Годовой цикл крестьянской жизни совершался в деревне и ее окрестностях. В каких природных условиях она существовала и что представляла собой как поселение? Рассмотреть эти вопросы нужно, чтобы понять повседневные обстоятельства, в которых жили и хозяйствовали северные крестьяне. Прежде всего, рассматриваемые северные уезды — это страна девственного леса и обильной воды, и дерево в ней господствовало. Крестьян, да и горожан, дерево сопровождало на протяжении всей жизни от рождения, которое происходило в бане, до смертной домовины. При обилии дерева и пород, годных для строительства, из него возводили избы и хозяйственные постройки, мельницы, церкви. На деревянных досках писали иконы. Из него изготовляли посуду и хозяйственную утварь. Конечно же, дерево грело и светило.
Уже Сигизмунд Герберштейн в «Записках о Московии» (XVI в.) весьма достоверно описал северные края — Белозерский, Вологодский, Важский, Устюжский и Подвинье. Он выделил их главную природную специфику: лесистость, болотистость и обилие полноводных рек. Чрезвычайно разветвленная гидрографическая сеть бассейнов Двины и Сухоны с их многочисленными притоками, впадающими в них реками и речками, таежный лес и лесотундра самым непосредственным образом влияли на природопользование и освоение Поморского региона. Географическая среда и суровый климат не способствуют сельскохозяйственному развитию, особенно хлебопашеству. Редкость его в Устюжском крае и дороговизну зерна в Вологодском (почти в 2,5 раза выше, чем в то же время в Москве) отметил и С. Герберштейн.
Реки, и не только на Севере, были основными трассами коммуникации. К их поймам примыкают урочища, которые пригодны для поселения, с сосновыми лесами, разбавляющими еловые. Именно речные долины стали очагами аграрной культуры. Н.А. Макаров отметил, что северные первопоселенцы Х–ХIII вв. с большим тщанием приискивали места для жительства. Удобными им казались урочища, отвечающие ряду признаков. Среди них были обязательны: близость к реке, которая обеспечивала подвижность и связь с внешним миром, а также рыбой; наличие открытых пойменных участков с плодородными легкими почвами и лугами, которые расположены на горизонтальных площадках с песчаным основанием и быстро просыхают после весенних паводков.
Колонисты, как времен первичного освоения региона, так и позднее, выбирали участки с хорошо дренированными песчаными почвами, а они вдоль береговой полосы располагались узкой лентой. В литературе уже было отмечено несовпадение исторической оценки природопочвенных условий и современной. Так, В.С. Жекулин обратил внимание на то обстоятельство, что в Новгородском крае наиболее плодородными землями считались песчаные и иловатые, они же — легкие для обработки, а потенциально богатые дерново-карбонатные почвы из-за своих неблагоприятных физических свойств к «добрым» не причислялись. Как раз участки с «легкими», «теплыми» разновидностями осваивались в первую очередь, и находились они, как ясно из сказанного, по берегам рек и озер. Во вторую очередь обживались урочища, хорошо дренированные, со слабоподзолистыми почвами, а также слабо дренированные, пригодные для сельского хозяйства. Крестьяне подчинялись естественно-географическим условиям и оседали в долинах крупных и мелких рек. В Подвинье XV в., например, сложилось два крупных ареала расселения: один по верхнему и среднему течению реки Ваги с ее притоками, а другой по ее нижнему течению и среднему течению Северной Двины, также с их притоками. К середине XVI в. под сельское хозяйство в Двинском и Важском уездах были освоены почти все пригодные для него земли.
На Севере крестьяне в XVI–XVII вв. были сильнее привязаны к речным системам, чем в Центре страны, из-за трудной проходимости и заболоченности обширных водораздельных пространств. Заселение местности определялось особенностями ландшафтов, в том числе и микроландшафтов, а господствовал прибрежно-речной и прибрежноозерный тип расселения. При нем деревня вытягивалась в ряд вдоль берега реки. Природные и хозяйственные условия диктовали очаговое или оазисное расселение с деревнями малых размеров.
