Сконструировав украинство, австро-польские экспериментаторы создали антирусских русских, находящихся в тесных связях с европейцами, ненавидящих «москалей» и готовых на любые зверства для уничтожения своих врагов

Газета Суть Времени № 544

Друзья, с этого номера и до № 550 (это первая декада сентября) в газете «Суть времени» будут выходить только статьи из монографии «Украинство». Поскольку если публиковать их наряду с другими материалами, то знакомство с проблемой — а так называемое «украинство» сейчас важнейшая проблема — растянется на полгода. Так что ближайшие полтора месяца редакция предполагает посвятить углубленному освоению «Украинства». Программы Сергея Кургиняна можно смотреть на видео-канале «Красной весны» (выходят еженедельно по вторникам) и там же, на КВ, знакомиться со статьями наших авторов и актуальными новостями.

Редакция газеты «Суть времени»

Исторические земли Восточной Галиции, Закарпатья и Северной Буковины составляют сегодня западные области Украины. Но долгое время эти территории входили в состав Австрийской империи Габсбургов, позднее преобразованной в Австро-Венгерскую империю. К XX веку жители именно этих земель стали наиболее радикальными носителями «украинства». Рассмотрим внимательно, какую политику проводили Габсбурги на этих землях и какова была историческая почва, подготовившая данную радикализацию.

Австро-венгерская Галиция возникла в 1772 году во время первого раздела Польши между Пруссией, Российской империей и Австрией. Часть эта при разделе досталась Австрии, хотя на то не было никаких исторических оснований.

Галиция была исторической древнерусской территорией.

Прямые потомки Ярослава Мудрого, его сына Владимира и внука Ростислава удерживали за собой с X века галицкие земли. В ходе междоусобиц данные территории входили в состав разных княжеств, но делили между собой их именно Рюриковичи.

В XII веке перемышльский князь Владимир Володаревич объединил юго-западные русские земли и основал единое Галицкое княжество. При его сыне, Ярославе Осмомысле, Галицкое княжество пережило свой расцвет. Однако сын Осмомысла стал последним представителем Галицкой династии.

Наконец, в 1199 году Роман Мстиславович — праправнук Владимира Мономаха, — объединив галицкие и волынские земли, основал еще более крупное Галицко-Волынское княжество. Это княжество со столицами в Галиче, Холме и Львове существовало вплоть до XIV века.

Таким образом, с древнейших времен и до середины XIV века галицкие земли были русскими. Правда, в XII веке на два года — в 1188–1189 годах — их захватили венгры. Дело было в том, что галичане изгнали своего князя Владимира Ярославича. Тот обратился за помощью к венгерскому королю Беле III. Бела вместо помощи отдал Галич своему малолетнему сыну Андрашу II. Но чинимые венграми безобразия — обиды женам и девицам, осквернение часовен и т. д. — быстро привели к восстанию и возвращению на престол Владимира Ярославича. Однако с тех пор венгерские короли без каких-либо на то оснований титуловали себя на латинский лад королями Галиции (rex Galiciae).

После падения Галицко-Волынского княжества галицкие земли отошли к Польше. Вскоре поляки переименуют их в Русское воеводство. Польская шляхта жестоко притесняла местное население. А в 1596 году православные галицких земель были вынуждены заключить унию с Римом.

То, что при разделе Польши в 1772 году галицкие земли достались Австрии, то есть немцам, не имело никаких исторических оснований и являлось чисто политической уступкой. Уступка эта была продиктована необходимостью в то время для России и Пруссии заключить союз с Австрией. Как отмечал историк В. О. Ключевский, «рассказывали, что при первом разделе Екатерина [II] плакала об этой уступке; 21 год спустя, при втором разделе, она спокойно говорила, что „со временем надобно выменять у императора Галицию, она ему некстати“; однако Галиция осталась за Австрией и после третьего раздела».

Габсбурги

Здесь нужно сказать несколько слов о тогдашней Австрии и ее монархической династии — доме Габсбургов.

Зенит могущества Габсбургов приходился на середину XVI века, когда император Священной Римской империи германской нации Карл V объединил под своей властью больше половины территорий современной Западной Европы. Но уже к XVII веку Габсбурги потеряли свою былую мощь.

