Нации и конфигурации

В наследство от первых послереволюционных десятилетий, определивших территориальные контуры большинства союзных республик СССР, современным государствам СНГ достались острые территориальные и пограничные проблемы. На Западе, а после распада Союза – и на постсоветском пространстве в их возникновении, как правило, принято обвинять И. Сталина, специально заложившего под республики «бомбу замедленного действия», чтобы ими легче было управлять. Однако сегодня эта весьма распространенная точка зрения поставлена под сомнение.

Обвинения в умышленном перекраивании И. Сталиным национальных границ с целью поддержания между республиками тлеющих конфликтов были «сняты» отнюдь не российскими учеными, которым в этом вопросе априори доверяют меньше, а британским историком Александром Моррисоном. Объект его научных интересов: Средняя Азия в составе Российской империи. В последнее время также появилось несколько его публикаций на русском языке, в которых он критикует результаты «колониального» правления России в регионе. Пикантность ситуации заключается в том, что А. Моррисон преподает историю в Назарбаев-университете (Астана), а значит, имеет к Средней (Центральной) Азии непосредственное отношение. Поэтому его взгляды на результаты сталинской национальной политики заслуживают пристального внимания.

Статья А. Моррисона "Разоблачая бытующие на Западе мифы о Центральной Азии"  опубликована 14 февраля этого года русскоязычной версией Интернет-ресурса EurasiaNet.org, который финансируется Фондом Сороса и известен своим критическим отношением к России. Тем примечательней, что британский историк развенчивает невыгодные современной РФ исторические мифы. В государствах СНГ, да и на Западе, Россия воспринимается сегодня как прямая наследница Советского Союза, в связи с чем на нее, в той или иной мере, ложится ответственность (хотя бы морально-историческая) за действия его руководства. Несмотря на то, что со времени национально-государственного размежевания Средней Азии прошло уже более 80 лет, этот вопрос для государств региона, не урегулировавших окончательно проблему границ, остается крайне острым и привлекает к себе постоянное внимание.

Опираясь на серию исследований последнего времени, основанных на архивных данных, А. Моррисон отмечает, что

«… Сталин не являлся «крушителем наций», а, напротив, в качестве народного комиссара по делам национальностей придал им территориальную и институциональную форму».

Далее британский историк пишет:

«Он сделал это не в рамках политики в формате «разделяй и властвуй», а в ответ на рост националистских движений, появившихся во многих частях Российской империи в период революции и Гражданской войны. Была предпринята искренняя, хотя, возможно, и ошибочная, попытка создать национальные территориальные образования там, где их раньше не было, и произошло это потому, что Ленин и Сталин считали, что «отсталые народы» ни за что не смогут построить социализм, если он не будет формироваться на основе национальных образований». При этом процесс создания национальных республик отнюдь не был «спущен» из Москвы, а оказался «плодом часто непростых альянсов между местными интеллектуалами-националистами и советским государством, особенно так называемыми джадидами в Узбекистане и Алаш-Ордой в Казахстане».

Джадиды и Алаш – либеральные общественные движения, возникшие в Российской империи в конце XIX – начале XX века. Из всего спектра российских политических партий того времени они ближе всего к кадетам. Причины, по которым большевики в ходе осуществлении своей национальной политики были вынуждены сотрудничать с представителями этих движений, очевидны. С одной стороны, они в условиях Гражданской войны нуждались в союзниках «на местах», которыми и стали зарождающиеся национальные движения. Белые, выступавшие за «единую и неделимую» Россию, стать союзниками местных националистов не могли. С другой стороны, левых политических сил в тогдашнем среднеазиатском обществе почти не было, поэтому других союзников большевики в регионе найти просто не могли. Позднее большинство местных интеллектуалов, сотрудничавших в 1920-е гг. с большевиками, были репрессированы, но национальная политика СССР к тому времени в своих базовых чертах уже оформилась, а союзные республики были сформированы.

