Эта статья на сайте РI вышла еще в августе - все это время я раздумывала ставить ее или нет, хотя бы потому, что это не столько статья, сколько статья-отклик (рецензия) на книгу  Сергея Сергеева «Русская нация или рассказ об истории ее отсутствия». Но все же пришла к выводу, что основные идеи этой статьи стоит обсудить на АШ еще раз (подобные обсуждения, но разрозненные, были и раньше). Во-первых, потому что, как написано в предисловии к статье от редакции РI:  "национал-демократия как политическое течение переживает серьезный кризис, и причина этого кризиса – нежелание, неготовность или неспособность четко сформулировать свое цивилизационное кредо. Проще говоря, ответить на вопрос, русские — это европейская или неевропейская нация, русский национализм – это то же самое, что национализм датчан, голландцев и латышей, тех, кто тоже не хочет иммиграции чужаков в свою страну, или он представляет собой что-то особое и отдельное". Во-вторых, потому как нам предлагают еще одну версию нашей истории. И в третьих, в статье поднимается один из главных вопросов российской внутренней национальной политики: Россия - это многонациональное государство (Конституция РФ преамбула: " Мы, многонациональный народ Российской Федерации") или же мононациональное. А также роли русской/российской интеллигенции в развитии политической мысли и общества.

---

Национал-демократическая концепция русской истории 

Книга Сергея Сергеева "Русская нация или рассказ об истории ее отсутствия", вышедшая в этом 2017 году в московском издательстве «Центрполиграф», уже стала предметом жаркого обсуждения в среде интеллектуальной общественности. Это не случайно. Один из рецензентов справедливо отметил, что Сергеев предлагает в своей книге новую концепцию русской истории, отличную от уже имеющихся, государственнических. Ее можно охарактеризовать как национал-демократическую концепцию истории России. Сам ее автор охотно признается в том, что он написал не академический труд, а публицистическую работу и что он является политически ангажированным историком, впрочем, не отличаясь в этом от любого другого представителя цеха историков: 

«Заранее отвечая на упреки в необъективности, замечу, что объективность в смысле отсутствия у историка ценностных предпочтений возможна разве только при составлении хронологической таблицы… Историческая наука изначально была идеологизированной и ангажированной, не случайно профессор-историограф – неизменный (и немаловажный) актор политического поля эпохи модерна» (с. 23-24).

При этом он не отрицает роль объективизма в историческом исследовании:

«Надеюсь, мои мировоззренческие предпочтения не сказались на качестве предлагаемого исторического анализа, во всяком случае, из-за них я нигде сознательно не искажал фактической стороны дела (хотя наверняка и допустил какие-то ошибки)» (с. 24).

Что ж, и я не буду скрывать, что мой отклик на книгу Сергеева тоже политически и идеологически ангажирован. Я являюсь давним оппонентом Сергеева, не раз и не два критически откликавшимся на его публичные выступления. Моя позиция ближе к евразийской школе, и я убежден, что Россия была, есть и должна оставаться полиэтническим государством,  империей (в широком и не буквальном смысле этого слова). Всякие попытки расколоть ее на национальные государства населяющих ее народов или превратить ее в национальное государство одного народа чреваты кровавыми конфликтами и выгодны лишь нашим геополитическим оппонентам. В связи с этим попытка пересмотреть русскую историю с точки зрения русской национал-демократии, начать трактовать ее как историю борьбы русского народа против «имперского государства» (в разных его воплощениях – от Московского царства до современной РФ), оторвать историю русских от истории России, российского государства и цивилизации, на мой взгляд, непродуктивна и опасна.

В то же время, думаю, Сергеев прав в том, что политическая польза не может быть причиной отрицания исторической истины (или того ее аспекта, который нам открывается на данном этапе развития исторической науки). Но так ли уж истинна нацдемовская интерпретация русской истории? Согласуется ли она с фактами или является результатом демагогической подтасовки?  Об этом я и пишу в своей рецензии.

 

Исчезающий объект исследования

В чем же состоит суть концепции зародившейся «исторической школы национал-демократов»? Сергеев утверждает, что претендовал на то, чтобы написать историю русской нации, а не российского государства, как делали историки до него. При этом он заявляет, что под нацией он понимает не этнокультурную, а этнополитическую общность:

«народ, выступающий как политический субъект с юридически зафиксированными правами». (с. 10).

