перечеркнувшей весь русский исторический опыт. Собственно, это и называется, соединить распавшуюся связь времен.

 - Как в связи со сказанным можно было бы рассматривать гражданскую войну?

- С осмыслением гражданской войны, на мой взгляд, произошла самая нелепая вещь. Беспомощность исторической науки и исторического сознания тут налицо. Ведь то видение гражданской войны, которое закрепилось сегодня и в профессиональном сообществе, и в массовом сознании, восходит (с небольшими изменениями) к сталинской концепции 1930-х годов.

В то время как гражданская война — явление абсолютно другого рода. Во-первых, тема белых и красных не является здесь ни центральной, ни доминирующей. Во-вторых, гражданская война не была следствием революции. В чем главный посыл «Краткого курса»? Что гражданская война – это попытка реванша со стороны эксплуататорских классов. Стало быть, войну навязали белые. На эту тему снято великое множество советских фильмов. До «Неуловимых мстителей» включительно.

На самом деле, главная сила и главная стихия гражданской войны в России – это русское крестьянство. И тут мы не открываем никаких америк. Когда в сталинское время началась работа над историей гражданской войны, то Максим Горький, который возглавлял литературную часть этого проекта, написал Иосифу Сталину: «Гражданская война – это война с крестьянством». Хозяин, конечно, пролетарского писателя поправил, но дело не в этом. В данном случае Горький прав, большевики сокрушали крестьянский мир. Они ловко воспользовались русской бедой, нашей застарелой болезнью — войной белой и черной кости, традиционной и европеизированной России. Не было бы этой самоубийственной для России войны, не было бы ни «Великого Октября», ни всей т.н. «революции».

…Лето 1914-го года, первые месяцы мировой войны, где-то в лесу под Берном Владимир Ленин собирает горстку своих соратников, чтобы поставить главную, стратегическую задачу: «Превратим империалистическую войну в гражданскую». Заметьте, о революции речи нет. Ленин, как обычно, ставит абсолютно точный политический диагноз. Не может быть в России революции в европейском смысле слова. Наши «революции» совершаются на бумаге, в воображении политизированных интеллигентов… в стране с доминирующим крестьянским населением (стало быть, и сознанием) существует иная разрушительная стихия — гражданская война, русская Смута.

Открытая фаза гражданской война в России началась задолго до мировой войны. В 1902-ом году вновь назначенный министр внутренних дел Вячеслав Плеве вынужден разбираться с крестьянскими беспорядками в Полтавской губернии. Между тем, скрытая фаза этой войны описана еще у Афанасия Фета. Ему пришлось покинуть свой хутор Степановку и бросить налаженное хозяйство. Он уехал от гражданской войны, таков опыт 1860 – 1870-ых годов.

Массовые погромы дворянских усадеб в 1905 году – это уже, конечно, полномасштабная гражданская война, в которой, кстати, большевики почти не участвовали, за исключением Московского восстания (там действовали, кстати, тот же Горький с Андреевой). Тогда у большевиков еще не было достаточного опыта манипулировать сознанием крестьянства, разжигать страсти. В 1917-м они такой опыт приобрели, тогда же и пришли к власти. Удержать её большевики могли только на гребне гражданской войны, взрывая страну энергией русской Смуты. Политика военного коммунизма – в сущности, политика управляемого хаоса.

Белые будут, напротив, пытаться умиротворить страну, остановить Смуту. И с большевиками они борются, в первую очередь, как с разрушителями исторической России, застрельщиками Смуты. И вот что любопытно, в выступлениях Ленина весны-лета 1918-го года тема гражданской войны доминирует, но при этом глава большевиков нигде не говорит о Добровольческой армии, о Деникине  или Алексееве. В тот момент белое движение слишком незначительно и к тому же удалено от ленинского штаба гражданской войны. Белые в донских и кубанских степях, а большевики – в Москве. Их штаб ведёт войну с русским крестьянством: запрещает торговлю, проводит реквизиции… И формирует две армии: продармию и армию по борьбе с дезертирством.

