Болт и Ливень

Да, это были два друга детства: Болт и Ливень. Болта никто никогда не мог нагнуть за голову вниз, его шея была крепко привинчена к несгибаемому позвоночнику, это помогало ему в стройбате, когда он прошибал тычком головы любую другую голову, покушавшуюся на его вольность, так, что хозяин проткнутой головы падал ничком назад, полностью вырубленный. У Ливня же были розовые оттопыренные уши, которые любили трепать его многочисленные пассии, как до армии, так и особенно – после, когда он был уже готов женихаться напропалую.

Оба женились в один год, потому что... да фиг его знает, почему, как-то так получилось, наверно, потому, что они женились на двойняшках-сестрёнках, причём девчонки очень хорошо различали, кто из них есть кто, а вот друзья иногда путались. Особенно если девчонки шалили иногда. Машкодашка, в общем, и смотри не перепутай!

Когда пошёл черёд новых отпрысков, то у Машки от Болта родилась розовощёкая девочка с большими розовыми ушами и шармом на весь белый свет, а у Дашки от Ливня – крепкоголовая серьёзная дама, с несгибаемым блеском глаз. Ливень ничего не имел против проникновения крови своего друга в своё семейство, а Болт – просто растерялся, он вообще хуже соображал по жизни. Папка с мамкой машкодашкины, однако, уже привыкли к фортелям своих девчонок и только хмыкали, порекомендовали друзьям выводить семейства на прогулки вместе, незаметно меняя детские коляски под стать папашек.

Однако, спустя пару-тройку лет, случилось чудо: болтовая девица-дочь, в рождении розовый ангелочек с ушками-опахалами, вырастала в статную и стройную гвоздику, проявляя упрямство и шипы, начала ходить в туалет не в горшок, как полагалось по возрасту, а взбираясь на унитаз. Ну и наоборот, конечно, ливнёвая начала распушаться и стала толстенькой забавницей, очень любящей играться с мальчиками в песочнице. Жёны Болта и Ливня по-прежнему, как и полагается двойняшкам, поддерживали реноме себя, встречаясь каждый день, передавая друг другу своих детей, если надо было куда отбежать, в общем, образовывался общий квадрат отношений, в котором уже чёрту можно было ногу сломить.

Ну сами представьте: два разных мужа, две одинаковых жены, две схожих на обоих мужей дочки, причём найти общие черты можно было как в любом муже, так и в отображениях двух мам-двойняшек. Родители Машкодашки тоже, в принципе, плюнули на всё это не совсем безобразие, а такую... странность, да и возились с обоими внучками на загляденье как весело. Сами же мелкие дочки Болта и Ливня, будучи совсем малыми, всё же ощущали что-то такое не очень правильное по жизни, потому что приникали попеременно то к Болту, то к Ливню, как к папкам. Потом и друзья привыкли к тому, что у каждого из них, наверно, всё же две дочки, а не одна, хотя исторически и генетически всё должно быть не так. Но это дело десятое, главное, чтобы всё было хорошо.

Когда девчонки, дочки Болта и Ливня, подросли, то их внутренняя схожесть между собой, как бы их мамы-двойняшки умудрились обе родить ещё пару двойняшек от двух отцов сразу, стала очевидной даже в школе, куда они ходили поучиваться. Обе одновременно стали ушастыми, с крепкими шеями, учителя считали их попеременно то туповатыми, то и не совсем. Но общее мнение было, что они всё же скорее сестрёнки не только по мамам, но и в какой-то мере по отцам. Особенно это очевидно было на родительских собраниях, куда Болт и Ливень являлись вместо своих жён, чтобы не вызывать хохмы уже среди родителей других детей, которые, впрочем, и так всё знали, да постоянно хохмили.