Именно таковые возникают в Западной Европе и в Северной и Южной Америках в эпоху Нового времени. Сам Сергеев признает:

«русские в течение всей своей истории за исключением краткого периода 1905-1917 гг. не являлись политической нацией. Они были и остаются государевыми людьми, служилым народом, на плечах которого держались все инкарнации государства Российского – Московское царство, Российская империя, Советский Союз – и держится ныне Российская Федерация». (с. 15).

Однако тогда исчезает и сам объект рассмотрения, нельзя написать историю того, чего не было. Краткий период 1905-1917 гг., в сущности, тоже не был периодом русского национального государства, а был лишь временем попытки создания русской нации, но и здесь русская нация не возникла, оставшись тонкой интеллигентски-мещанской прослойкой среди не осознающего себя нацией большинства. Об этом говорит сам Сергеев, рассуждая о причинах поражения белого движения:

«… белые проиграли. И главная причина этого … в отсутствии нации. Национально-демократические лозунги Белого дела … русскому большинству (выделения мои – Р.В.) казались совершенно абстрактными и непосредственно его не касающимися» (с. 447).

Сергеев пытается выйти из положения, заявляя, что на самом деле он и не пишет историю нации (вопреки его предыдущим заявлениям и самому названию книги), он пишет историю русского народа, который не смог стать нацией, но пытался и пытается:

«Историй, написанных с точки зрения властителей, у нас довольно, здесь предлагается история с точки зрения народа, создавшего великую страну, но так и не ставшего ее хозяином» (с. 26) (1).

 За несколько страниц до этого Сергеев проводил различие между нацией как этнополитической общностью и народом как этнокультурной и оговаривался: из его заявления, что не существовало и не существует русской нации, вовсе не следует несуществование русского народа как этнокультурной общности (с. 10). Но и его рассуждения о русском народе вызывают множество вопросов.

 

История народа, существование которого под вопросом

Традиционная русская и советская историческая наука утверждали, что русские как этнос сформировались еще в раннем средневековье, в эпоху Киевской Руси; при Иване Грозном они обрели централизованное государство; в XVII веке произошло объединение двух главнейших ветвей русского народа – великороссов и малороссов (позднее к ним присоединилась и третья — белорусы), в XVIII-XIX вв.  с развитием капитализма русские стали превращаться в нацию европейского типа, создавать свою колониальную империю (прежде всего, за счет присоединения Кавказа и Средней Азии). Альтернативная концепция, разработанная Л.Н. Гумилевым, утверждает, что киевские русичи были отдельным народом, который естественным образом угас к XIII в. Этногенез современных русских (великороссов) произошел в Монгольскую эпоху. Период подъема начался с создания русского государства и продолжался до XVII в. Акматическая фаза или фаза наивысшего расцвета русских пришлась на XVIII – начало XIX в. Затем, примерно с Крымской войны и возникновения массового революционного движения в России, началась «фаза перегрева», которая перешла в «надлом» (революция, гражданская война, сталинские репрессии). С 1960-1970-х по Гумилеву русские живут на пороге «золотой осени» — инерционной стадии развития этноса, которая должна продлиться около 300 лет, до перехода этноса в фазу обскурации, а затем и в реликтовую фазу (2).

Концепция русской истории, предлагаемая С. Сергеевым, основывается на гипотезах западных ученых-конструктивистов (одной из особенностей современных русских национал-демократов является использование концептов этноконструктивизма, господствующего на Западе, а у нас ранее популярного лишь в среде российских либералов-западников). Этноконструктивисты отрицают социобиологическое понимание этноса и нации, согласно которому главные признаки этничности (прежде всего,  коллективная психология) являются врожденными.  Они считают, что этнос и тем более нация – культурные общности, строящиеся на самосознании людей, которое конструируется элитой: писателями, историками, политическими идеологами, политиками. С этих позиций до тех пор, пока массы людей не будут себя отождествлять, скажем, со стандартным образом француза,  французского народа якобы и не существует.