Вот та сила, которая перемалывала и одновременно усмиряла русское крестьянство, порабощала его. Вот о чем надо помнить, когда мы говорим о гражданской войне. Естественно, крестьянство отвечало тысячами восстаний, сопротивлялось, но оно оказалось расколотым (комбеды!), оно было сбито с толку, обмануто и соблазнено. И потому, выступая против большевиков, держалось за советскую власть. Мужики и даже казаки и слышать не хотели о господах, офицерах, т.е. о старой элите. Вспомним, каково отношение к белому генералу или офицеру у Шолохова в «Тихом Доне», это показательно. Там хорошо видно, насколько расколотым было русское общество, чем, собственно, и воспользовались большевики.

Это значит, что у крестьянства не могло появиться настоящих вождей. Только под конец возникает   Антонов… Но большевики предпримут очередной политический манёвр, объявят перемирие (НЭП), т. е. очередной раз обведут русского мужика вокруг пальца. Вот такая это история.

Рассказывая что-либо про белые армии и белых генералов, – не стоит сбивать масштаб событий. Белые – это довольно локальное явление. В сталинской версии истории оно, это явление, раздуто, мифологизировано, дабы если не скрыть, то хотя бы заслонить, увести в тень, беспощадную войну с русским крестьянством. 

- Получается, гражданская война возникла еще в середине XIX-го века. Т.е. это война крестьян против системы, власти, уклада жизни, который Вы же называете исторической Россией?

- Не столько против, сколько за, и в этом была ее главная сила. Это война за землю. И за волю.  За право жить на своей земле без чуждых им людей другой культуры. Гражданская война – это трагедия народа, отвергнувшего свою элиту. Такова цена ошибочной, неудавшейся европеизации. Элита, образованный слой стали русскими европейцами, утратившими связь со своим народом. Лишившись авторитета, элита оказалась беспомощной перед ленинским политиканством и демагогией.

Главное оружие большевиков – не красноармейцы с тачанками, а ложь. Бесконечная ложь. Она действовала неотвратимо, ибо процесс разложения народа зашёл уже очень и очень далеко. Кстати, об этом неблагополучии давно предупреждали наблюдательные люди, тот же Фет. Или, например, дочь Семёнова-Тян-Шанского Ольга Петровна, написавшая довольно горькую книгу  «Жизнь «Ивана»».

Конечно, абсолютного барьера между деревней и усадьбой, мужиком и помещиком никогда не было. Эти люди общались, часто помогали друг другу, таких свидетельств немало. Были люди, которые принадлежали одновременно обоим этим мирам, скажем, крестьянский писатель Наживин. Он описывает весь ужас происходящего в 1917-ом году в русской деревне. Как из деревни выделялись и захватывали власть худшие, так называемая «шпанка революции», как они уничтожали лучших, ещё недавно самых уважаемых и достойных. Наживин изнутри показывает катастрофу крестьянского мира, которой Ленин воспользовался, благодаря которой он захватил и сохранил власть. Он от начала до конца был человеком русской Смуты, величайшим самозванцем начала ХХ века. Он изощрённо играл на человеческих слабостях, страстях и пороках. Это была игра с потерявшим ориентиры и представления фундаментального характера крестьянским народом.

Такова главная тема гражданской войны. Все остальное – для кинофильмов типа «Адмирал». Увы, к сожалению, подобного разговора не состоялось – а я прочитал довольно много текстов, вышедших к юбилею ВОСР. Но дело даже не в текстах, не было общественного запроса, не было воли к самопознанию. Национальному самопознанию. Мы как когда-то древние иудеи предпочли мечтать о «египетских котлах».

Мы даже не поставили вопроса о национальной природе революции. В своё время деятели русского Февраля хотели предстать героями Французской революции. Как известно, и большевики не брезговали подобной риторикой. На самом деле у нас произошло нечто принципиально иное. Русская катастрофа, которая имеет мало общего с французской революцией. Потому что Великая французская революция все-таки созидала французскую нацию, и среди её героев была невозможна фигура политического отщепенца. Если бы в годы французской революции кто-то публично выступил с призывом «Предадим Францию», на этом его политическая карьера мгновенно закончилась. Тогда как Ленин, приехав в Петроград и выйдя на балкончик особняка Кшесинской, призвал русских солдат во время войны к национальному предательству. И победил!