К 17 своим годам сестрёнки, а было очевидно, что они схожи, как и их мамы-двойняшки, но напоминают и своих обоих отцов сразу, вышли из школы в общий для них странный мiр взрослости. В этом мiре у всех было по одному отцу и одной мамке, а у них – по две мамки и по два отца, причём одновременно у обеих. Это иногда вызывало определённые затруднения при общении с незнакомыми людьми. Один парень, обидевший одну из дочек, обалдел, когда увидел перед собой двух отцов: Болта и Ливня перед собой, они пришли разбираться с обидчиком вместе, но чуть не рехнулся он вовсе не от того, что с ним пришли разбираться сразу аж два мужика, а то, что это были два отца сразу. И это было видно по лицам: обиженная им девушка напоминала обоих. Согласитесь, есть от чего двинуться рассудком!

Но самое смешное случилось потом, когда обе дочки встретили двух парней-двойняшек, да и закрутили с обоими свои романы. Их мамки-двойняшки просто ухохотались, когда узнали эту новость, а их отцы – Болт с Ливнем – не знали, что и думать, поэтому просто выпили водки на скамейке у кладбища, да похрустели солёными огурчиками. Затем двойняшек-парней взяли в армию, девчонки поныли немного, начав строчить любимым письма в армию и тосковать, а затем, спустя месяцев семь, с разницей в несколько часов примерно, родили по сыну.

Болт с Ливнем, их жёны-двойняшки своих дочек вовсе не ругали за такую выходку, потому что помнили и свои детства ещё, а там мало ли чего бывало, но с нескрываемым удовольствием навестили роддом, где и обозрели очередное чудо: новых близняшек, имевших родовые черты их самих, их жён, их дочерей и двух одинаковых балбесов, ныне в солдатиках пока ещё. От балбесов чётко проявились римские носики, от Болта – сильные шеи, от Ливня – розовые ушки, от своих Машкодашки – гордый и независимый взгляд с намечающиейся поволокой.

Когда ребята-двойняшки возвратились из армии, их сыновьям было уже по году, и, взглянув на них, они совершенно не уразумели, как в дальнейшем их различать-то, потому что сыновья были совершенно одинаковые. Дочки Машкодашкины только смеялись, счастливые, Болт, как обычно, бычился в углу, но не хмурился, Ливень ходил довольный, хрустя своим розовыми ушами, а Машка с Дашкой сюсюкались с внуками. По всей комнате царил дух соединения физических черт родни, перетекания своих в своих, выпуклость на выпуклость, впуклость на впуклость, сплошная арифметика, в общем.

Кстати, двойняшки-ребята, ну, если кто запутался, это те, кто отслужили в армии, а перед этим сделали своим любимым, которые в свою очередь были дочками Машкодашки от Болта и Ливня, по сыну, стали учёными в области генетиками почему-то. Затем, спустя годы, разумеется. Очень задела их эта история, вот с той самой поры, с того, как они вернулись из армии, да обозрели своих сынов, обозрели своих жён, их отцов, их двойняшек-матерей. Нашли в этой мешанине свой интерес по жизни.

Один из них, спустя лет пятнадцать, приставал то к Болту, то к Ливню, с просьбами взять у них какие-то научные пробы то ли крови, то ли спинного мозга, другой – проводил долгие и обстоятельные беседы с матушками: Машкодашкой, выясняя психологически значимые обстоятельства их детств, их встреч в той давности с Болтом и Ливнем, выяснял, вернее пробовал, их тогдашние шалости. Машкодашки только смеялись над его попытками, когда же он надоел хуже горькой редьки, пожаловались своим мужикам, Болту с Ливнем, мол, к ним один из зятьёв, не разберёшь какой, пристаёт со всякими глупостями.

Болт с Ливнем, не разобравшись, чуть было не начистили физию не тому двойняге, а совершенно не виновному, затем прибежали их дочки, жёны этим двойнягам-учёным, начали невиновного двойнягу защищать. Болт с Ливнем плюнули, сказали, нам уже скоро на пенсию, вы тут сами разбирайтесь, кто кому и зачем непонятно по какой причине и в кровь, и в душу, и в мать с отцом так перепутан, а заодно и перепуган.

И лишь Машка с Дашкой знали, как всё было на самом деле в самом начале. Но помалкивали, будучи уже бабушками. А бабушкам лишние толки-кривотолки не нужны.