Применение этого очередного «передового западного учения» к русской истории порождает неожиданный эффект. Приняв такое понимание народа, Сергеев совершенно логично приходит к двум  странным выводам:

- русского народа (как культурной общности, построенной на идентификации себя с одной и той же «воображенной этничностью») не было ни в Киевской Руси, ни в Московском царстве; осознание русскими себя как народа началось лишь перед самой Петровской эпохой, да и то в среде высших образованных слоев; русское простонародье было лишено этнической и тем более национальной идентичности вплоть до начала ХХ века;

- в этом плане те, кого мы привыкли называть русскими и которые по Сергееву вплоть до XVII, а кое-где и ХХ века ощущали себя подданными государства, а не этническим сообществом, были самым отсталым «народом» Европы (даже Восточной). Франки и поляки видели в себе народы уже в эпоху Киевской Руси, а малороссы якобы превратились в политическую нацию еще три столетия назад (3). Более того, сами русские, как утверждает Сергеев, так и не смогли подняться до идеи народа, эту идею привнесли в Московию украинские и украинизированные интеллектуалы, такие как Симеон Полоцкий.

Трудно поверить, что автор, являющийся одним из лидеров русского национализма, считает именно так. Поэтому, чтоб меня не обвиняли в преувеличениях, приведу несколько цитат.  Так, о киевских русичах Сергеев пишет:

«…в Повести временных лет отсутствует представление о народе, населяющем «Русскую землю», в отличие от современных ей западнославянских хроник … поляки у Галла Анонима выступают как первостепенные субъекты истории. Что уж говорить о Западной Европе, где дискурс о народах развивался уже с VI в.» (с.35).

При этом Сергеев не замечает, что он противоречит сам себе в пределах одного предложения; отрицая наличие общерусской этнической идентичности в ту эпоху, он все же говорит о древнерусских книжниках:

«Русская идентичность мыслилась древнерусским книжникам как территориальная, государственная и, естественно, конфессиональная (православно-христианская), но не как собственно этническая» (с. 36). 

О московском периоде Сергеев пишет то же самое:

«В русском же (прото) национальном сознании Московского периода как, впрочем, и Киевского, концепт русского народа начисто отсутствует» (с. 85) и далее: ««Специалисты по московской литературе XVI в. констатируют, что словосочетание «русский народ» там не удалось обнаружить ни разу, хотя этнонимы «русские», «русские люди», «русские сыны» в источниках встречаются нередко. … русские того времени воспринимали себя либо как подданных своего государя, либо как религиозную общность – «христианский» или «православный народ» (с. 86)».

Относительно Смутного времени историк сообщает:

«… острейшая борьба с иноземной интервенцией никак не повлияла на формирование в русской культуре дискурса народа, в литературных памятниках эпохи он отсутствует, при сохранении традиционного самоопределения, связанного с религией, государственностью, территорией …» (с. 115).

Показательно высказывание Сергеева о том, что дискурс народа принесли русским украинцы («западноруссы»), которые выступили как трансляторы европейской, прежде всего, польской культуры: 

«Надо признать, что именно западноруссы привнесли в московскую культуру идею народа/нации … впервые собственно этнический дискурс в отношении русских в отечественных письменных источниках появляется в поэме Симеона Полоцкого «Орел Российский» … В «Синопсисе» (1674) архимандрита Киево-Печерской лавры Иннокентия Гизеля, первой истории восточных славян … также отчетливо звучит этнонациональный мотив» (с. 143-144).

Украинцы у Сергеева вообще выступают как гораздо более высокоразвитый, так сказать, более европейский и цивилизованный народ, чем русские; украинцы обзавелись этническим самосознанием еще в XVII веке и стали политической нацией, каковой русские не могут стать до сих пор, даже в XXI веке:

«нельзя забывать ту историческую реальность …  униженное положение великороссов и привилегии для малороссов. Строго говоря, только последние тогда и составляли в России нацию — политический субъект с гарантированными правами, кроме того, именно их культура стала культурой правящего класса. При этом, в начале XVIII века начинает зарождаться собственно украинское национальное самосознание» (с. 144).

