Бизнесмен

У меня был друг, который в многоцветье лет… затерялся как-то. Я не уверен, что он по-прежнему жив-здоров, что здравствует где-то, давно его не видел, не общался, поэтому всех его новостей не знаю.

Подружились мы в армии, вместе служили. К тому же из одного города призывались, было о чём языками почесать, если разговоры зачинались про «а вот ещё до армии». Звали/зовут его Володька (у меня Володек-друзей как-то не по статистическому разбросу по именам многовато). И был он ещё в 1981-83 гг (годы службы) жутким антисоветчиком, разумеется, скрытным, открывал свою суть жуткую только друзьям-товарищам, да и то не всем.

Его любимым делом было ругать нашу власть и социализм. За всё. Когда я ему резонно указывал, блин, да что ж она тебе или твоим родным плохого-то сделала, он говорил, важно поднимая палец: «Мне не нужна вся эта грёбаная безплатность и всё это равенство в обмен на дебилизм всевозможных обязанностей и глупостей, я хочу за всё платить сам, но при этом чтобы мне никто не мешал зарабатывать! И мне не нужно всё это хорошее всем, мне нужно – чтобы лучшее можно было спокойно купить.» Я даже терялся, честно говоря, от такого напора, потому что в его словах была определённая логика, не моя, потому что меня вообще всё устраивало в жизни, ну, кроме мелочей каких-то, так они всегда есть, и эта его логика меня просто давила. Я был жмыхом, а он – прессом.

После дембеля наши жизненные пути-дорожки разошлись, потому что я страшно хотел учиться, и нелюбимая им совецка власть позволяла мне это делать, не обращая внимания ни на какие деньги, а он – хотел богатеть по деньгам, поэтому хотел пахать и пахать страшно, но не на совецку власть, а как-нибудь мимо, чтобы только на себя.

Те, кто уже пропустил те славные застойные времена по молодости, могут думать, что угодно, но в 80-е гг был такой страшный застой, настолько всё прогнило, что даже контролирующие органы смотрели на своих контролируемых с ПОНИМАНИЕМ: все всё понимали, все всё знали, но продолжали, как буратинки играть в свои сложившиеся игры слов, ситуаций и телодвижений. Танцы от этого стали просто некрасивыми, нескладными, с маразматическими повторами.

В общем, встретились мы затем, когда уже СССР исчез, в начале 90-х гг. Как оказалось, все годы после армии, пока я учился, и затем служил в Африке переводчиком, он пахал одиночкой по укладке плиток в квартирах и домах всех частных страждущих. Работал, как и хотел, лишь на себя. О плитке он знал всё, и клал её так мастерски, что все годы к нему была очередь из клиентов, платящих щедро. Поэтому проблем с деньгами у него не было никаких. Единственное, в начале 90-х он впервые задумался о том, что надо бы и налоги, наверно, платить как-то, раз его труд теперь по-другому стал называться.

Он, конечно, свысока на меня не поглядывал, поскольку я был его другом, но нотки такие сквозили иногда, мол, учись, блин, уж я-то жить умею. Я перечить ему на стал, а просто один раз намекнул, что и образование может дивиденды приносить неплохие, поведав, что у меня на счету 6 000 долларов лежат (после Африки). По тогдашним ценам это была стоимость однокомнатной квартиры в Москве. Он и заткнулся сразу. А мне стало стыдно, потому что он вообще-то все эти годы пахал, как лошадь, а я… ну, скажем так, просто свезло. В общем, смешное такое меряние причиндалами вышло.

Затем наши пути разошлись снова, я свалил в столицу, а он остался в наших детских бебенях, в Саратове. Продолжал класть плитку. Затем 90-е гг. прошли, наступили младопутинские 00-е, и однажды я получаю от него весточку через моих родителей, мол, позвони, вот телефон. Ну я позвонил, он говорит, приезжай, что-то давно ты в родных местах не было, посидим, побалакаем. Ну и так совпало, что мне тоже к маме надо было заехать, не помню уж зачем.

Приехал я, встретились мы, взяли бутылки, закуси, сели у него на кухне. Прошло лет десять с последней нашей встречи. Жена его всё нам приготовила, да и свалила с дочкой куда-то. А мы остались одни. В его глазах была тоска смертная.

В общем, рассказал он, как прошли у него 90-е гг. Расцвет его жизни, заработков и прочего-прочего, пришёлся на 80-е. На годы совецкой власти, столь им когда-то нелюбимой. И, хотя он в этом не признавался, но постоянные отсылки к тем временам случались: с причмокиванием и блеском в глазах. А вот в столь долгожданные 90-е, когда вроде наступил столь им желанный капитализм, когда, есть деньги – иди и купи, что хочешь, всё оказалось не так.

Во-первых, по наступлении года 92-93, выяснилось, что плитку класть хорошо умеет не только лишь он, Володька, поэтому былая очередь из клиентуры постепенно испарилась. И это уже он был вынужден носиться рысью, ища себе работу. Поскольку потеря клиентуры происходила не так чтобы быстро, а как-то постепенно, то Володька осознал, что его работа перестала быть такой замечательной и приносящей достаточно денег лишь тогда, когда однажды за месяц он так ничего и не нашёл себе. Не заработал ни шиша. Плюс ещё галопирующая инфляция 92-го года, это тоже был удар, никогда не знаешь, сколько денег стоит твоя работа.