Мария Терезия, дочь последнего представителя собственно Габсбургской династии, Карла VI, в 1736 году вышла замуж за герцога лотарингского Франца Стефана. Именно Габсбург-Лотарингский дом сумеет построить к 1804 году последний оплот Габсбургов — Австрийскую империю. Галиция стала важным элементом в ее строительстве.

Надо сказать, что полное отсутствие прав на полученные русские территории Габсбурги прекрасно понимали. Во время первого раздела Польши Мария Терезия писала своему сыну Иосифу II: «Я не понимаю политики, которая позволяет в случае, когда двое используют свое превосходство (имеется в виду прусский король Фридрих II и российская императрица Екатерина II. — Авт.), чтобы угнетать невинного (Речь Посполитую. — Авт.), что третий (Австрия. — Авт.) может и должен подражать и совершать ту же несправедливость в качестве чистой меры предосторожности на будущее и удобства в настоящее время».

Моральные страдания за судьбу Польши не помешали Марии Терезии заполучить самый большой кусок при ее разделе — больше, чем достались Пруссии и России. После того как австрийский посол объявил о землях, переходящих к Австрии, Фридрих II воскликнул: «Черт возьми, господа! У вас, я вижу, отличный аппетит: ваша доля столь же велика, как моя и русская вместе…» О попутных переживаниях же Марии Терезии за поляков Фридрих II со свойственной ему прусской прямотой писал: «Чем больше она плачет, тем больше она берет».

Полученные земли Габсбурги назвали «Королевством Галиции и Лодомерии». Уже в названии была скрыта попытка обосновать права Австрии на эти земли. Ведь глава Габсбургов носил помимо прочего титул короля Венгерского, а венгерские короли титуловали себя «королями Галиции». Титул этот, как мы помним, они себе взяли после двухлетнего бесчинства венгров в XII веке на галицких землях. При этом Польша получила данные территории только в XIV веке. Стало быть, следуя этой логике, Габсбурги, отняв Галицию у Польши, чуть ли не восстанавливали историческую справедливость.

Примечательно, что при этом возникшую вскоре идею присоединить Галицию к Венгрии, входившей в состав Австрийской империи, Иосиф II отмел на корню, назвав ее в переписке с матерью Марией Терезией «абсурдной и даже вредной». Венгрия была и так чересчур крупным образованием, и Габсбурги боялись ее усиления.

Отношение Габсбургов к новоприобретенным землям точно раскрывается в письме Иосифа II, написанном им во время его первого визита в Галицию своему брату Леопольду во Флоренцию: «Итак, я здесь, среди сарматов». При этом для тогдашней просвещенной Европы слово «сарматы» ассоциировалось с «варварством», азиатчиной, с далекими полулегендарными землями Скифии. Гордость польской шляхты своим «сарматским» происхождением в австрийцах понимания отнюдь не встречала…

Габсбургская монархия на первом этапе своего присутствия в Галиции пыталась создать галицийскую идентичность как «идеологическую tabula rasa». Однако эти планы наталкивались на резкое противодействие польской шляхты, мечтавшей о воссоздании Речи Посполитой.

На первом этапе Габсбурги надеялись ассимилировать поляков, включив их в гравитационное поле немецкого мира и создав таким образом эту самую новую галицийскую идентичность. Задача ассимиляции стала особенно важной, когда после третьего раздела Польши Австрия приобрела исконно польскую (а не русскую) территорию — Малую Польшу (с центром в Кракове). Малая Польша также была включена в Галицию, хотя исторически вообще не имела к галицким землям никакого отношения. Поляки же после присоединения к Галиции Малой Польши стали считать Галицию последним прибежищем польской культуры в отсутствие польского государства.

1780-е годы были отмечены в Австрии крупными реформами, затеянными Иосифом II в духе просвещенного абсолютизма: административная централизация, введение религиозной терпимости, ослабление цензуры, частичная отмена крепостного права, уменьшение дворянских привилегий.

Отметим сразу, что крепостное право в Галиции было гораздо более тяжелым, чем в России. Так, барщина там достигала 312 дней в году. Таким образом, крепостным крестьянам оставалось всего 50 дней для того, чтобы обеспечить себя едой и одеждой на целый год. «Это было чем-то очень обычным, когда людей (крестьян. — Авт.) оставляли лежать мертвыми под кнутом», — писал очевидец тогдашних нравов. Крайняя нищета региона вошла в поговорку: землю шуточно называли «Королевство Голиции и Голодомерии» — от слов «голь» и «голод».