Обратим внимание на вольное использование терминов «народ» и «нация», хотя в самом начале Сергеев вводит их различение, он то и дело их путает, нарушая логику своего изложения; так, он называет Московское царство русским государством, а потом заявляет, что там не было русских ни как политической нации, ни как этнического сообщества…

Что ж это за народ такой, который лишь через девять столетий своего исторического бытия смог дорасти до этнического самоосознания (и то не сам, а при помощи трансляторов западной культуры – украинских интеллектуалов), а нацией не стал до сих пор, когда свои национальные государства построили даже народы Африки? С позиций Сергеева, для которого национальное государство и буржуазные политические свободы – главный критерий развитости народов и цивилизаций, этот народ  заслуживает самой нелицеприятной оценки… Собственно, таким – дикарем   с элементами современной цивилизации – русский народ и  предстает у западных исследователей русской истории. Нацдемовская концепция истории русского народа – это не что иное, как отражение этой истории и этого народа в кривом зеркале западоцентризма. Как вспоминает сам Сергеев, Леонид Бородин сравнил его однажды с Ричардом Пайпсом, и это показательно. Интуиция не подвела старого русского патриота: Сергеев – западник и западоцентрист: все, что существует на Западе, для него – норма и образец для подражания, все, что не похоже на западные культурные формы, – достойно осмеяния и уничтожения. Русские, конечно, больше похожи на европейцев, чем башкиры или узбеки – этих, как мы увидим чуть позже, Сергеев вообще помещает на самый низ лестницы культуры.

Но русские при этом – не французы, не поляки, и даже не украинцы… Собственно, русский народ интересует националиста Сергеева лишь как материал для создания русской нации, причем материал плохой, неподатливый, сопротивляющийся. Читаешь книгу Сергеева и прямо почти явственно слышишь крик его души: не повезло мне, трудно быть националистом такого народа… Не случайно же даже его соратники по нацдемовскому движению – к примеру, Егор Холмогоров, открыто назвали его за эту книгу русофобом…

Примечательно, что про русский народ как таковой в книге Сергеева практически ничего и нет. Свидетельства того, что русские осознавали (или не осознавали) себя единым народом, этнокультурной общностью, Сергеев ищет не в творениях самого русского народа (песнях, былинах, духовных стихах, сказках, пословицах и поговорках), а в летописях средневековых монахов, в поэмах придворных поэтов, то есть в творчестве высшего интеллектуального слоя, так сказать, интеллигенции. Русский народ, его культура, обычаи, фольклор, его на самом деле не интересуют. Имеется множество работ по социальной истории русских в разные периоды, например, крестьянская цивилизация России описана в трудах В. Бердинских. Сергеев о них даже не упоминает, более того, он искреннее убежден, что социальная история русского народа якобы еще не написана…

И это заметил не только я.  Егор Холмогоров пишет в своей рецензии на книгу Сергеева:

«В целом никакой истории русской нации у Сергеева не получилось. Лишь на немногих страницах живет и действует русский народ… Как этнос и как нация русские не представлены в сей книге, превратившейся в историю государства Российского наоборот …»

Кто же является главным положительным персонажем «Русской истории» Сергеева? Националистическая интеллигенция, к которой, собственно, принадлежит сам Сергеев и его товарищи по нацдемовскому движению.

Именно своим идеологическим предшественникам – от декабристов до Столыпина и «белых» воинов и политиков – симпатизирует Сергеев, именно их он идеализирует и превозносит. В книге Сергеева подробно разбираются взгляды по русскому вопросу главных партий русской интеллигентской мысли — славянофилов и западников, почвенников и национал-либералов – "веховцев". Чувствуется, что здесь Сергеев владеет материалом, знает первоисточники, ему есть что сказать, его комментарии остроумны и интересны. Вообще если бы Сергеев был честным исследователем, то он написал бы книгу под название «История русского национализма», которая начиналась бы с Симеона Полоцкого и заканчивалась бы кратким и нейтральным обзором современного нацдемства.

