В Нью-Йорке снесли памятник "отцу современной гинекологии"

1) Тут подходит знаменитая формула согласно которой он сделал хорошего намного больше чем плохого, а потому положительный для истории персонаж.

2) Любой шаг человечества, причём не обязательно в сторону развития, оплачивается потом или кровью или и тем и другим сразу, даже эта эпопея борьбы с расизмом уже сама по себе требует жертв, обычно после памятников валят уже людей вполне себе живых, поэтому, если эти борцы и отличаются от доктора, то только в худшую сторону, ибо разжигают, но положительного ничего не привносят, хотя нет, кое что у них есть положительное, они могильщики пиндостана и в этом их благородное призвание.

3) То что доктор проводил эксперименты над рабами, не достаточно чтоб обвинить доктора в расизме, он использовал в качестве подопытных тех, кого ему могла предоставить общественная система, если бы ему предоставили заключённых тюрем, он бы экспериментировал над ними, тут систему того времени надо обвинять в расизме а не доктора.

Дело в том, что Симс практиковал на чернокожих рабынях, а это вызывает возмущение у нынешних либералов и потомков рабов.

Если бы где нибудь в Германии(к примеру) стоял памятник врачу, который в своё время проводил опыты на русских, лично я бы возмутился. Даже если бы этот врач лекарство от рака открыл. 

с 1845 по 1849 г. Симс провёл десятки экспериментальных операций на 12 рабынях, что позволило ему найти способ лечения заболевания. Либеральная пропаганда акцентирует на том, что Симс не использовал анестезию

Наркоз в то время был только что вот-вот изобретён

вот же пишут, причём изобретение по традиции тут же спёрли:

Во второй половине январяянваря 1845 года в бостонской клинике (США) стоматолог Хорас Уэллс впервые продемонстрировал, наркоз....Первое время пациент был неподвижен и ничего не чувствовал, и Уэллс уже смог установить щипцы на больной зуб. За последовавшим резким рывком раздался громкий вопль незнакомца. Наркоз перестал действовать. Вероятно, следовало учесть большую массу тела пациента и немного увеличить дозу газа, но было уже поздно. Демонстрация состоялась и завершилась фиаско. Уэллс был в замешательстве, а публика осмеяла его и выставила шарлатаном. Судьба сыграла с исследователем злую шутку. Никто не заметил тогда, как человек, в дальнейшем признанный первым, кто продемонстрировал безболезненную операцию, Мортон, покинул зал бостонской больницы, оставив своего учителя Уэллса наедине со своей неудачей. А уже меньше чем через год 16 октября 1846 года в той же самой бостонской клинике Уильям Томас Грин Мортон провёл «первую» публичную демонстрацию эфирного наркоза при операции удаления подчелюстной опухоли. И возымел громкую славу. А забытый всеми Хорас Уэллс спустя всего два года, в 1848, покончил жизнь самоубийством, вдохнув хлороформ и сделав глубокий надрез в месте прохождения бедренной артерии. Это был первый, и, по видимости, единственный случай суицида под наркозом.

В России открыли примерно в то же время

В России эфирный наркоз был впервые применён 7 февраля 1847 года Ф. И. Иноземцевым, а 14 февраля русский учёный и врач Николай Иванович Пирогов впервые применил его для обезболивания при операции.

Годные продолжатели дел рагульских) 

Призываю всех гинекологов ЮСы поддержать активисток, перестав их и иных потомков рабов осквернять инструментами и методами лечения изобретёнными Джеймсом Марионом Симсом.)

Это заболевание причиняет ужасные страдания. Приведу здесь цитаты, кто сможет - прочитайте, в том числе и об истории доктора Симмса. И не такая уж и давняя история с этим недугом, если учесть отсталость медицины в масштабах планеты, например, в Африке.

Немного пояснений. Это цитаты из книги врача Абрахама Вергезе - европейца по крови, выросшему в Эфиопии под опекой приемных родителей индусов - врачей, живших и работавших на территории Госпиталя христианской Миссии возле Аддис-Абебы примерно в 60-70 годах 20 в. Книга "Рассечение Стоуна" написана несколько лет назад и есть в русском переводе. 

Он рос он с братом близнецом по имени Шива. Они уже были подростками и думали о выборе жизненного пути.