При всем том австрийцы противопоставляли варварство прежней Галиции под властью Польши просвещению и цивилизации, якобы привносимым Веной. Так, официальный пропагандист реформ Иосифа II Франц Краттер призывал Галицию «навсегда отучиться от постыдных пороков польской нации, которые подрывают нравы, здоровье и богатство».

С этой пропагандой был связан и значительный приток немецких переселенцев в Галицию в тот период. Австрийские немцы были католиками, приезжающие же немцы — протестантами. Поток протестантов в Галицию еще более увеличился после провозглашения Иосифом II в 1781 году религиозной терпимости. Кроме того, немецкие колонисты в Галиции освобождались от военной службы и пользовались большими налоговыми льготами.

Еще один венский пропагандист Альфонс Транпаур восхвалял в своем анонимном памфлете Галицию как «новое Перу». А вышеупомянутый Краттер называл ее «землей обетованной»: «Бог показал Моисею землю обетованную только издалека… но меня Он провел по ней до конца».

В рамках политики религиозной терпимости, получившей название «иосифизма» по имени императора Иосифа, ряд преференций был дан и униатам. Надо сказать, что еще императрица Мария Терезия ввела официальный термин «грекокатолики», чтобы подчеркнуть равенство католиков и униатов. При Иосифе II же, пусть и формально, униатская церковь получила равный статус с католической. Данная мера сильно ограничила власть поляков над униатской церковью, которую они с момента учреждения унии считали своей вотчиной.

Политика просвещенного абсолютизма, ограничившего дворянские привилегии, вызвала серьезное сопротивление в провинциях. Наиболее крупный протест нарастал в Венгрии — самой большой провинции монархии, где проживало ненемецкое население, активно сопротивлявшееся централизации.

В 1790 году к власти пришел новый император Австрии Леопольд II. Во Франции в этот момент была в разгаре Великая французская революция. Тогда польская шляхта впервые «показала зубы»: в том же 1790 году в Вене появился анонимный документ, получивший название «Великой хартии вольностей Галиции». Хартия требовала уважать права дворянства, дорожить его чувством чести. Политика же уравнивания сословий Иосифа II в документе сравнивалась с турецкой деспотией.

Отметим, что польская шляхта в силу сословной спеси — рыцарского «сарматского» происхождения и пр. — считала себя выше не только своих крестьян, но даже и немецких колонистов-протестантов.

Ответ авторам «Хартии» дал помощник львовского губернатора, тайный советник императора Эрнст Кортум. Кортум прекрасно видел уязвимость польской шляхетской спеси и атаковал поляков с этой стороны: «Вы ждете какого-нибудь Мессию, который освободит вас от власти язычников, то есть немцев».

Кортум оспаривает право поляков говорить от имени всей Галиции: «Неужели польский язык действительно является настоящим национальным языком Галиции? Являются ли польская нация или польское дворянство исконными жителями этой земли?» Кортум, оппонируя полякам, утверждает, что около 1320 года «первые польские колонисты прибыли в эти земли из Мазовии». Спустя четверть века польский король Казимир Великий, отмечает Кортум, «присоединил земли к короне, одарил польскую знать владениями русских бояр (reussischen Bojaren) и привел в страну еще больше польских переселенцев». Кортум называет русских (reussische) местными автохтонами. Он специально оговаривает, что русские до сих пор являются преобладающим населением в провинции, что они сохранили «греческую религию (униатство. — Авт.), русские нравы и язык».

Жан-Пьер Норблен де ла Гурден. Польский шляхтич. 1817

Оговорив всё это, Кортум заявляет, что поляки в Галиции такие же захватчики, как и немцы: «Вы не менее чужие в Галиции, чем немцы. Вы пришли в эту страну чужеземцами, и за долгое время забыли о своем происхождении». А на требования «Хартии» ввести на всей территории Галиции польский язык в качестве галицийского национального он отвечал: «Вы не можете претендовать на то, что польский когда-либо был национальным языком Галиции».