Но Сергеев растворил свой хороший добротный текст о русском национализме в море исторической фантастики, попыток оригинальничанья, стереотипов и просто ругательств, назвав все это «Историей русской нации»… В действительности получилась история недонации, группки националистов, которые несколько раз в течение русской истории пытались создать нацию, но не встретили понимания и поддержки ни со стороны государства, ни со стороны народа (который, конечно, существовал и в эпоху Московского царства, и в эпоху Петербургской империи, но просто был настолько самобытен, что не укладывался в рамки западнических определений народов и наций)…

 

Государствофобия как интеллигентский комплекс

Если нелюбовь Сергеева к русскому народу скрытая и, может даже, не до конца осознанная им самим, то нелюбовь его к российскому государству – еще одному важному персонажу его «Истории» – открытая, явная и фанатичная. Тесты Сергеева, посвященные истории русского народа, Леониду Бородину напомнили Пайпса. Главы книг Сергеева, посвященные истории российского государства, лично мне напоминают Бжезинского. Российское государство в книге Сергеева предстает как монстр, который на протяжение тысячелетия занимается только лишь истреблением, угнетением и высасыванием всех соков из русского народа (щадя при этом другие народы и наделяя их привилегиями за счет русских).

Гипертрофию государственного начала в истории России, пожалуй, признавали все русские историки: от Ключевского до Милюкова и до современного историка Андрея Фурсова, на которого особенно активно ссылается Сергеев.   Но они, соглашаясь, что у российского государства всегда была «тяжелая рука», во-первых, признавали и некоторую положительную деятельность этого государства, как-то: защиту населения, поддержку культуры, модернизационные инициативы  (существует даже точка зрения, что в России только государство всегда было европейцем и модернизатором) – и, во-вторых, видели и объективную причину российского суперэтатизма – прежде всего в тяжелом геополитическом положении России и постоянной опасности, особенно с Запада. С этим соглашались даже такие либеральные русские историки, как Павел Милюков.

Но создатель национал-демократической версии русской истории Сергеев уверяет нас, что это заблуждение. Европа, дескать, всегда была настроена к нам благодушно, серьезный опасности с ее стороны для России никогда не было, напротив, это … Россия грозила просвещенной и мирной Европе. Так, Сергеев делает потрясающее открытие:

«В Северной войне именно Россия выступила агрессором … В 1697 г. Швеция даже подарила России 300 железных орудий для войны с Турцией. Вступив на престол, Карл XII сразу же выслал посольство в Москву с обещанием «все договоры с Россиею свято хранить». Кроме того, нападение на Швецию было еще и вероломным: буквально в день начала войны …  русское посольство привезло Карлу XII царскую грамоту с заверениями в дружбе» (с. 152).

Причем это якобы не единичный случай, а закономерность.

Наполеон, по Сергееву, также был миролюбивейшим человеком, не желавшим России никакого зла, он просто был вынужден ответить на «ничем не спровоцированную» агрессию императора Александра Первого! Приведу слова самого Сергеева: 

«Или возьмем войны с Францией при Павле и Александре I, окруженные в отечественной культуре восторженным ореолом: трудно понять, какие насущные русские интересы привели наши войска на Сен-Готард и под Аустерлиц – ни Французская республика, ни Наполеон никак России не угрожали. Вторжение “двунадесять языков” стало лишь следствием ее участия в антифранцузской коалиции» (с. 201).

Слава Богу, историку-нацдему хватило здравого смысла и совести не обвинить Сталина и советское государство в том, что они спровоцировали на агрессию «миролюбивого и цивилизованного канцлера Гитлера» (предатель В. Резун, например, считает именно так). Нет, Сергеев только сожалеет, что уж этот «просвещенный европейский правитель» оказался «не на высоте». Историк пишет:

«Кто знает, как сложился бы исход войны, поведи Гитлер более русофильскую политику?» (с. 536).

То есть в принципе Сергеев был бы не против того, чтобы Россия превратилась в доминион Германии, если бы Гитлер не был славянофобом. Оно и понятно: все лучше быть полуколонией Европы, зато «настоящим национальным государством», вроде «рейхскомиссариата “Украина”»!

Правда, соратники и единомышленники Сергеева такой широтой взглядов не отличаются. Их и Гитлер, и его приспешники — русские коллаборационисты вполне устраивают.  Так, несколько лет назад деятели «Национал-демократического альянса» проводили на 9 мая в Санкт-Петербурге акцию «Власовская ленточка», а в 2013 году нынешний редактор нацдемовского агентства «Спутник и погром» Егор Просвирин написал, что 22 июня – не день скорби, а «день отмщения красным ублюдкам» и «22 июня 1941-го года Белая Европа вернулась в Россию».