В XVII в., как и ранее в XVI в., деревни оставались мелкими и малонаселенными. Они, по преимуществу, состояли из 3–7 дворов, реже достигали 10 дворов. На деревню приходилось с постепенным увеличением в течение XVII столетия дворов: в Подвинье от 3 до 6, в Устьянских волостях от 6 до 7, Чарондской округе и Тотемском у. от 4 до 6, Устюжском у. 3–4, Сольвычегодском у. 2–3. Конечно, существовали и более крупные деревни, например, в восточном Подвинье на Мезени в 12 дворов и более, а некоторые единичные даже от 40 до 60. В Вологодском у. деревня в первой четверти XVII в. состояла из 4–5 дворов.
Поселенческий минимализм компенсировался характерной системой расселения. Небольшие деревни стояли группами в 1,5–3 км друг от друга, образуя гнезда поселений, которые порой были удалены на многие десятки верст. Жители деревень такого гнезда знали друг друга, были хозяйственно связаны. За расположенными узкой лентой землями, годными для земледелия (иногда через 100—200 метров от реки), находился водораздел с таежным лесом и болотами.
В суровые северные зимы реки глубоко промерзали, весной мощные ледоходы и разливы рек намывали отмели, смывали берега, прибивали песок к материку, но главное, наносили ущерб сельскохозяйственным угодьям и даже сносили их. Намытые участки — «присады» постепенно зарастали травой, ивовым кустарником, соединялись с материковой землей.
Реки не только смывали берега, вырывали озера, но намывали отмели и целые острова. Намытые песчаные участки разных конфигураций и размеров, называемые «присыпами», «присадками», со временем зарастали травой и ивняком, различались по давности намыва. Они представляли собой потенциальные сенокосные угодья, которые различались размером, качеством зараставшей травы. Крестьяне, естественно, использовали их в хозяйстве.
Российские крестьяне, а северные особенно, хозяйствовали в зоне рискованного земледелия и были вынуждены постоянно преодолевать трудности, возникавшие из-за природно-климатических катаклизмов. Крестьяне в буквальном смысле отвоевывали у леса участки под пашни и сенокосы, которые находились в самых неудобных местах. Даже сносимые реками дворы и деревни не заставляли крестьян совсем уходить из обжитых мест, а отодвигаться, насколько это возможно, от самого берега. Угодья нуждались в постоянной подчистке от наступающей лесной поросли. Запустевшие угодья вскоре зарастали кустарником, мелколесьем, лес поглощал результаты крестьянского труда. Ландшафт изменялся, на месте первичных «диких», хвойных зеленомошных лесов появлялись вторичные березовые, осиновые и сероольховые лесные породы. Восстанавливая земледелие, крестьянин снова расчищал старинные угодья.
Сразу за дворами деревни находились поля. Топография сельскохозяйственных угодий, пахотных и сенокосных, зависела в большой мере от микроландшафтов. Урочища и участки в них, пригодные для земледелия, располагались не обширными массивами, а сравнительно небольшими участками. Крестьяне максимально использовали все клочки, учитывая свойства их почв. Пашни и сенокосы были разбросаны во многих местах, они имели неправильную конфигурацию и были мелкими по площади. Приращение их шло малыми «лоскутами», польцами, полянками, лужками. Уменьшительный суффикс отражал действительное положение вещей, а не был приемом риторики актов. Время почти не меняло земледельческий процесс, на протяжении XVI–XVII вв. крестьяне отвоевывали у леса и торфяников участки, выискивали наиболее выгодные для земледелия, превращали их в «польца».
В хозяйстве каждого крестьянина мелкие участки размещались мозаично и чересполосно с участками соседей. Конфигурация полей была неправильной как по абрису, так и по плоскостному положению. Даже угодья однодворной деревни не лежали в одном массиве, а состояли из отдельных участков, которые могли иметь смежные межи с землями соседних деревень.
