Леди Годива. Эпилог (NUC23, CIV55)

Новую, термоядерную социальность стоит рассмотреть в той наглядности, которую нам демонстрируют исторические сюжеты, связанные с тем или иным временем.
Ну и начать, конечно, стоит с красивой женщины. С Леди Годивы.

Согласно легенде, Годива была прекрасной женой графа Леофрика, владельца Мерсии. Подданные графа страдали от непомерных налогов, и Годива неоднократно упрашивала своего мужа снизить налоговый гнёт.
Однажды на очередном пиру, будучи особо сильно пьяным, Леофрик пообещал снизить налоги, если его жена проедет обнажённой на лошади по улицам столицы Мерсии — города Ковентри. Граф был уверен, что это условие будет совершенно неприемлемо для неё, поскольку Годива была очень набожной и скромной. Однако Годива всё-таки пошла на сделку с графом. Жители города, очень любя и уважая Годиву за ее за доброту, в назначенный день закрыли ставни и двери своих домов и никто не вышел на улицу, чтобы посмотреть на Годиву.
Так незамеченной она проехала через весь город.

Граф был поражён самоотверженностью своей жены и, сдержав своё слово, снизил налоги.

Сам поступок Годивы интересен тем, что показывает один из первых примеров сознательного отказа от части выгоды с целью получения более устойчивого социального мира.
В конечном счёте — уже через 500 лет после Годивы в Европе трудно будет найти город, который бы не был пожалован или не хотел бы получить Магдебургское право.
Мир стал гораздо более сложен, нежели он был во времена Годивы, в её Х веке нашей эры, в тёмные века ранней Англии.

Такой выбор всегда незримо есть у цивилизационного гегемона. Гегемон должен добиться максимально возможного уровня согласия в обществе.
Грубые, простые и аморальные способы "выкачки" энергии и негэнтропии из окружающего мира, которые застала Леди Годива сменяются более тонкими и сложными механизмами формирования согласия, которые оказываются гораздо более эффективны и, как ни странно, часто более гуманны, нежели то, что по-английски называют "quick and dirty way" — "быстрый и грязный способ".

Выбор этот определяется структурой общества и используемыми в нём технологиями. Ведь, как ни крути, социальное столь же подвержено влиянию технологии, как и технология служит удовлетворению социальных запросов.
Посмотрим на другую Леди Годиву, уже из прошлого, ХХ века:



Это — тоже Леди Годива. Именно так назвали экспериментальный импульсный ядерный реактор, построенный в Лос-Аламосской национальной лаборатории в 1944 году. Свое название реактор получил потому, что его активная зона была полностью обнаженной, как и легендарная Леди Годива за тысячу лет до него — на реакторе не было никакой биологической защиты или отражателей нейтронов. Не предусмотрен был и корпус — части уранового ядра были закреплены на металлическом каркасе.

Активная зона реактора представляла собой шар из высокообогащенного (до 93,7%) урана-235 массой 53 кг, разделенный на три части. Во время экспериментов части сводились вместе, а в отверстие внутри шара вводился цилиндр из урана-235. При этом устройство кратковременно достигало критичной массы и в нём начиналась самоподдерживающаяся цепная ядерная реакция, сопровождающаяся мгновенной вспышкой нейтронного и гамма-излучения.

Реактор вполне устраивал всех, пока английский физик-ядерщик Отто Фирш не решил без всякой задней мысли подойти к Годиве в практически собранном состоянии.
Как оказалось, человеческое тело прекрасно отражает нейтроны, и приближение Фирша к ядру реактора приблизило его к критичности, вызвав всплеск излучения. Счётчики Гейгера завопили и Фирша тут же оттолкнули от Годивы куда подальше. Впрочем, Фирш всё-таки избежал участи номинанта на Премию Дарвина, и спокойно умер в возрасте 74 лет — доза оказалась не такой большой.

Однако, не всегда эксперименты с делящимися материалами заканчивались столь спокойно, как в случае Фирша и Годивы.
В мае 1946 года в США проводился эксперимент по инициированию похожей цепной реакции — сближались две покрытые бериллием плутониевые полусферы. В присутствии семи исследователей эту операцию проводил молодой канадский физик Луис Злотин. Как это делалось, видно на фотографии.



Отвёртка Злотина случайно соскочила в момент эксперимента, и две плутониевые полусферы соединились. Злотин тут же почувствовал ожог левой руки — настолько сильным было излучение плутония, достигшего критической массы. Он попытался руками сбросить верхнюю полусферу. Ему это удалось, но в результате он получил летальную дозу 2100 бэр. Когда коллеги доставили Злотина в больницу, он уже прекрасно понимал, что его ждёт. «Я думаю, я приговорён», — сказал он. Через 9 дней он умер.