Но — эмоции в сторону. Я, конечно, не согласен с Сергеевым в его трактовке русской истории, но хочется все же понять его логику. Если геополитическое положение России было всегда довольно сносным, то что же стало объективной причиной такой «агрессивности российского государства» и по отношению к его соседям, и по отношению к собственному «государствообразующему народу»?

После прочтения книги Сергеева складывается ощущение, что у него два объяснения этого.

Первое – господство в среде государственной элиты представителей нерусских народов, которое якобы придавало антирусский характер политике российской державы.  Сергеев постоянно занимается подсчетами: сколько немцев входило в элиту в петербургский период, сколько евреев было в составе руководящих органов партии в советский период?  Вот характерные выдержки из книги Сергеева:

«… уничтоженную или эмигрировавшую элиту  замещала новая – большевизированные выходцы из русских низов и инородцы,  среди которых ведущая роль, разумеется, принадлежала предприимчивым и имевшим неплохой образовательный уровень евреям… Евреи охотно пошли к новой власти на службу, ибо это давало отличные шансы для социального продвижения наверх, и сделались передовым отрядом «социалистической модернизации», которую большинство русских отвергало. В 1920 г. доля евреев в РКП(б) превышала их долю в составе населения страны в 2,5 раза, а в ВЧК почти в 5 раз.» (с. 455).

Вывод Сергеева из приведенной им статистики ожидаем:

«С учетом огромного количества разного рода зарубежных “интернационалистов” (латышей, поляков, венгров, немцев, китайцев и т. д.) в Красной армии и советских карательных органах (некоторые авторы оценивают их общее число в 300 тыс.) у массового сознания были все основания воспринимать коммунистическое государство как “нерусское”» (с. 458).

Итак, Московское царство угнетало русских, потому что в нем главенствовали украинцы, Петербургская империя гнобила русских, потому что ею правили немцы, Советская власть уничтожала русских, потому что это была «еврейская власть». Помнится, в 2000-х, при самом возникновении нацдемдвижения, его лидеры всячески открещивались от «ксенофобии» старых русских националистов, уверяли всех, что они – «просвещенные европейские националисты», и никого бить, чтоб спасать Россию, они не призывают (ну разве что «кавказцев», но это же почти не считается!). И вдруг в нацдемовской истории России – такие до боли знакомые мелодии…

Оставлю в стороне апелляции к здравому смыслу и этике. Но это же надо до такой степени презирать народ, националистом которого себя называешь, чтобы верить в то, что несколько процентов немцев или евреев сумели полностью подчинить себе более чем стомиллионный русский народ?  Не случайно, наверное, Сергеев цитирует в главе о советской истории слова бывшего «веховца» Сергея Булгакова о том, что

«… русский характер не годится никуда … это … рабье состояние» (с. 459).

Второе объяснение гипертрофии государственного начала в России, предлагаемое Сергеевым, – это, конечно отсылка к монгольскому игу. Рассуждая о том, что одной из главных предпосылок нациестроительства в Европе был феодализм, породивший идею прав и свобод личности и юридического договора, Сергеев сокрушается:

«социальная структура русского общества (особенно начиная с монгольского ига) была далека от европейского феодализма. Власть великих московских князей, а затем и царей, в силу ряда исторических причин сделалась, говоря словами современного историка А. И. Фурсова, «автосубъектной и надзаконной». Независимые общественные слои на Руси либо не сложились, либо пришли в упадок…. От этого многовекового наследства мы не избавились и по сей день» (с. 14).

В интервью сайту АПН, посвященном выходу рецензируемой книги, Сергеев развивает эту мысль:

«АПН: Надзаконная» власть московских государей – это наследие монгольского ига?

С.С.: Безусловно. В домонгольской Руси такой формы власти не было, сама идея неограниченной монархии в общественном сознании отсутствовала, это касается даже Владимиро-Суздальской Руси, где княжеская власть была наиболее сильной – там вполне эффективно действовали вечевые структуры. Но здесь не прямое влияние – Орду Москва не копировала – а косвенное. Будучи ханскими ставленниками, московские князья могли не искать для себя опоры в русском обществе, полномочия же, даваемые им ханами, были огромными».