 

- Можно ли было избежать раскола крестьянского мира и национальных элит? Есть работы, посвященные крестьянству начала XX-го века, которые говорят о безальтернативности ситуации.

- Я – не сторонник фатализма. Преодолеть раскол Русского мира – задача решаемая, почему нет. Главное, вовремя осмыслить эту проблему. Всё начинается с мировоззрения, с работы мысли. И мы видим, в культурном пространстве второй половины ХIХ века шел острейший спор, идейное состязание. Увы, национальная мысль оказалась слабее либеральных и утопических иллюзий.

Интеллектуальная элита только в результате катастрофы стала понимать, где она находится. Вот судьба замечательного человека, мыслителя и публициста Александра Изгоева. До катастрофы — это умеренный кадет. А после катастрофы – автор «Из глубины». Тут уже совсем другое понимание России, правда, для этого Изгоеву пришлось посидеть в концлагерях, в тюрьмах, посмотреть на большевистскую вакханалию.

Накануне катастрофы появились «Вехи». Этого интеллектуального багажа было явно недостаточно, чтобы бороться с внутренним разладом и разложением. В «Вехах» прозвучало только предостережение. Я имею в виду, прежде всего знаменитую фразу Михаила Гершензона: «Мы должны благословлять эту власть, которая своими штыками и тюрьмами защищает нас от ярости народной». Здесь очевидно речь идёт о русском бунте, о Смуте… Да, Пушкин, Фет, Достоевский  писали об этом задолго до катастрофы, но голос каждого из них был слишком одинок.

 

- Что нужно сделать, чтобы правильно описать гражданскую войну? В чем основной нерв событий — террор красных, катастрофа крестьянского мира?

- Чтобы осмыслить судьбу Русского мира и создать адекватную картину гражданской войны, нужно сначала заняться своим мировоззрением. И одновременно – самопознанием.  История – это прежде всего мировоззрение. С позитивистским или каким угодно псевдоевропейским подходом подступаться к русской истории бессмысленно. «Русская история требует другой мысли и другой формулы», эти пушкинские слова по-прежнему остро актуальны.

 - Давайте немного все-таки поговорим о белом деле и его нравственной роли.

- Собственно, в этом, в нравственной позиции, заключалось  лучшее , что было в белом движении. Точнее и лучше других об этом скажет Марина Цветаева. В стихотворении «Дон» 1918 года она напишет о «святой» белогвардейской рати, о жертве и, конечно, о воскресении:

Кто уцелел — умрёт, кто мёртв — воспрянет.

И вот потомки, вспомнив старину:

— Где были вы? — Вопрос как громом грянет,

Ответ как громом грянет: — На Дону!

Цветаева выразила и воспела лучшее, что было в добровольчестве, первом этапе белого движения.  О другом, – о политике, о человеческих слабостях, – она не знала, точнее, не хотела знать. Её муж Сергей Эфрон был среди участников Ледяного похода, сама Цветаева в это время жила в большевистской Москве и никаких известий из Добровольческой белой армии не получала. Но как Поэт она знала главное: те, кто вопреки всему пошёл защищать Родину, делают «Божье дело».

Тогда как политика, очевидно, не была сильной стороной добровольчества. И на то были свои причины. Белое движение сформировала русская военная элита, белая кость, те самые русские европейцы, которые во многом утратили национально-объединительное начало. Отсюда деникинское «непредрешенчество», политически ущербная идея, которую невозможно было противопоставить политическим лозунгам большевиков.

 

-  Имела ли какое-то значение в обществе в годы гражданской войны, условно, демократическая линия, связанная с Учредительным собранием?

- Выборы в Учредительное собрание — это затея русского Февраля. Имеет ли смысл проводить выборы в сумасшедшем доме? Вопрос риторический.  Как можно в стране, охваченной Смутой, в этом бушующем крестьянском мире, который разносит всё и вся, проводить какие-то выборы? Убийственный акт недомыслия интеллектуальной элиты. Никаких шансов, никакого будущего у этого процесса не было категорически. Это просто неадекватное поведение.