Я спрашиваю, ну а дальше что? А дальше, говорит он, моя жена как-то пришла и сказала, что она договорилась взять в аренду одну бывшую столовую, ну и организовать там столовую же. Я говорю, ну и что тут такого плохого или необычного? А он говорит, ну она в столовке стала директором, а я стал у неё экспедитором по доставке продуктов и грузчиком. Я говорю, ну и что, семья-то одна? Он говорит, было бы всё так просто… Жена – начальник, жена – командир над доходами, жена – командир над подчинёнными, поварами там и прочими уборщицами, в том числе и над мужем. Иди туда, купи то-то, привези, выгрузи, упакуй, хрен ли расселся, неча пиво пить. Ну, ты понимаешь, да?

Я говорю, ну да, понимаю немного. Он говорит, ни хера ты ничего не понимаешь! Ну, ладно, вздрогнем. Ну я сижу, молчу, слушаю. Он продолжил как бы нехотя. В общем, говорит он, года за два она меня конкретно достала, дома я глядеть на неё уже не мог. Затем умерли один за другим мои родители, и мы остались с ней одни, наедине друг с другом, ну, дочка ещё рядом, мелкая такая бегает. Ну и до сих пор вот не могу. Как живу – один чёрт только знает. Меня трясёт каждый день, я даже пить начал не по-децки.

Я говорю, ну и? Он говорит, в общем, завёлся у неё хахаль однажды, я ей морду за это набил. А она мне ещё тоньше на работе мстить начала, я смешки за спиной от всех стал слышать. Я ей ещё раз морду набил, затем ещё, ещё… Дочь напугал до смерти, дочка меня шугается теперь… В общем, находимся мы теперь в разводе с ней. А поскольку – квартира моя, ещё родительская, то вот я сижу и думаю, что мне делать. Подскажи, друг.

Я говорю, ну я, в своё время, оставил всё своей бывшей, и ушёл в одних трусах, фигурально выражаясь, поэтому совет могу дать только такой же. У тебя же дочь, зачем ей ещё напасти с обменами и прочими делами. Он тяжело вздохнул, говорит, да, я тоже к этой мысли склоняюсь. Затем улыбнулся и говорит, а знаешь что, а давай вместе махнём ко мне в деревню, я тебе покажу дедов-бабкин дом, он мне по наследству достался. Я говорю, а зачем? Он говорит, а я решил стать деревенским жителем, здесь меня уже ничего не держит… Уеду туда, буду кур-свиней разводить, картошку сажать, как-нибудь проживу.

Я рассмеялся, ну вот, говорю, теперь, не успел тебе стукнуть некстати подоспевший сороковник, как ты уже новую жизнь собрался зачинать! Хряпнули мы ещё, закурили, пожмуриваясь, как коты. Ну и он начал про эту деревню слегка слюни пускать: тут тебе и пруды с карасями, тут – речка с линями да щуками, тут поля, просёлки, леса и рощицы с грибами, на дедово-бабкинских сотках (под 50 где-то) можно ого-го как развернуться, сама деревня на трассе стоит, недалеко так, можно налаживать торговлю для проезжающих. А у бабки-то с дедкой сарай огроменный, там и живность можно наладить на выкорм…

Я говорю, ну и слава Богу, что всё так обрешилось, что у тебя есть теперь перспектива. А он задумался, говорит, зря я власть-то советскую ругал, ох зря. Я ж в ней и на ней немного паразитствовал как бы. Я говорю, поясни! Он – ну не паразитствовал, конечно, но был чуждым элементом, который её и расшатал в конце концов, таких же, как я – полно было. Я говорю, ну не то чтобы полно, не так вас много было, Володь, но очень много воняли в своё время, это да, а свалить её вам было ну никак, совецку власть просто предали верхи, а низы предательство поддержали, потому что… Тут уж я задумался. Он говорит, от вони в вонь сбежали. Вонью погоняя.

В общем, благословил я его, поскольку он совета испрашивал, на жизнь деревенскую, да и уехал обратно в столицу.

Года через три раздаётся звонок, привет, я в Москве, давай пересечёмся. Пересеклись где-то, я на машине приехал, он сел рядом, начал рассказывать. Поначалу он решил, что всё это достаточно просто: завёл животину, корми её, она растёт, картошку в землю бросил, она растёт, помидоры-огурцы посложнее, конечно, но… В общем, ничего не вышло, последние деньги прожрал, а хозяйство так и не наладил, животина вся посдыхала с курями и гусями, картошку сожрал колорадский, прочее высохло, жара стояла, а из колодца натаскивать водички – это ещё тот труд.