Так вот, оказывается, кто виноват во всех бедах русской истории – монголы! Немцы или евреи по сравнению с ними – «цветочки»! Если бы монголы не завоевали Русь, то в Киевской Руси постепенно сформировался бы свободный европейский русский народ, который затем, в свое время, создал бы национальное государство, и его бы с восторгом приняли в свою семью народы дружественной нам Европы!

Любопытно, что, говоря о монгольском влиянии, пусть и не прямом, Сергеев   воспроизводит идею, высказанную русскими евразийцами (естественно, не ссылаясь на них, потому что он уже объявил все их идеи антинаучным бредом и исторической фантастикой). Только он значительно упрощает учение евразийцев, вероятно, потому, что плохо его знает (так, он умудряется спутать концепцию монгольского ига П.Н. Савицкого, Г. В. Вернадского и Н. С. Трубецкого, которая признает разрушительность моногольских набегов и само униженное подчиненное положение «Руси монгольской», с концепцией Л.Н. Гумилева, согласно которой, имел место лишь «союз» между Русью и Ордой) (4). Именно евразийцы писали о преемственности политических традиций Монгольской империи и Московского царства и о превращении Руси в идеократическую империю. Конечно, речь у них вовсе не шла о том, что событие многовековой давности якобы до сих пор детерминирует жизнь России; просто и монголы, и русские подчинялись и подчиняются логике одного месторазвития.

На словах ругая евразийство, наши нацдемы в действительности вобрали в себя некоторые евразийские идеологемы, плохо поняв их, доведя до абсурда, но все же  повторяя, лишь добавив к ним противоположные оценки…

Вначале я говорил о том, что у Сергеева не получилось написать историю русского народа; он написал лишь историю националистической интеллигенции, да и то – не объективную, а автодифирамбическую.  Осознав это, мы поймем: откуда государствофобия его исторической концепции? Революционно-демократическая интеллигенция, линию которой пытается продолжать Сергеев, никогда не любила российское государство, какую бы историческую инкарнацию оно ни принимало. И дело здесь не только в недостатках российского государства (реальных и выдуманных), а во врожденном нигилизме самой этой интеллигенции…

 

«Инородцы» в русской истории

Пожалуй, на этом можно было бы закончить мою рецензию на книгу Сергеева, которая и так уже слишком затянулась. Но мне представляется важным сказать еще об одном ее аспекте – об изображении в ней других, нерусских народов России.

Если Сергеев не любит собственный народ, русских, выставляя их недоразвитыми мазохистами, которые половину своего исторического бытия даже не могли подняться до этнического самоосознания и всегда лишь терпели насилие и надругательства со стороны людоедского государства, то что уж говорить об отношении к другим народам, с которыми связала русских историческая судьба. Описывая взятие Казани, Сергеев с огромным удовольствием рассуждает о том, что татары были лишены автономии, их аристократия была уничтожена, сама Казань стала русским городом, а бывшие ее туземные жители стали в ней дискриминируемым меньшинством. Приведу слова Сергеева:

«Показательна история интеграции Казанского ханства… Никакой татарской автономии… – власть принадлежит московскому воеводе… Никаких привилегий местной знати .. – верхушка казанской аристократии вообще физически уничтожается … огромные массивы казанской земли перешли в русские руки…» (с.79)

«Сама Казань … стала русским городом. Татары составляли меньшинство ее жителей и обитали в Татарской слободке (150 дворов), им даже запрещался вход в Казанский кремль.. На месте мечетей и палат … встали каменные и деревянные соборы и церкви… В пределах города строительство мечетей было запрещено» (с. 80-81).

Нарисованная ужасающая картина (кстати, серьезно искажающая историческую правду), как уже говорилось, вызывает у Сергеева вполне радостные чувства и он восклицает:

«… перед нами эталонный образец национальной внешней политики!» (с. 81).

Более того, Сергеев сожалеет, что присоединение Малороссии или Башкирии произошло не по этому «эталону», а мирным путем. Описывая присоединение Малороссии, Сергеев вспоминает о «казанском опыте»:

«… раньше Московское государство распространяло на них свои порядки, выводило (или даже частично изводило) местную элиту. В Малороссии же не только ничего этого не произошло, но она получила привилегии, которых не имело великорусское ядро России» (с. 138). 