По мнению Кортума, Габсбурги принесли в Галицию цивилизацию, которую он противопоставлял польскому варварству: «Представьте на мгновение всех немецких жителей, покинувших Польшу и Галицию, с их трудолюбием и деловитостью, а затем представьте себе образ этих земель. Можно ли найти какой-либо другой аналог, кроме Тартарии (Tartarey)?» Отметим, что под Тартарией европейцы того времени подразумевали азиатские земли диких варваров на востоке, то есть прежде всего в России.

Следующее сравнение Кортума галицийского крестьянства с туземцами показывает реальное отношение «цивилизаторов»-Габсбургов к своим вассалам. Кортум заявляет, что император Иосиф II «дал или хотел дать» русскому крестьянину собственность и свободу, чем «сформировал прекрасный идеал в душе галицийского илота». Однако, сокрушается Кортум, «илот» не оценил дара: «Но точно так же, как дикарь в южных морях с удивлением смотрит на европейский корабль, так и галицийский крестьянин смотрел на подарок, который сделал его благодетельный монарх».

Тезисы Кортума об отсутствии у шляхты прав на Галицию звучали несколько голословно. Нужна была полноценная историческая концепция, которая обосновала бы права Габсбургов на эти земли и опровергла бы наличие таких прав у поляков.

Созданием такой концепции занялся Иоганн Кристиан фон Энгель, опубликовавший в 90-х годах XVIII века две работы: «История Галича и Владимира» (1792 год) и «История Украины и украинских казаков» (1796 год). Последняя была издана в 48-м томе «Истории мира», написанной группой немецких и английских историков. В этот же том вошло и доработанное второе издание «Истории Галича и Владимира», вышедшее под заголовком «История Галиции и Лодомерии». Задача этих сочинений была в развенчании претензий шляхты на земли Галиции. Одновременно работа развенчивала отнюдь не менее опасные для австрийцев претензии Российской империи.

Энгель в предисловии ко второму изданию «Истории Галича и Владимира» прозрачно пояснял причины своих исторических изысканий: «Кто же не испугается, когда русский генерал Тутомлин поясняет в своем универсале от 18 июля 1795 года по поводу занятия Холма, Белза и Луцка, что они являются частями древнего Русского государства? <…> А что было бы, если бы российскому кабинету вздумалось утверждать, что Галиция есть собственно русская провинция, потому что там тоже когда-то правили родственники и потомки киевских великих князей?»

Известный исследователь феномена украинства Пол Роберт Магочи писал об Энгеле: «Молодой Энгель… был верным слугой Габсбургов. Его история Галиции представляла австрийскую, или, точнее сказать, имперскую австро-венгерскую интерпретацию прошлого этого региона».

В «Истории Галича и Владимира» Энгель конструирует исторический миф о том, что Галицкое княжество было создано на окраине владений Арпадов (венгерской династии) специально для князя Бориса Калмановича. «Галич возникает с 1123 по 1127 год, в его князья возведен венгерский князь Борис», — заявляет Энгель.

Энгель утверждал, что Галиция естественным образом была частью Венгрии, и что она была лишь временно отделена от нее. Точка зрения Энгеля стала официальной научной точкой зрения не только в Габсбургской монархии, но и повсеместно в Европе. Развенчана основательно и научно она была только спустя десятилетия в работах русинских авторов Якова Головацкого и Дениса Зубрицкого, показавших, что Галич входил в состав Древней Руси с центром в Киеве.

Вышеупомянутый Борис никогда не был ни галицким правителем, ни даже венгерским принцем (он был лишь неудачным претендентом на венгерский престол). Сведения же о русском происхождении Галича Энгель мог бы почерпнуть из известной ему «Истории Польши» Яна Длугоша. Однако Энгель, действуя в угоду Габсбургам, предпочел сослаться на «Великопольскую хронику», в которой история Галича описана туманно и с явными ошибками. В России же, благодаря летописям (в том числе Ипатьевской), всегда знали, что Галич был русским городом, и хорошо знали его историю. Но в те времена русская точка зрения не была слышна в Европе.

