России нужна не национальная идея, а своя философия

Нынешний исторический период характеризуется постепенной деконструкцией западоцентричного миропорядка — и в то же время отсутствием положительной концепции ожидаемого нового миропорядка, который должен прийти тому на смену. Так называемый многополярный мир имеет лишь отрицательное значение, согласно которому страны мира хотят самостоятельно определять ценности, смыслы и цели своего существования, не распыляя свои силы и время на препятствование внешнему вмешательству в их дела. Однако то, каким образом они будут это осуществлять (и будут ли), — об этом нигде ничего не говорится; просто предполагается, что это будет происходить в силу некой объективной необходимости или по естественному наитию, или просто от желания быть свободными.

То, что Россия фактически в одиночку противостоит западной гегемонии, ещё не означает, что она, победив, будет на деле готова занять место США в качестве «мирового полицейского», добиться признания большинства стран и сохраняться в таком статусе независимо от того, кто придёт к власти после Путина. Россия и вправду имеет достаточно моральных доказательств своей правоты, чтобы иметь мотив тягаться с мощью западных вооружённых сил на протяжении длительного времени. Однако по существу, со стороны России Западу противостоят только её собственные исторически сложившиеся ценности общественной жизни. То есть, мы как локальное образование боремся с Западом как де-факто мировой силой. Хорошо, что дальше?

Вот мы отодвинули Запад от себя и уменьшили сферу его влияния на нас. Меняет ли это кардинально сложившееся положение дел? Заставляет ли это Запад признать неправоту своей политики и отказаться от дальнейших попыток разжигать хаос, где только возможно, в том числе вновь у наших границ? Можно ли рассчитывать на ожидание, что американская экономика посыпется уже при нашей жизни? Едва ли. Отдельное поражение Запада вовсе не подрывает идейные основы его существования, а именно в них он черпает свою силу и затем реализует её посредством всемирной экспансии. Эта мощь имеет не просто локальный характер, но существует как некая надмирная сила, перед которой наши мирские традиции всегда оголены для удара — что делает Россию, казалось бы, обречённой воевать.

Но допустим даже, что западная гегемония «скукожилась» настолько, что Россия больше не испытывает на себе этого внешнего давления. Какое же место она тогда занимает в мире как одолевшая США сила? Гарант мировой стабильности? Но в таком же качестве действовал и Запад — ибо он тоже боролся против тех, кого считает «плохими ребятами», подрывающими основы миропорядка. Более того, он действовал так в силу абсолютной убеждённости в своём превосходстве, тогда как Россия поступала вынужденно, реагируя и отбиваясь. И вот теперь она, продолжая развиваться экономически для себя, пресекает поползновения других стран на одностороннее навязывание своих условий другим. Казалось бы, всё хорошо, наконец-то наступил всеобщий мир. Вот только связующей мировой силы больше нет. США — одна из стран, принуждённых к «хорошему поведению». Остальные страны — тем более. А учитывая, что Россия на словах вовсе не претендует на мировое господство, но только преследует национальные интересы, остаётся единственное положение дел: Россия косвенно диктует свою волю миру с позиции силы (ибо у неё передовые вооружения и самая боеспособная армия), обосновывая это внешней необходимостью, и становится таким же гегемоном, только без идеи мирового значения, с одной лишь национальной идеей — значит, малопривлекательным для остальных.

Оба рассмотренных сценария не сказать что благоприятны для России (хотя из них второй выглядит предпочтительнее). И оба они базируются на том, что Россия хочет продолжать существовать как такое же локальное образование, что и все остальные страны, каждая из которых имеет свою историю и некую национальную идею. Ошибка же состоит в непонимании того, что национальная идея, как бы она ни была сформулирована, будучи локально ограниченной, не способна по своей природе стать идеей мирового масштаба и «заразить» собой абсолютное большинство. Мировое доминирование исторических ценностей какой-то одной страны — суть та же гегемония, причём способная удерживаться только за счёт возможного применения силы, ибо разделяемость этих ценностей ограничена страной их происхождения. Тем более что у нас уже был такой опыт.

СССР, казалось бы, изначально верно был задуман как наднациональное образование, раз в его основе лежала идея коммунизма через мировую революцию и диктатуру пролетариата. Но во-первых, эта идея не «выстрелила» ещё при жизни Маркса и Энгельса — а это был единственный шанс «свалить» капитализм снизу, блицкригом, — из-за чего создание Советского Союза было уже запоздалым решением (в плане целесообразности). Во-вторых, вследствие этого СССР стал развиваться как ограниченно-наднациональное образование под лозунгом построения социализма в отдельно взятой стране. Эта несочетаемость наднационального характера советского народа и реальных национальностей республик породила изрядную путаницу в национальной политике, с последствиями которой мы имеем дело по сей день. А раз идея коммунизма локализовалась и стала реализовываться на отдельно взятой территории, то тогда она уж точно необязательно должна быть мировой идеей. СССР, правда, рассчитывал на то, что своим деятельным примером он побудит другие страны развиваться по тем же практическим принципам, но жизнь показала, что это сработало в неоправданно малой степени (в Китае всё же не чистый социализм). Советский Союз развивается так — хорошо, но другие страны имеют право развиваться по-другому. Тем более что он и сам просуществовал недолго.

Сказанное говорит о том, что ошибочно и губительно класть национальную идею в основу возможного доминирования в мире. Мировые идеи — они качественно другого порядка, и если западная гегемония имеет свою абсолютную основу, то она может лежать только будучи аккумулированной в сфере философии. В противостоянии с Западом дело состоит совершенно не в том, чтобы убедить Запад в неправильности его политики и дискурсивно (или даже силой) склонить его к принятию наших, русских позиций и интересов. Дело именно в том, что эти две позиции неравны, — потому что Запад имеет многовековой опыт выковывания философской мысли, а причастность к ней и разделение её уже дают этой цивилизации аутентичное чувство надмирности и изначального, непосредственного превосходства над нефилософскими странами. Россия фатально игнорирует влияние и собственную мощь философских идей в цивилизационном противостоянии. Пусть даже западная философия пребывает в явном кризисе, это не значит, что мы и дальше должны пассивно за этим наблюдать и верить в то, что мир меняет одна только голая практика и что философское «умничанье» должно быть отставлено в сторону как мешающее делу. Напротив, только если в России будет по-своему определён мир, человек, сознание, общество, будет наконец-то сформулирована и заложена наша собственная цивилизационная основа, которая сможет быть распространена и на мир. Только тогда Россия будет мировой силой по праву, перестанет отбиваться от посягателей и начнёт жить в полном смысле для себя.