Мишустин объявил о начале экспертизы правил русского языка

Хозяин сбросил с плеч дорожный волчий тулуп и, топая сапогами, устремился в гостиную. Там на тонконогом кресле, крытом голубым шелком, в полудремотном состоянии сидел неизвестный петиметр. Он был обряжен во фрак вишневого цвета, отделанный тонкими кружевными манжетами. Петиметр сидел, закинув тонкую ногу на ногу и вращая лорнет. Шелковые чулки, башмаки с цветными каблуками и большими пряжками завершали наряд петиметра. Напудренный, донельзя исхудалый щеголь вскинул лорнет и презрительно посмотрел на Демидова.
   "Какой галант!" - сердито подумал Никита Акинфиевич и, в свою очередь, высокомерно оглядел вычурно разодетого франта. В нем всколыхнулась и заговорила кровь его деда. Однако он сдержался в своем порыве и широким шагом подошел к петиметру:
   - Здравствуйте, сударь! Кого изволите тут поджидать?
   - Ах, но вы кто сам? - брезгливо шевельнув губами, вскрикнул франт. Он закинул голову и с важностью сказал: - В каком гербовнике записаны, сударь?
   - Винюсь! - кривляясь, отозвался Никита и в тон петиметру: - В гербовнике записан не в том месте, в коем вы, сударь!
   - Ах, ах, что же, кем допущен сюда! - возмутился петиметр. - Смешно, весьма смешно! Я в дистракции и дезеспере, аманта моя сделала мне инфиделите, а я пурсюр против ривала своего буду реваншироваться!
   - Ах, ах! - в свою очередь вздохнул Никита и закатил под лоб глаза. Пудреван, молдаван, майне фрау кам домой, а я через забор, плетень нах Петерсбурх! - понес и он несусветицу.
   - Сударь, вы образованны! - вскричал франт.
   - Угу! - гукнул в ответ Демидов. - Их спацирен ин Париж, Берлин, Рим...
   - Ах, и я был в заграницах! - вздохнул молодой человек и засмотрелся на отполированные ногти. - Для просвещения разума и переема светских манир!
   Буйное озорство вдруг охватило Демидова. Он закусил удила.
   - Вот и вижу, сударь: уехали вы из родных краев поросенком, а вернулись совершенною свиньей!
   - Что! Что! - закричал петиметр и задрыгал тощими ножками. - Убрать, убрать сего аршинника!
   - Это чего ж ты разорался в чужом доме? Ну, ты! - Никитой овладела злость. - Отколь сей дохлый кочет взялся?
   Однако слуги не бежали на крик взволнованного петиметра они почтительно стояли, в отдалении. Между тем петиметр, как петушок, накинулся на Демидова. Он дрыгал тощими ляжками, его маленькое личико пылало гневом. Франт обежал Никиту кругом, фыркая и шаркая ножками, словно выбирая место для нападения.
   Демидову изрядно надоела эта канитель. Он размашисто шагнул вперед и сгреб петиметра за шиворот. Фрак франта затрещал по швам, петиметр взвыл.
   Могучий Никита, крепко держа легонького противника, вышвырнул его в распахнутые двери. Обронив лорнет, франт загремел по лестнице.
   - Ну! - крикнул Демидов слугам. - Что рты раззявили? Подмести горницы, чтоб его духа тут не было! Живо!
   Слуги бросились в прихожую. Оттуда все еще раздавался тонкий надоедливый писк выставленного франта. Демидов покосился на дверь, но вдруг махнул рукой, рассмеялся раскатистым смехом и устремился в спальню жены.

   - Не о том я горюю, Никитушка, а что уронил ты дворянское достоинство! Ведь нельзя же нам против света идти...
   Вода по капельке камень долбит. Слабая, немощная Александра Евтихиевна в конце концов сломила мужа. Омраченный и злой, Никита Акинфиевич поехал к петиметру.
   Изрядно пригревало мартовское солнце, с крыш звонко падала капель. На свежем воздухе Демидов понемногу пришел в себя, успокоился. Вот и дом, в котором проживает неприятный знакомец. Выйдя из коляски, Никита Акинфиевич, величественный и горделивый, вошел в приемную, где в безделье пребывала многочисленная челядь. "Болванчик" Александры Евтихиевны еще почивал.
   Еле сдерживая гнев, Демидов выждал, когда петиметр пробудился.
   Узнав от камердинера о прибытии высокого гостя, хозяин засуетился, закричал:
   - Прошу, прошу... Мы мужчины, проходите сюда! Я так и знал, ваше благородство... ваша честь...
   Вертлявый, тощий человечишка в халатике трещал, как сорока, не давая вымолвить гостю и слова.
   Сопя, Никита Акинфиевич вошел в будуар петиметра. Тонкий, истощенный франтик изливался в извинениях. Остроносенький, изможденный до предела, он был противен крепкому и сильному Демидову. Вздохнув, Никита Акинфиевич грузно опустился в кресло.
   - Тронут вашим великодушием, и объяснения между нами ни к чему! продолжал изъясняться петиметр. - Рад быть вашим другом. Но прошу извинения, я не готов в путь. Коли изволите обождать...
   Он суетился, прыгал, как канарейка в раззолоченной клетке. Комната, в которой находились гость и хозяин, очень походила на будуар кокотки. На хрупких столиках перед зеркалами стояли пудреницы, хрустальные графинчики с духами, баночки с притираниями. Воздух тошнотворно припахивал духами, пудрой.
   "Болванчик" меж тем уселся перед зеркалом и стал натирать лицо какой-то мазью, после чего завивался, пудрился, кропил себя духами...
   Завитой, насурмленный, с остреньким личиком, вертящийся перед зеркалом, он весьма напоминал комнатного песика-шпица, стоящего на задних лапках. Демидову стоило большого труда сдержать себя.
   Время от времени петиметр отрывался от своих занятий и предупредительно спрашивал Демидова:
   - Я, кажется, вас задерживаю? Ах, простите, сударь...
   - Обожду, - отзывался Демидов, а злоба, как горячий пар, копилась и клокотала в нем. "Эх, покрушить ребра этому паршивцу!"
   Он глубоко вздохнул. Приходилось терпеть. Чего только не сделаешь в угоду этикету!
   А франт к тому же поучал гостя.
   - Моя наука, - учтиво обращаясь к Никите Акинфиевичу, пояснял он, состоит в том, чтобы уметь одеваться со вкусом, чесать волосы по моде, воздыхать кстати, хохотать громко, сидеть разбросанну, иметь приятный вид, пленяющую походку и быть совсем развязну...
   - То-то я и вижу, господин хороший, - хмуро отозвался Демидов.
   - Поверьте, сударь, оттого велик мой успех у женщин! - не унимался франт.
   - Хватит, милок! - поднялся с кресла гость. - Пора ехать.
   Глаза Демидова вспыхнули недобрым огнем. "Болванчик" спохватился и вспомнив, кто перед ним, заторопился окончить туалет...