Ключевая идея А. Моррисона – опровержение мнения о целенаправленной перекройке границ с целью создания латентных (скрытых) этнических конфликтов, которые позволили бы центру держать ситуацию под контролем и не допустить чрезмерного усиления национальных автономий.

«Местные коммунистические организации, в рядах которых состояло много местных кадров, играли ключевые роли в переговорах с Москвой и друг с другом по поводу новых национальных границ, – замечает он. – В отличие от Африки, где на Берлинском конгрессе в 1884 году европейские колониальные державы действительно просто сели и начертили границы на карте, или Ближнего Востока, где при заключении Соглашения Сайкса-Пико (секретное соглашение Великобритании, Франции и России о разделе Османской империи) желания местных жителей не принимались, или почти не принимались, в расчет, появившиеся в Центральной Азии границы не чертили случайным образом, хотя в рамках этого процесса часто казалось, что нарушается географическая логика».

При проведении национальных границ в Средней Азии учитывались переписи населения, проводившиеся в Российской империи (1897 г.) и после революции 1917 г., специальные этнографические исследования, а также районирование, подразумевавшее создание жизнеспособных в экономическом плане территориальных образований. В «Инструкции к составлению племенных карт», разработанной Комиссией по изучению племенного состава населения России, например, указывалось, что

«При составлении племенных карт имеется в виду указать не только район расселения отдельных народностей России, но и выяснить взаимные численные и территориальные соотношения между всеми этническими элементами, населяющими государство. Поэтому необходимо, чтобы все работы по составлению племенных карт были централизованы и совершались по одному общему плану, одними и теми же методами».

В 1923 г. проводились экспедиционные работы по сплошному этнографическому обследованию Бухары и Хорезма, в ходе которых впервые был учтен национальный и родоплеменной состав населения этих территории.

Проблема заключалась в том, что, наряду с этническими, надо было учитывать и хозяйственно-экономические мотивы отнесения той или иной территории к определенному району и национальной республике.

В материале «История национально-государственного размежевания в Средней Азии» киргизского Института стратегического анализа и прогноза от 8 мая 2007 г., например, отмечается, что по решению подкомиссии по уточнению границ Комиссии по районированию Кара-киргизской автономной области (кара-киргизами до революции 1917 г. назывались киргизы) от 10 и 11 апреля 1925 года были предъявлены претензии на целый ряд территорий, среди жителей которых преобладали киргизы. Однако

«принцип экономической целесообразности был почти всегда не в пользу Кыргызстана. Хотя правительство Кыргызстана неоднократно настаивало на сохранении многих территорий за Кыргызстаном, практически во всем было ему отказано за исключением г. Ош, ст. Кара-Су и с. Уч-Курган».

Провести границы там, где национальных государств никогда не существовало, а идентичность строилась по религиозному или земляческому (принадлежности к определенной территории) принципу, оказалось крайне непросто. Выделить сформированные этнические территории со сплошным или доминирующим расселением титульного народа было порой невозможно, что во многом и обусловило нынешние причудливые очертания границ, породив вдобавок проблему анклавов.

«Процесс введения национальных границ в регионе, где их раньше не было, где двуязычие и многослойная идентичность были распространенным явлением, и где границы языков и этнических групп часто пролегали у границ между городами и сельскими районами, неизбежно порождал множество аномалий. Ташкент и Шымкент были городами, населенными европейцами и узбеками, а вокруг этих городов простирались территории, населенные по большей части казахами. Ташкент включили в состав Узбекистана, а Шымкент – Казахстана. Таджикоязычные Бухара и Самарканд были окружены сельскими районами, где население говорило на тюркских языках, и оба города оказались в Узбекистане, что до сих пор не дает покоя Таджикистану»,

– отмечает А. Моррисон.

Таджикистан действительно оказался в числе союзных республик, крайне недовольных итогами национально-территориального размежевания 1920-х гг. По мнению официального Душанбе, в результате таджики потеряли не только населенные ими обширные территории, но и древнейшие городские центры своей цивилизации и культуры – Самарканд и Бухару.