Любой из крестьян-дворохозяев имел земли разной степени освоения, которые постепенно вводились в агрикультуру как ими самими, так и предками — отцами и дедами. Крестьяне опытным путем выработали в сельскохозяйственной практике свою ценностную квалификацию земель, на которых применялись и сочетались и разные системы земледелия. Самыми предпочтительными были «присельные», не только ровные, но несколько возвышенные «верхние», «горние» участки, они, как правило, были старопахотными. На них крестьяне вели паро-зерновое земледелие с трехпольным севооборотом и регулярным удобрением почвы. На низких и островных, сырых местах существовало двуполье. В каких-то случаях применять севооборот не было возможности.
Кроме старопахотных земель, крестьянское хозяйство располагало участками, сравнительно недавно введенными и вводимыми в земледельческую обработку. Такие участки крестьяне либо косили, а судя по тому, что на них ставилось 20, 30 копен сена, они были невелики, либо их пахали с применением подсечной системы до истощения почвы. Земля на Севере теряла плодородие гораздо раньше, нежели в центральной России, — через 2–3 года, а не через 3–5 лет. Указаниями на подсеки наполнены поземельные акты, в них воспроизведены этапы приготовления лесного участка под пашню: от срубленных деревьев до готовой «новины». В Сольвычегодском у. крестьяне на новых подсечных участках получали один урожай в течение трех лет, а на четвертый год забрасывали их, так как земля не плодоносила. В Тотемском у. крестьяне снимали с лесных росчистей только «один хлеб» и готовили новый участок, ибо на прежнем «другой хлеб не родитца и не сеют».
В XVI–XVII вв. подсеки на Севере сопутствовали становлению деревень, постепенно превращались в постоянную пашню; они существовали наряду с последней, дополняя ее. Рассматривая подсеку через призму рационального использования крестьянами микроландшафтов, следует говорить о совмещении ее с паро-зерновой системой. Подсека на Севере не имела самодовлеющего значения. Ее распространение не свидетельствует об упадке или низком уровне развития земледелия, а говорит о ее необходимости как элемента агрикультуры. Как раз совмещение разных земледельческих систем показывает комплексность приемов ведения хозяйства в регионе, использование их разнообразия для расширения пахотных площадей.
С сырых и затопляемых участков крестьяне отводили воду, делая специальные канавы. Половники Троице-Гледенского монастыря проводили «из поль водяные борозды, а глубина и широта каковы понадобятца», по прокопанным канавам нужно «вода пустить, куда пригодитца, чтобы поля не топило, а борозды копать по ровным местам в колено»31. Такие приспособления были значительными по глубине и, видимо, достаточной ширины, а сами мелиоративные работы — обычным агротехническим приемом северного земледелия. Весной крестьянам приходилось обновлять, «починивать» и делать заново водоотводы. Необходимо было также вырубать и сжигать молодую лесную поросль, ежегодно поднимавшуюся по краям полей за «огородом»; этот «леторосник» засорял и затенял хлеба, а в его тени они росли реже и чахлее.
Крестьяне за длительный период ведения сельского хозяйства приспособились подразделять угодья по их местоположению. Пашни, поскотины находились на возвышенных и низинных местах. Сенокосы располагались «меж поль», на пожнях, которые тоже градуировались в зависимости от своего природного положения. Территориальная удаленность от деревни также имела значение: существовали «одворинные», то есть лежавшие в непосредственной близости от дворовых построек, присельные — рядом или очень близко от деревни, а также отхожие и наезжие. Последние заводились на достаточном расстоянии от деревни, иногда «версты за две и за три, и за десять и больши».