"Поздним утром сидим мы с Шивой на дренажной трубе на склоне холма Миссии и видим: в гору на негнущихся ногах ковыляет босая девочка не старше десяти лет. Скрюченная, будто старушка, она опирается на своего отца-великана. Перемазанные, латаные бриджи пузырятся над его ступнями-серпами, которые в двадцать шагов могли бы взлететь на наш холм, но вместо этого мелко семенят рядом с дочкой. Отец и дочь ползут будто улитки, их все обгоняют и, поравнявшись, ускоряют шаг. Когда они подходят ближе, я понимаю почему. Отвратительная вонь гниения, разлагающихся тканей и еще чего-то несказанно мерзкого достигает наших ноздрей. Задерживать дыхание или затыкать нос бесполезно, зловоние наваливается на нас сразу и окрашивает все наши чувства, будто капля туши ведро воды.

Мы по-детски твердо знаем: она не виновата. Пахнет от нее, но она сама ни при чем. Непонятно, что хуже, сам смрад или выражение ее лица: ведь она знает, какое неодолимое отвращение внушает окружающим. Потому-то она и не смотрит людям в лицо: она потеряна для мира, а мир – для нее.

Она останавливается, чтобы перевести дыхание, и у ее босых ног образуется лужа. По дороге за ней тянется мокрый след. Никогда не забуду лицо ее отца под соломенной крестьянской шляпой. Оно дышит любовью к дочери и пышет гневом на мир, отвергнувший ее. Его налитые кровью глаза смело отвечают на любопытные взгляды, скользят по лицу тех, кто отворачивается. Он проклинает их матерей, проклинает богов, которым они поклоняются.

Я сказал, она никому не смотрит в глаза? Никому, кроме Шивы. Пролетают секунды, и выражение ее чуть заметно смягчается, словно Шива приласкал ее. Веки у нее делаются мокрые, на них блестит солнце. Ее отец, который ругался на протяжении всего подъема, стихает.

Мой брат, который некогда разговаривал, звякая колокольчиками, и чей танец своей сложностью не уступает полету пчелы, не знает, что посвятит свою жизнь таким женщинам, изгоям общества, будет выискивать их в автобусах, прибывших из провинции, посылать платных гонцов в отдаленные деревни, куда сошлют этих женщин мужья и семьи, что с грузовиками кока-колы его памфлеты разойдутся всюду, где только есть мощеные дороги, и в этих памфлетах он будет призывать этих женщин – девушек на самом деле – выйти из укрытия, явиться к нему, чтобы он их вылечил; не знает, что станет всемирно известным экспертом в этом вопросе…

Но я забегаю вперед. Шива позже поймет, каковы медицинские причины зловония. Однако в тот день, один из многих дней, когда я задумался о своем будущем, Шива уже начал действовать. Не отрывая глаз от девочки, он отводит ее к Хеме (матери, врачу-гинекологу) ). Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что тем самым он предопределил свой жизненный путь. И судьба его сложится совсем не так, как моя."

....

"Шива (брат) уговорил Хему (мать, врач-гинеколог) взяться за важное дело – лечение женщин с пузырно-влагалищным свищом, или, для краткости, «фистулой». За этот недуг Хема (как и любой хирург-гинеколог на ее месте) бралась неохотно, ибо перспективы излечения были туманны.

Теперь постараюсь объяснить, почему встреченная нами в детстве девочка, которая, опустив голову, плелась в гору рядом со своим отцом, оставляя за собой мокрый след и распространяя невыносимое зловоние, сыграла такую значительную роль в жизни Шивы.

Без нашего с Шивой ведома Хема оперировала ее трижды. Первые две операции не удались, третья завершилась успешно. Мы не видели пациентку в Миссии, но Хема уверяла нас, что девочка излечилась. Впрочем, душевные травмы не лечатся. Тогда мы не слишком разбирались, в чем суть ее болезни, этого Хема с нами не обсуждала. Теперь-то мы с Шивой знали. По всей вероятности, ее еще девочкой выдали замуж за человека, который годился ей в отцы. Вступление в супружеские отношения оказалось для нее весьма болезненным (особенно если после обрезания на вагине остались шрамы). Возможно, она была слишком молода, чтобы связать половой акт с беременностью, но она зачала. При родах голова ребенка застряла меж костей таза, тазовый вход был слишком узкий вследствие рахита. В развитой стране или в большом городе ей бы сделали кесарево сечение, как только начались схватки. Но в отдаленной деревне, где приходилось рассчитывать только на свекровь, все потуги привели лишь к тому, что голова ребенка раздавила мочевой пузырь и шейку матки о твердые кости таза. Малыш умер в утробе, и мать наверняка последовала бы за ним, если бы семья не доставила ее в больницу. Там безжизненный плод выскребли по кусочку, предварительно сокрушив ему череп.