В работах Энгеля впервые начинают проступать контуры будущего конструкта «Украина — анти-Россия». При этом сам Энгель основывался на книге французского инженера Гийома Левассера де Боплана, служившего при дворе польского короля. Первое издание труда Боплана 1651 года носило название «Описание окраин (contrées) Польского королевства». В данном издании использовалось также слово «Okranie» и пояснялось, что это «большое пограничье (lisière)» между Московией и Трансильванией. Второе издание 1660 года получило уже название «Описание Украины, которая является несколькими провинциями Польского королевства». Слово «Okranie» в нем было заменено на «Ukranie», однако эта «Ukranie», по Боплану, представляла из себя «несколько провинций Польского королевства». Добавим, что на картах, составленных тем же Бопланом, слово «Украина» тоже фигурировало: на карте 1639 года значилось «Украинская географическая карта» (Tabula geographica Ukrainska), а на карте 1648 года — «Общее описание пустынных земель, в просторечьи именуемых Украиной…» (Delineatio generalis camporum desertorum vulgo Ukraina…). Украинские националисты ссылаются тем не менее на Боплана, как на первого, кто упоминал в западных источниках Украину как политическое образование. То, что по Боплану «Украина» — это пустынные окраинные территории Польши, они предпочитают не указывать…

Добавим, кстати, что француз Боплан взял понятие «Украина» у поляков, которые в ту эпоху иногда употребляли его в значении окраинных земель Польши. К концу XVI века относятся крайне немногочисленные письменные упоминания слова «Украина», используемого для обозначения территории. Первым таким упоминанием считается письмо 1585 года виленского камергера Радошовского, в котором использовалось выражение «Подольская Украина» (Ukraina Podolska). А военный договор 1590 года поляков с казаками носил название «Устав с низовцами и Украиной» («Porządek z strony Niżowców i Ukrainy») (под «низовцами» подразумевались запорожские казаки).

Отметим также, что изображение «Украины» впервые появляется на карте Радзивиллов, опубликованной в Амстердаме в 1613 году. На этой карте наряду с «внутренней Волынью» («Wolynia citerior») изображена «внешняя Волынь, которая уже Украиной или Низом называется» («Volynia ulterior, quae tum Ukraina tum Nis ab aliis vocitatur») Здесь под Низом вновь подразумевается территория запорожских казаков. На карте Радзивиллов «Volynia ulterior» представляет собой небольшую территорию на правом берегу Днепра в окрестностях Киева.

Но вернемся к Энгелю, который, повторим, в своих построениях опирался в том числе на Боплана.

«Описание Украины, которая является некоторыми провинциями Королевства Польши. Простирается от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании». 1660

Украина по Энгелю

Украина, по Энгелю, — это территория казаков, являющихся отдельной нацией. Для Энгеля, как и для его предшественника Боплана, украинцы тождественны казакам. Современные украинизаторы превозносят Энгеля как одного из первых европейцев, признавших существование Украины и вообще использующих это слово «Украина». Но — досадный факт для современных украинских идеологов — Энгель называет русскими… и украинцев, и москалей. И еще один неприятный факт, о котором также умалчивает современная украинская историография, состоит в том, что для Энгеля понятие «Украина» имеет чисто географическое происхождение: «О ней (об этой стране. — Авт.) говорили, что она расположена на границе, на окраине (U Krajne — значится в оригинале. — Авт.), отсюда и возникло название», — пишет Энгель.

Обсудив эти фундаментальные для украинского проекта исторические труды, вернемся к политике Габсбургов в Галиции в конце XVIII — начале XIX века.

Политика Габсбургов в Галиции в конце XVIII — начале XIX века

Декларированная императором Иосифом II религиозная терпимость в Галиции была гарантирована немцам, но далеко не всегда — полякам. Так, польская шляхта называла Богоматерь истинной королевой Польши, существовал соответствующий культ, следуя которому шляхта молилась такой Богоматери-королеве. Однако Габсбурги строго-настрого запретили это отождествление. Был издан специальный указ, запрещавший не только молиться за Святую Деву — королеву Польши, но даже называть ее так. Фраза молитвы «Королева Польши молится за нас» была официально заменена на «Королева Галиции и Лодомерии молится за нас».

После неудачного восстания Костюшко Пруссия, Россия и Австрия в 1795 году в третий, последний, раз поделили Польшу. При этом каждая сторона обязалась не упоминать о своих претензиях на Королевство Польское, само название Польши оказывалось под запретом: «Стороны договорились и обязуются никогда не включать в свои титулы… название или обозначение Королевства Польского, которое с настоящего момента не должно существовать».