И это, заметьте не истории о третьекурсниках, которые попали в радиохимическую лабораторию, где им показывают в запаянных ампулах микродозы какого-нибудь цезия или стронция, доставая их из свинцовой облатки.
Это истории о серьёзных учёных, которые пробуют освоить новую и опасную технологию, понимая весь её риск. И всё равно претендуют на Премию Дарвина.
А что — в начале S-кривой и не такое случается.

Ну а дальше у нас вообще начинается чудесное. Вот вам реальный рисунок ещё одного монстра времён зари атомной эры:



Если вы подумали, что это какая-нибудь русская печь или паровой котёл — то это не так.
Это — Чикагская Поленница, первый ядерный реактор, когда-либо созданный человечеством. Заработал он в 1942 году в Чикагском Университете. Работами руководил Энрико Ферми.
Активная зона Поленницы была выполнена в виде послойно уложенных графитовых блоков, укреплённых деревянным каркасом. Блоки каждого второго слоя имели полости, в которые укладывалось ядерное топливо, образуя кубическую решётку с шагом около 21 см. В качестве ядерного топлива использовался природный уран.

Стержень аварийной защиты реактора в извлечённом состоянии подвешивался на верёвке, которую можно было перерубить в случае непредвиденных обстоятельств — стержень просто под своим весом падал в реактор и глушил его.
Кроме того, в реакторе был управляющий стержень, вытаскиваемый вручную («zip») для приведения реактора в критическое состояние. Именно рядом с ним к боку Поленницы приставлена рабочая лестница.

Пуск Чикагской Поленницы в цепную реакцию тоже напоминает что-то стимпансковское, из позапрошлого, XIX века, но никак не из середины века ХХ:



Вот так вот, собравшись в кучку и небрежно побросав плащи и шляпы на стол, и пустили первую цепную реакцию на Земле.
Кстати, если кто не осознал, то три смертника студента, засевшие в правом верхнем углу рисунка с чем-то напоминающим ведра, являют из себя систему аварийной остановки реактора. В случае потери управления их обязанность — запрыгнуть на его крышу и залить раствор кадмиевой соли в активную зону реактора через специальные каналы.
Ну и заодно не забыть обрубить верёвку аварийного стержня.

Однако 2 декабря 1942 года, под руководством самого Ферми, состоялся первый удачный опыт по достижению надкритического состояния с развитием самоподдерживающейся цепной ядерной реакции в Чикагской Поленнице.
Всё пошло как по маслу и никто не смог сказать: «Without exceptions, „An Heroes“ are made, not born»
Человечество вошло в ядерный век.

Сейчас мы стоим на пороге похожей ситуации.
Старый мир замедляет свой ход, а новая S-кривая ещё только стартует и ищет свой уникальный, единственный путь, который должен вывести её наверх, к новым вершинам и к новой цели.
Помните, я уже писал вам как-то:
"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня."

Поэтому — высматриваем в тумане следующий пик, ищем узкую тропинку через плоскогорье, внутренне всегда готовим себя к долине смертной тени.
Вперёд и ввысь. И вновь - вперёд...

Термоядерная энергия — это лишь один из путей по плоскогорью. Который, возможно, приведёт нас к следующему пику.
Ведь масштабность задач, стоящих перед современными Ферми на порядок сложнее, чем запуск Чикагской Поленницы:



Любой современный термоядерный реактор — будь то токамак, стелларатор или открытая ловушка — гораздо сложнее Чикагской Поленницы или Леди Годивы.
Которые были бы совершенно непонятны Леди Годиве из века десятого.

Как непонятны бы были ей, пожалуй и социальные связи середины ХХ века, которые позволили Энрико Ферми в 1942 военном году собрать, ещё до пуска Манхэттенского проекта, по сути дела действующий ядерный реактор.

Тогда, в 1945 году, мир собрался заново. Но и пережил страшный кошмар Второй Мировой войны, которая чуть не уничтожила мир. И которую наша страна назвала Великой и Отечественной.

Сейчас нам предстоит тот же путь "долиной смертной тени". Что это будет за путь?
Нет, это не будет поездка Леди Годивы по опустевшему Ковентри. И нам стоит всегда помнить Луиса Злотина и его последние слова. «I think I’m done for»
К чему же приговорены мы с вами?



Первым проявлением кризиса цивилизации явится разделение единой системы мира на независимые, «суверенные» части. Что собственно произойдёт? Если речь идет об экосистеме, то каждый из ее отдельных блоков начинает вести себя так, чтобы сократить свои собственные издержки, не обращая внимания на общие издержки экосистемы. Фокстерьеры отделяются от динозавров, создавая свой «блекджек с поэтессами» и своё, совершенно отличное от старого сообщество. Динозавры же в этот самый момент пытаются охранять свои кладки и яйца от юрких фокстерьеров.