Пока она отходила от ужасных родов, гангренозные и некротические ткани в родовом канале оказались отторгнуты, в результате чего между мочевым пузырем и вагиной образовалась рваная дыра. Моча, вместо того чтобы поступать в уретру и по желанию женщины изливаться ниже клитора, стала непроизвольно стекать напрямую в вагину и далее вниз по ногам. Инфекция пузыря не заставила себя ждать, моча приобрела ужасный запах. В кратчайшие сроки губы и бедра подверглись мацерации и загноились. Видимо, в этот момент муж ее и прогнал. На помощь явился отец.

В литературе фистулы описаны с античных времен. Но только в 1849 году в Монтгомери, штат Алабама, доктору Мэриону Симмсу моему тезке, удалось успешно прооперировать влагалищный свищ. Его первыми пациентками были три рабыни, которых из-за болезни выгнали на улицу и родственники, и хозяева. Симмс взялся за них – как уверяют, по их просьбе, – пытаясь излечить фистулу. Эфир только-только открыли, но широкого применения новинка еще не нашла, и Симмс резал по живому. Он ушил зияющую дыру между пузырем и вагиной шелком и решил, что проблема решена. Но через неделю появились крошечные дырочки, через которые стала подтекать моча. Доктор продолжил попытки. Одну из пациенток он оперировал раз тридцать, учился на ошибках, совершенствовал технику, и в конце концов у него получилось.

С девочкой, которую мы с Шивой видели, Хема применила принципы лечения, разработанные еще Мэрионом Симмсом. Сперва она через уретру вставила в пузырь катетер, чтобы подвергшиеся мацерации ткани подсохли и зажили. Через неделю Хема произвела операцию на вагине, используя изогнутую оловянную ложку, также изобретенную хирургом из Алабамы, – зеркало Симмса, как мы ее называем, – которая обеспечивает хороший доступ. Ей пришлось осторожно иссечь края фистулы, разобщить пузырную и влагалищную стенки и послойно ушить свищ. Симмс, после многих неудач, прибег к тонкой серебряной проволоке, которой закрывал хирургическую рану. Серебро вызывает в тканях минимальную воспалительную реакцию, а именно воспаление сводит на нет работу хирурга. Хема использовала хромированный кетгут.

За ужином, через месяц после того, как я узнал о болезни Гхоша, Хема поделилась с нами, что они с Шивой провели пятнадцать успешных операций ПВС – и не было ни одного рецидива!

– Этим я обязана Шиве, – уверяла Хема. – Он меня убедил, что на подготовку пациенток к операции надо больше времени. Так что теперь мы их принимаем и целых две недели кормим яйцами, мясом, молоком и витаминами, даем антибиотики, пока моча не очистится, и смазываем цинковой мазью бедра и вульву. Вытягиваем им ноги, заставляем двигаться. – Она с гордостью взглянула на Шиву. – Стыдно сказать, он лучше знает, что им нужно, чем я после стольких лет работы..."

...Ну т.е. надо иметь огромной доброты душу, чтобы вообще приблизиться к зловонным рабыням, выкинутым на улицу и родными и хозяевами и потратить полжизни в малоуспешных попытках излечения болезни. А ему после этого памятник сносят...

Кстати книга "Рассечение Стоуна" великолепна. Как вы поняли, не без медицинского натурализма, но если у вас есть на примете отрок, которого вы хотели бы увлечь медициной, то обязательно дайте ему это почитать - здорово цепляет.

Теперь будет  правильным запретить в США лечение везиковагинальной фистулы и других болезней по методу доктора Симса. 

он изобрёл вагинальный расширитель

Не толерантно это! Вот если бы анальный расширитель изобрел, то его бы не только не снесли бы, да еще бы золотом сверху покрыли бы!)))