Огорчает его и отсутствие погромов и резни при присоединении Башкирии:

«… Башкирия в XVIII веке обладала огромной автономией…» (с. 139).

Морально очень трудно читать рассуждения Сергеева об участии в Великой отечественной войне нерусских солдат. Историк-нацдем подбирает только те цитаты из воспоминаний ветеранов, где инородцы предстают тупыми, трусливыми, негодными к военной службе существами. Ушаты грязи он выливает на солдат-узбеков, абхазов, на представителей кочевых народов. Факты противоположного порядка он просто замалчивает. К примеру, я живу в республике, где по праву гордятся Башкирской кавдивизией (112-й кавалерийской дивизией) и ее героями. Башкирская кавдивизия была сформирована в 1941 году в Уфе по просьбе правительства БАССР преимущественно из солдат-башкир. Участвовала в обороне Сталинграда, освобождении от немцев Донбасса и Украины, затем Польши, завершив свой боевой путь в Берлине.  Легендарный командир дивизии генерал-майор М. Шаймуратов (которого башкиры считают своим национальным героем) геройски погиб в 1943 году.

Сергеев, не знаю желая того или нет, оскорбляет множество нерусских солдат и офицеров, которые погибли в войну, были  ранены и контужены, побывали в плену или просто честно служили, воюя за нашу общую тогда Советскую Родину.  Мой дед по матери Ильгам Низаевич Исламов прошел всю войну, защищал блокадный Ленинград (поскольку в 1940 году был призван для прохождения службы на Балтийский флот), участвовал в европейском походе Красной армии, брал Берлин и Прагу. Не знаю, напоминал ли он своим русским однополчанам воина «широкоскулого, косоглазого, многоязычного войска Чингиза или Тимура», но за войну у него появилось множество русских, украинских, белорусских друзей-фронтовиков, а медали, с которыми он вернулся с войны (и, может, даже больше, чем медали – многочисленные раны) были свидетельствами того, как он воевал.

Впрочем, дело ведь не в моей обиде и даже не в обидах тысяч нерусских читателей книги Сергеева. Сергей Сергеев не просто историк и публицист, а его книга – не просто научный труд. Сергеев – политик, активный деятель и даже один из лидеров русского нацдемдвижения, один из лидеров Национал-демократической партии России. Это движение стремится превратить Россию в русское национальное государство, на территории которого окажутся миллионы граждан нерусского происхождения (одних татар в России по данным переписи 2010 года более 5 миллионов 300 тысяч человек). Читая такие пассажи об «инородцах» в книге Сергеева, легко можно догадаться, что ожидает тех граждан «России для русских», которым не посчастливилось родиться от русских, достаточно расово чистых папы и мамы…

 

Заключение

Такое у меня сложилось впечатление об этой книге, которая, по мысли ее автора, посвящена русскому народу, а на самом деле раскрывает нам мировоззрение русской националистической интеллигенции – со всеми ее комплексами, стереотипами и фобиями. Книга же об истории русского народа, конечно, нужна и, вероятно, будет написана. Она подытожит множество уже имеющихся работ по повседневной и социальной истории русских.  Она принесет много парадоксальных открытий: окажется, что некоторые правители России, которые идеализировались и восхвалялись русским образованным обществом, дворянством (например, Екатерина Вторая) в глазах русского народа выглядят совершенно иначе. Трудно спорить с тем, что в этой книге будет немало резких и гневных слов по отношению к государству (у русского народа к российскому государству тоже свой счет!). Но окажется, что русский народ не любил и не любит государство совсем не за то, за что клянет интеллигенция, в том числе, и претендующая говорить от имени народа…

И тогда станет понятно, почему тот самый народ, который ругает свое государство, смеется над ним, часто стремится его обмануть, вдруг встает горой на его защиту, когда для него наступают тяжелые времена испытаний…

Такая книга очень нужна. Но писать ее не либералам-западоцентристам, даже если они объявили себя русскими националистами.

Рустем Вахитов - кандидат философских наук, доцент Башкирского государственного университета (г. Уфа), исследователь евразийства и традиционализма, политический публицист