Я, разумеется, отнюдь не одобряю разгон Учредительного собрания, эту типичную большевистскую выходку, но нельзя же заниматься таким откровенным политиканством. Не случайно большевики после разгона беспомощной «Учредилки» так воодушевились. Собравшись на III Всероссийский съезд Советов, они азартно демонстрировали свою убеждённость, силу и свой боевой настрой. Тут даже сам Ленин проговаривается: «На все обвинения в гражданской войне мы говорим: да. Мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло».

- Сейчас довольно популярно утверждение, что белые не смогли бы собрать страну, что Россия при их правительстве была бы третьеразрядной страной по типу латиноамериканских диктатур и т.д.

- За этим утверждением стоит исторический пессимизм. Полное неверие в силу русского опыта, традиции и культуры. Дилетантизм и беспочвенность! То есть тут что предлагается: благословить разрушение русского мира, уничтожение миллионов людей – крестьянства, образованного слоя, элиты, офицерства, торгово-промышленного класса… Благословить разгром Церкви! А заодно и террор, варваризацию, беспощадное искоренение русского уклада. Нынешнее русское пепелище – закономерный итог большевистского эксперимента. Ему нет и не может быть оправдания. Тот, кто считает иначе,  готов спасать Россию ценой России.

 

- Могла ли монархическая идея, которая была слабо представлена в белом движении, каким-то образом объединить людей, страну?

- Монархизм после отречения Николая не испарился, а перешел в иную форму, характерную для русской Смуты.  Эта форма называется самозванчеством. Ленин и далее по списку – это всё выдающиеся русские самозванцы, все важнейшие признаки налицо, включая смену имени. Ульянов стал Лениным, Бронштейн – Троцким, и т.д.

Классическим явлением самозванца была грандиозная встреча Ленина на Финляндском вокзале в ночь с 3 на 4 апреля 17-го года. Поразительная, фантасмагорическая встреча! С почётным караулом, с оркестрами, с броневиками и транспарантами. На такую встречу не мог рассчитывать ни один тогдашний политик, хотя известные люди в стране были. Между тем приехавший из эмиграции партийный теоретик в тот момент ещё никому не известен (партийное окружение, конечно, не в счёт). В иные времена подобного рода и стиля политик не имел бы ни малейшего шанса. Но воздействие Смуты на народное сознание тотально, сродни массовому помешательству. Жизнь выворачивается наизнанку, переворачивается и открывает дорогу политическому оборотню – самозванцу. В начале ХVII века в подобной атмосфере Москва встречала Лжедмитрия I. В начале ХХ века Петроград с таким же энтузиазмом приветствует Ленина.

 

- Какое произведение русской литературы о гражданской войне необходимо экранизировать?  

- Сначала это произведение надо написать… Но его нельзя написать по заказу, точнее, оно не может родиться в нынешней культурной среде. Сегодня время модернистской галиматьи, типа «Ленин: Пантократор солнечных пылинок».

Запроса на историческую национальную эпопею пока что нет. Исторические сюжеты призваны занимать скучающего, пресыщенного зрелищами современника… И не более того. Вопрос самопознания на повестке дня не стоит.

- Но нация считает, что она эти вещи уже знает – власть закручивает гайки до предела, проводит непопулярные реформы, национальная элита не соответствует национальным интересам, всё идет к тупику…

- Какое знание, о чём? Что вы. Бесконечные ток-шоу, в которых превозносят Сталина, восхищаются мудростью и профессионализмом первого Советского правительства, — это вы называете знанием? А как азартно и страстно пытаются развенчать Александра Солженицына. Мол, враг народа, опорочил великую систему, великие достижения…

- И все-таки какие-то успехи у большевиков были? Военная промышленность, например?

