Моральный эквивалент войны

Моральный эквивалент войны

Сегодняшние апологеты войны рассматривают ее под религиозным углом зрения. Для них война – нечто таинственное, священное. Не имеет значения, кто жертва, а кто агрессор, на чьей стороне боевой успех, а кто терпит поражение. Война делает нас свободными, позволяет раскрыться нашей природе во всей ее силе и сокрушающей мощи; она – абсолютное благо для всех, твердят служители культа Ареса. «Ужасы» военного времени – приемлемая цена, которую мы вынуждены платить за бегство из затхлого мира конторских делопроизводителей, клерков и гувернеров, мира благотворительных фондов и потребительских обществ, смешанных школ и кружков любителей домашних животных, алчных магнатов и разнузданных феминистов. Жизнь без риска, отваги, самопожертвования, жалкое прозябание в благоустроенном социальном яг- нятнике... Что может быть хуже, презреннее такого существования?

Перспектива отмены уклада, основанного на страхе (fear régime), внушает современному человеку, привыкшему сражаться с судьбой, ничуть не меньший страх, чем бедствия прежних времен, только страшится он уже не врагов, посягающих на его жизнь, а себя самого. Эту новую разновидность страха питает двоякое (во-первых, эстетическое, во-вторых, морально- психологическое) неприятие «утопии мира»: с одной стороны, нежелание расставаться с воен- ной романтикой, с поэзией ратной жизни, ностальгия по золотым временам, когда вопросы национальной чести, славы или позора государств решались на поле брани, когда история че- ловечества вихрем неслась от эпохи к эпохе, а не вяло раскручивалась по «эволюционной» спирали; с другой стороны – горькое сожаление при мысли о том, что сцена войны, грандиоз- ная и прекрасная, когда-нибудь опустеет, милитаристские ценности обесценятся, а добродете- ли воина останутся навсегда невостребованными. Эти чувства, как мне представляется, заслу- живают внимания и уважения не меньше, чем любые другие эстетические или этические по- требности. Их непросто вытравить из нашего сердца, – во всяком случае, рассуждениями о до- роговизне войны, о человеческих жертвах, страданиях, жестокости тут не поможешь. Ужасы не пугают, а возбуждают; когда же встает вопрос о предельных возможностях (extremes) человека, о проявлениях «лучшего», «высшего» в нас, разговор о цене кажется неуместным.

Пока антимилитаристы не предложат взамен института войны чего-то функционально подобного ей, не найдут морального эквивалента войны – такого ее аналога, который я бы срав- нил, воспользовавшись примером из физики, с механическим эквивалентом теплоты, – до тех пор они не добьются успеха. Санкции против нарушителей мира, штрафы и наказания, на которые они возлагают надежды в своем утопическом прожектерстве, слишком ничтожны и плос- ки, чтобы затронуть человека с милитаристским мышлением. Толстой с его пацифизмом и равнодушием к мирским «ценностям» – скорее исключение из правила. Страх перед Богом в каче- стве сдерживающего морального фактора представлялся ему более действенным, нежели страх перед человеком, врагом. Но нынешние миротворцы-социалисты не признают никаких ценностей, кроме мирских, не знают врагов, кроме голода; они трепещут только при мысли о нищете, которая, как самая страшная Божья кара, обрушивается на тех, кто не трудится. Это ущербное мнение разделяется всеми без исключения авторами социалистической ориентации, с работами которых я знаком.

Милитаристы бесспорно правы в том, что ратные добродетели, хотя и рождаются в хаосе войн, имеют для всех, включая «мирных» людей, абсолютную и постоянную ценность. Военный патриотизм представляет собой, в конечном счете, частное проявление более общего и глубинного патоса – страсти к соперничеству. Воинственность – одна из форм этой страсти, изна- чально преобладающая, но далеко не единственная; первая, но не последняя. Люди гордятся своей принадлежностью к сильной нации, способной обороняться и нападать, они согласны терпеть лишения, рисковать состоянием и самой жизнью, лишь бы не оказаться в порабоще- нии. Но что заставляет нас думать, что никакие иные аспекты коллективной жизни не могут со временем, при должном воздействии на людские умы, постепенно приобрести в глазах боль- шинства то же исключительное значение, что военно-политические успехи и неудачи сегодня, начать пробуждать в нас столь же сильные чувства? Почему не предположить, что когда-нибудь люди готовы будут платить высокую цену за возможность принадлежать к сообществу, которое было бы лучшим, сильнейшим не только в военном, но в любом отношении?

Если бы сегодня, и в этом заключается моя главная мысль, взамен архаичного воинского призыва правительство объявило набор в регулярную армию мира, созданную для борьбы против природы, а не против человека, наше общество стало бы нравственно здоровее и опре- деленно счастливее. Армейская дисциплина и аскетизм для молодых людей сделаются тогда чем-то привычным и естественным, никто не останется безразличен к суровым реалиям жизни, недоступным пониманию нынешних представителей высших классов. Каждый призванный на такую службу выберет для себя труд по душе, будь то работа в угольных шахтах или мытье по- суды, строительство городских небоскребов или стирка белья, прокладка автомобильных дорог и туннелей или выходы в море на промысловых судах в зимнюю пору. Моральные и физиче- ские испытания закалят наших юных тружеников, выбьют из них ребячество и вернут в обще- ство с более здоровыми интересами и трезвыми взглядами. Молодые люди исполнят свой гражданский долг и внесут посильную лепту в общее дело борьбы человека против природы.

В наше время война, как и прежде, все еще остается единственной силой, способной дисциплинировать целое общество, и покуда не найден эквивалентный ей инструмент, война должна идти своей дорогой. Но я искренне убежден, что современное человечество достигло черты, когда такой моральный эквивалент может быть создан. То, что кажется нам сегодня аб- солютной утопией, завтра станет реальностью, если только люди, обладающие ресурсом воздействия на общественное сознание, не упустят исторический шанс.