Говорит, ну не чистый я деревенский, а такой… пришлый, то там, то сям, многое о деревне не знал, да и не знаю, поэтому и не выходит ничего, хотя работать я умею. Поэтому решил я бизнес делать: договорился с поселковой властью о взятии в аренду бывшего детского садика здания, заброшенного ещё в 70-е гг, буду там магазин и гостиницу для дальнобоев делать. Поэтому, займи мне денег, друг. Я говорю, сколько. Он говорит, 100 000 рублей (год 2005).  Я говорю, без проблем, только расскажи мне детали, пожалуйста, чтобы я чётко представлял (зачем мне-то это надо было – ума не приложу, ну хочет человек гостиницу сделать, ну пусть делает).

Он начал рассказывать: стоит двухэтажное здание на главной дороге деревне, в самом её конце, ближе всего к трассе, по которой дальнобои ездят, она им видна с дороги. В здании 14 комнат, некоторые побольше, некоторые поменьше, лестница при входе широкая на второй этаж. Построено здание в 40-х, заброшено в 70-х, причину не знаю. Электричество туда я уже провёл, воду – тоже. Всё это было, надо было лишь подключиться. С водой в нашей деревне так обстоит дело: есть колонки на улицах, есть и колодцы, есть и немного центрального водоснабжения, вот туда оно тоже было проведено, все трубы были в порядке, краны тоже, ну немного подшаманил, конечно.

Я говорю, на что 100 000 рублей по пунктам, потому что как-то маловато, честно говоря, сумма для такого биза, ну как-то совсем… Он говорит, это деньги на закупку товаров для магазинчика. Я говорю, а ещё магазины в деревне есть? Он говорит, да, есть. Магазин прямо напротив моего стоит. Я говорю, ну и как ты это себе мыслишь: два магазина на одну деревню? Он говорит, мой будет для дальнобоев, в основном, вся партитура для них будет выстроена. Ну а пока я гостиницу не запущу, я буду ремонт делать с оборота этого магазина.

Я пожал плечами. Он говорит, ты же знаешь, я по плиткам навык ещё не потерял, сам всё сделаю в лучшем виде. И покрашу, и отскоблю, и вымощу, и плиточкой уложу. Я говорю, в метрах твоя гостиница сколько будет, и в комнатах? 265 кв. метров, 12 комнат будет гостевых. Ещё в одной комнате будет магазин, там дверь задняя, прямо в мою комнату, в ней буду жить. В случае чего воров прямо на вилы буду ставить, без проблем.

В общем, обсосали мы этот вопрос, гляжу, вроде планчик ничего себе так, просто какой-то немного рисковый: а что если доход с оборота магазина будет мал на покупку материалов ремонтных – Володька говорит, а я перенесу на другой месяц тогда эту самую закупку. Ну я снова пожал плечами, говорю, блин, тебе бы занять побольше денег, да сразу, в течение месяца всё сделать, бригаду какую-нибудь наняв… Он говорит, да где ж столько взять, банк мне ничего не даст, да и процентики адовы платить надо, а это ещё бабушка надвое сказала, смогу ли…

Я говорю, ну а мебель, блин? Он говорит, я всё буду закупать постепенно, и всё – с оборота магазина. Я говорю, Володь, ну вот я – дальнобой, хорошо, приезжаю к тебе, а где пожрать можно? Он говорит, потихоньку я разверну и столовую с чистыми деревенскими продуктами, мне местные рады будут продать всё свеженькое. А помыться дальнобою где? Он говорит, а на первом этажу будут душевые кабины. А сортир? По одному на коридор. Я за голову схватился. И всё это за 100 000 рублей? Он говорит, да, я всё посчитал. А все наши деревенские спят и видят, как я гостиницу устрою: все на дальнобоев виды имеют, девки местные – свои, хозяйственные семьи – свои. Даже детишки тоже что-то там ожидают. Даже начальство, хотя оно-то тут при чём.

Я почесал репку, говорю, ты извини, конечно, не моего это ума дело, но 100 000 рублей тебе на всё про всё не только не хватит, это вообще мизер мизерович мизеровкин. Даже магазин товарами не забить, не говоря уж о прочем. Он говорит, друг ты мне или не друг? Я вздохнул, говорю, друг, конечно. Но мне тебя жалко… Кстати, а кто в магазине торговать будет? Не ты ли сам? А кто за товаром будет ездить? Не ты ли сам? А кто ремонт будет делать? Не ты ли сам? Блин, Володь, ну один ты не сделаешь всего этого! Он говорит, а я уже и не один, я женился на местной, молодой девчонке, ей 19 лет, у неё копыта молодые, бьют о камень, аж искры летят.

Я вздохнул, ну она согласна всё это и на себя взваливать? Хотя бы по магазину? Он говорит – да. Ну ладно, говорю, тогда ладно…. Может молодица тебя и усладит, и опорой по хозяйству будет.

Дал я ему сотку, уехал он. Месяцев через пять позвонил, говорит, диктуй номер твоего счёта, будут деньги тебе постепенно возвращать. Сразу после этого прислал 30 000 рублей.

А затем пропал с горизонта, будто его и не было никогда. Мне оставшихся денег не жалко, лишь бы у него всё получилось, но чует моё сердце не получилось у него ничего. Да и жив ли он вообще?