- Я – не либеральный историк, который считает, что советская эпоха – это черная дыра, о которой надо забыть. Было бы настоящим безумием отвергать весь наш бесценный трагический опыт ХХ века. Подумать только, эта эпоха дала тысячи новомучеников. Тысячи людей, которых не удалось ни обмануть, ни развратить, ни запугать. Они своей кровью запечатлели верность Христу и его Церкви. Они сумели остаться христианами в аду богоборческой советской эпохи. Они сберегли русскую душу и сохранили в своём сердце образ России…

Для нас этот опыт – бесценен. Чтобы не погибнуть как народ, как нация, нам жизненно необходимо помнить, размышлять, а, кто может — молиться нашим исповедникам и новомученикам. Как сказал один из современных русских священников, это «не отвлечённый долг благодарности, нет, это школа будущего». Христианская цивилизация изначально строилась на костях мучеников. А другой цивилизации в России не было, нет и не будет.

Что же касается советской военной промышленности и других подобного рода советских свершений, то все они – технического свойства.  А главное — оплачены тысячелетним русским опытом. Интеллектуальным, культурным, духовным. Папуасам можно дать любые деньги на космический или ядерный проект, но ничего не взлетит и не бабахнет, т.к. за плечами папуасов – иная цивилизация. Личность генерала Жукова и космонавта Гагарина выкованы русской, а не советской жизнью. Советское только паразитировало на русском, разъедало и иссушало Россию.

Новомученики были париями советского общества.

Что ж удивляться нашей нынешней растерянности и беспомощности. Растратив всю национальную энергию, мы бросаем на произвол судьбы разорённую русскую Землю. Бежим в мегаполисы, в лондонграды, парижи, нью-йорки. Это трагедия современной России. Нео-коммунисты на этом паразитируют. И ничего иного, кроме нравственной тошноты, эта ситуация вызвать не может.

 - Кстати, нужно ли сносить памятники Ленину, другим большевикам? Или пусть остаются как часть истории?

- В России так не пройдет. В Китае пройдет. Там можно заниматься модернизацией, сохраняя по всей стране позолоченные памятники Мао. Русскому человеку нужна правда. В своё время большевики смогли убедить в правоте своего лжеучения некоторую часть России. Остальное довершил террор. Как же можно до сих пор лицезреть на площадях всех городов и весей этого монстра. В этом вопросе я солидарен с Иваном Буниным: «…Выродок, нравственный идиот от рождения. Он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек… И все таки мир уже настолько сошел с ума, что среди бела дня спорит, благодетель он человечества или нет?»…

 - Но правда у каждого своя.

- Признать правоту красных – значит, совершить безнравственный подлый поступок. И согласиться с тем, что ради счастья, а точнее собственных преференций можно пойти на страшные, чудовищные преступления. Иначе говоря, оплатить свою жизнь или жизнь своих потомков миллионами загубленных жизней. Далее стоит вспомнить евангельскую притчу о доме, построенном на песке. Такой дом, а, вернее, «котлован» устроили в России Ленин и его сторонники.

 

 - Разрыв элиты и населения нарастает и сегодня. Возможна ли гражданская война в России сейчас? Может быть, незаконченная тогда.

- «Советская власть есть организованная Гражданская война…» — это откровение Троцкого прозвучало летом 1918 года. Как универсальное средство разрушения Русского мира Гражданская война составляла суть коммунистического режима. Войну с Россией этот режим вёл до последнего часа. Вместе с тем, характер войны, её методы со временем менялись.  «Горячая» фаза войны закончилась вместе с раскулачиванием и коллективизацией в конце 20-х – начале 30-х годов. В дальнейшем, после  победы над крестьянством, началась «холодная» фаза войны, которая продолжается до наших дней.

Постсоветская Россия практически полностью приняла это дьявольское большевистское наследство. Разрушение Русского мира продолжается. На наших глазах стремительно деградирует пространственный каркас страны, огромные территории пустеют, исчезает уникальный  русский исторический ландшафт. Одновременно в российских СМИ развёрнута тотальная историко-психологическая война. На этом фронте последовательно перемалываются  остатки национального сознания.

Пиррова победа не за горами. Ностальгические советские грёзы парализуют последние крупицы русского духа, энергии и воли.

 

Беседу с писателем, телеведущим, автором и ведущим цикла программ «Кто мы?» и телепрограммы "Дело N" на телеканале «Культура» Феликсом Разумовским вела кандидат исторических наук,  преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова, главный редактор сайта РI Любовь Ульянова