Эта проблема активно развивалась известным таджикским историком, академиком Рахимом Массовым.

«…Сама идея проведения размежевания, образования самостоятельной национальной государственности народов Средней Азии была прогрессивной. Однако ... прогрессивная идея была воплощена в жизнь с грубыми отступлениями от общественного принципа самоопределения народов и наций, с серьезными деформациями и искажениями. В результате бездумного, торопливого решения национально-территориального разграничения таджики оказались загнанными в узкие ущелья горных массивов Средней Азии, лишились жизненно важных территорий и исторических культурных центров»,

– писал он в одной из самых известных своих работ «История топорного разделения». 

Впрочем, в истории образования союзных республик Средней Азии есть и обратные примеры, когда «пострадавшей» стороной можно считать узбеков. Мориссон пишет:

«Учитывая, что казахи и кыргызы были по большей части кочевыми народами, представители этих групп составляли лишь малую часть городского населения в своих республиках, где города в основном населяли европейцы и узбеки.Ош и Джалал-Абад, где в 2010 году произошли наиболее ожесточенные столкновения, вошли в состав Кыргызстана, несмотря на то, что были населены преимущественно узбеками, но это произошло потому, что иначе они бы лишились важных для них с экономической точки зрения прилегающих сельских районов, населенных по большей части кыргызами, а также потому, что без них на юге Кыргызстана вообще бы не осталось городов».

В южных областях Киргизии до четверти всего населения до сих пор составляют узбеки, проживающие преимущественно в городах. Бишкек в связи с этим «подозревает» Ташкент в притязаниях на эти территории, что отчетливо проявилось во время июньских беспорядков 2010 г.

Критериями, в соответствии с которыми тот или иной народ СССР мог «получить» собственную республику, по словам А. Моррисона являлись население в размере 1 млн чел. и столица с доступом к железной дороге.

По другим данным, к таким «требованиям», помимо миллионного населения, относилось не железнодорожное сообщение, а выход к внешней границе СССР.

Строительство железной дороги – вопрос решаемый, как собственно, и присвоение статуса столицы, которую можно перенести в город с действующей железной дорогой. А вот численность свыше 1 млн чел. на момент проведения Всесоюзной переписи 1926 г. имели только казахи и узбеки. К этому же рубежу вплотную приблизились таджики, которые, однако, получили отдельную союзную республику только в 1929 г. Численность же киргизов и туркмен была заметно меньше 1 млн, хотя Туркменская ССР была создана еще в октябре 1924 г. Что касается выхода к внешним границам Союза, то все союзные республики Средней Азии его действительно имели. Любопытно, что каракалпаки на момент проведения размежевания не имели не соответствующего населения, ни выхода на внешнюю границу СССР, и получили в итоге лишь статус автономной области, которая вначале входила в состав Казахской АССР, а в 1936 г. была передана Узбекской ССР.

«…Попытки ввести принципы национальных государств в регионе, где население и политические границы всегда распределялись иным образом, не могли не создать проблем. Это касается не только Центральной Азии, но любого другого региона мира. Но ни Сталин, ни советское государство не заставляли Центральную Азию делиться по национальному признаку… У советского проекта по построению национальных территориальных образований были местные корни, и возник он на основе идей и движений местной мусульманской интеллигенции, возникших до прихода советской власти»,

– резюмирует А. Моррисон. 

Говоря о мотивах, побудивших советское руководство пойти на образование национальных республик, британский историк явно упускает из виду опасность реализации в регионе пантюркисткого проекта, подразумевавшего объединение всех народов в рамках одной республики.

Его реализация привела бы к объединению в границах одного административного образования огромной территории с тюркоязычным населением, что создавало опасность этнического сепаратизма. Но и создание национальных республик имело ряд позитивных последствий. Страны региона после распада Союза располагали не только собственной идентичностью, но и базовыми институтами национальных государств, что существенно упрощало их становление. 

Александр Шустов