То же самое произойдёт и в мировой цивилизации в ближайшее будущее. Каждая из подсистем начинает оптимизировать себя, не обращая внимания на интересы целого мира. Примеров можно привести множество, например, то, что мы сейчас называем «крахом глобализации», это уже очень конкретный пример разделения прежде единой мировой системы. Будут «суверенизироваться» каждый из блоков мировых гегемонов, — которые завязаны на энергию прошлого и энергию будущего
.
Суверенизация отдельных блоков приведёт к росту напряжения в системе и к вымыванию из нее наименее жизнеспособных видов, как это происходит в природе или социальных групп, сообществ и государств — как это происходит в единой системе мировой цивилизации. При этом общие издержки системы увеличатся, а ее устойчивость падает.

Затем, когда блоки уже обособятся и замкнутся в себе, система начнёт меняться, и на этой стадии произойдёт очень любопытное явление, которое биологи называют «всплытием реликтов». При таком процессе неожиданно появляются совершенно архаичные формы, казалось бы, давно и надежно исчезнувшие из геологических или исторических летописей. Это происходит не очень долго, но, тем не менее, именно «всплытие реликтов» характеризует момент острого и необратимого кризиса системы. Мы сейчас  уже видим многие из очень архаичных цивилизационных форм — на примере Китая и, отчасти, Европы.
Возврат к углю, ветряки и утилизация солнечного света — это всё они, эти «всплывшие реликты»

Далее, с развитием кризиса, «вымывание» и «вымирание» видов продолжится. В случае же мировой системы — многие сообщества, государства и даже цивилизации могут не дожить до «светлого послезавтра». Вечные ценности могут оказаться совсем не вечными. Процесс распада связей в этот момент ускорится, и произойдёт очень быстрое упрощение системы с резким падением ее разнообразия.

После этого система начинает, наконец,  изменяться и её управляющие ниши, те самые «места абсолютных хищников» займут недавние маргиналы, которые находились на периферийных позициях, и были менее сильно затронуты общим кризисом. Эти маргиналы и изгои появляются на мировой арене не просто так и не из «ниоткуда».

Место появления этих маргиналов и бывших изгоев всегда известно и определено. Это — ближняя периферия мировой системы. Центр мира, его цивилизационный гегемон, обычно слишком хорошо приспособлен к существующему мироустройству  и ему незачем изменяться. Дальняя периферия и хотела бы измениться, да нет вообще никаких ресурсов для развития. А вот у ближней периферии есть и немного ресурсов, и желание вырваться вперёд. И именно она почти всегда подхватывает ход прогресса из ослабевших рук или лап прошлого гегемона.

И, наконец, мы видим последний, уже позитивный акт кризиса — после разделения системы, всплытия реликтов, её упрощения и маргинализации, начинается новый эволюционный рост, быстрое усложнение системы, и переход ее на новый уровень развития.
Здравствуй, послезавтра, здравствуй, дивный, новый мир.

Всегда мы наблюдаем одну и ту же картинку – некая довольно устойчивая система за счет внутренних процессов переходит в неустойчивое состояние, разделяется, впадает в архаику и варварство, маргинализуется, упрощается, и лишь за тем начинается новый рост. В биологии примеров, когда удалось перейти на новый уровень развития без первичного упрощения — не было. Возможно ли это в социологии — пока неизвестно.

Есть некая надежда, что, может быть, в принципе и возможно.
Есть задумки об этом, они будут в отдельной главе книги — да и вся будущая книга — это скорее попытка рассказать людям о кризисе и об их действиях в нём.
Но исторический опыт особого оптимизма не вызывает — скорее всего без архаики и варварства нам всё же не обойтись.
Возможно, цивилизационный кризис в мировой системе подчиняется таким же законам, как и системный кризис экологической системы. То есть, сначала идет отступление, регресс и лишь после этого регресса начинается следующий этап – подъем. В биологии регресс определятся, как падание разнообразия видов, в мире регресс можно наблюдать, как падение разнообразия форм деятельности и общее падение уровня жизни.
Кризис уже на пороге.

Что мы увидим в ближайшее время? Ведь развилка уже близко. А значит — именно нам жить в это время.
Надеяться, ждать, придумывать, бороться, делать, творить и побеждать.



"Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня."

Не в первый раз, прорвёмся.
А новый мир — он настанет — ему не в первой это проделывать с нами — вот уже в который раз. Снова и снова.

И кризис — это не эпилог. Это лишь первая часть пролога. Который и есть — воплощённое завтра.