Те же самые угодья крестьяне ранжировали по системам земледелия в сочетании с давностью освоения. Наиболее ценны старопахотные участки с применением трехпольного или двупольного севооборотов. Земли повторного освоения — переложные находились на когда-то окультуренных участках и могли располагаться как в деревнях, так и в удалении от них. Вновь вводимые в земледелие подсечные участки за счет лесной целины, названия которых, приведенные выше, отразили этапность их расчистки. Крестьяне подчеркивали, что с «новинных» земель они собирали не более одного урожая из-за малого плодородия земли. Урожайность также может стать характеристикой угодий, производной от природных факторов. Естественно, что каждое крестьянское хозяйство сочетало такие соподчиненные угодья, отвечавшие многофункциональным связям с внешней средой. Причем один и тот же сельскохозяйственный объект мог оцениваться в каждый конкретный момент с разных сторон, в зависимости от важности доминирующего признака. На Севере существовала явная и непосредственная связь между природными ландшафтами и сельскохозяйственными угодьями в их взаимной обусловленности. Она выражалась в существовавшем разнообразии угодий, находившихся в крестьянской практике. Их градация, восходящая к природным факторам, характеризует крестьянское хозяйство не только с экономической стороны, но и социальной. Разный набор угодий в хозяйстве, достаточный для полноценного его ведения, позволяет судить о положении его владельца и вхождении в определенную группу деревенских дворохозяев.
Противостояние суровой природе, борьба со своенравием рек, уничтожавших с трудом отвоеванные у леса окультуренные участки, хозяйствование в зоне крайне рискованного земледелия с очень коротким временным циклом требовали от северного крестьянина постоянного напряжения физических и психических сил, максимального в «аграрное» время года. При этом — скудное питание, в основном зерновое, в котором преобладали ячмень и рожь, дополненное рыбой и дарами леса. Все это делало жизнь крайне уязвимой, сказывалось на психологическом складе, формировало ментальные представления, подпитываемые опасением потерять землю, которую смоет рекой, или скотину, которую может задрать лесной зверь, или остаться без урожая (каждый второй год здесь был неурожайным) или с таким его минимумом, что семье недотянуть до нового, оскудеть настолько, что придется идти «кормиться Христовым имянем». Земля и деревня обрели для крестьянина сращенность, единство, означали понятийную взаимозаменяемость («тое деревню орал под ярь...» — ХV в., «те мои деревни-земли» — ХVII в.). Вместе с тем земля и деревня — всепоглощающие константы жизни, влияющие на соседские и внутрисемейные отношения.
Из книги "Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века." Автор Швейковская Е.Н.
Комментарии
Вообще-то урожайность с единицы площади при подсечном земледелии в первый год значительно выше, чем урожайность старопахотных земель, даже при трехполье. Что совсем неплохо при отсутствии удобрений. Другое дело, что расчистка нового участка требует огромного количества ручного труда. И низкой плотности населения.
Спасибо, познавательно, жаль об промыслах ( в том числе отхожих промыслах) свойственных этой местности нет (только рыбалка).
Еще с дедом сенокосы расширяли, потихоньку кусты вырубали, потом обкашивали, потом отдельные деревья убирали, и поле росло. Давал совхоз полянку, центнеров на 5 сена, лет через 5-7 там уже тонны полторы. Зимой у него отец на заработки отправлялся, извоз, лесоповал, про рыбалку не скажу - до реки верст 15, и прямой дороги не было. Соседняя деревня - родственники, километра 2, дальше еще и еще. (при мне деревень уже не было). Селились по возвышенностям, местность сильно изрезана оврагами. Скорее всего уходили от реки сознательно, чтобы избежать власти церкви/государства. Жили там давно, про прадеда-прадеда рассказывали. Дома были очень большие, по крайней мере те, которые я застал. Типичные образцы северных изб, и конюшня там, и коровник, и курятник с козлятником. На верх заезжала телега. Огромная печь в доме, и очаг, и палати, на ней помещалась вся многодетная семья. Очень жаль, что край заброшен, места очень красивые, были раньше, не зря людей туда тянуло. И природа щедра, ягоды, грибы, травы, зверья полно. Было.
В XV–XVII вв. не было российских крестьян, были русские, ты бы ещё современников Александра Невского россиянами обозвал
Упс...