В 1806 году новый император Франц I учредил в Галиции грекокатолическую митрополию. Надо сказать, что последняя мера явно преследовала цель отрыва русинов Галиции от других русских — прежде всего, проживавших на территории Российской империи.

Весьма примечательно, что еще в 1773 году, сразу после вхождения Галиции в состав Габсбургской монархии, епископ Львовский Лев Шептицкий (из рода Шептицких, к которому принадлежал и один из главных украинизаторов митрополит Андрей Шептицкий) предлагал создать на этих землях митрополию. В своем письме к австрийскому императору Лев Шептицкий фактически побуждал начать новый крестовый поход на Русь. Галицкая грекокатолическая митрополия должна была, согласно его предложению, стимулировать распространение униатства по ту сторону границы на территорию Малороссии, что позволило бы начать новый этап борьбы со «схизматиками».

Итогом такой политики Шептицкий видел создание (он называл это «воссозданием») единой униатской «Русской митрополии», она же «Киевская митрополия», которая бы объединила «Волынь, Украину и Литву». Иными словами, Шептицкий предлагал распространить униатство на территорию всего бывшего Великого княжества Литовского — а так широко уния по факту никогда не распространялась. Далее, мечтал Шептицкий, униатский митрополит объединит под своей властью и Галицкую, и Киевскую митрополии и станет «митрополитом с титулом Киевский и Галицкий».

Шептицкий говорил о прямой заинтересованности Габсбургов в таком сценарии, поскольку они получат «политическую поддержку той части Украины», которая принадлежала Российской империи. То есть намекал на возможность в будущем аннексировать эти территории. Отметим, что Лев Шептицкий, писавший свое послание на латыни, использовал в данном случае термин «Украина», как и Боплан с Энгелем, в смысле «окраинных» польских земель — он так и пишет «Ukraina Polona». Не менее важно и то, что Лев Шептицкий и Галицию, и Малороссию объединяет под единым понятием Украина, а вот Волынь считает отдельной территорией.

Вот такой полномасштабный план по отрыву «украинских» земель от России путем создания униатской митрополии!

Галиция при Наполеоне

В 1807 году тема статуса Галиции получила новое звучание. По условиям Тильзитского мирного договора под протекторатом Наполеона было создано Герцогство Варшавское.

А в 1809 году польский князь Юзеф Понятовский, ставший при Наполеоне главнокомандующим вооруженными силами Герцогства Варшавского, занял Краков и другие галицийские города. Габсбургский проект Галиции оказался под большим вопросом.

Тут надо сказать, что Наполеон и австрийский канцлер Меттерних вели сложную игру вокруг Галиции, обсуждая различные политические комбинации.

Так, Наполеон обещал включить Галицию в Герцогство Варшавское, рассчитывая на поддержку поляков в войне против России. Одновременно Бонапарт рассматривал вариант союза с Александром I, и тогда сильное польское государство было бы никому не нужно: французский император позже признавался, что он постоянно подталкивал Александра занять земли Галиции, что неминуемо бы поссорило Россию с Австрией и толкнуло ее в объятия Франции.

В сентябре 1810 года Наполеон и Меттерних обсуждали обмен Галиции на Иллирийские провинции. Наполеон давил на Меттерниха, намекая на шаткость положения Габсбургов в Галиции. Меттерних докладывал императору Францу I: «Он (Наполеон. — Авт.) говорил о возможности восстаний, которые в ходе следующей войны могут разразиться в нашей провинции Галиция, и которые он может оказаться склонным поддержать в интересах своих польских союзников…» Меттерних же, относясь к Галиции как к чужеродному необязательному элементу в составе Габсбургской империи, хотел продать ее подороже: «Мы можем либо потерять Галицию без компенсации, либо добровольно отдать ее с компенсацией». Под компенсацией подразумевались Иллирийские провинции.

Согласно франко-австрийскому союзному договору 1812 года Вена должна была передать после войны с Россией Галицию Великому герцогству Варшавскому. Этим планам не суждено было сбыться, поскольку Наполеон проиграл русскую кампанию.

В 1815 году по решению Венского конгресса Габсбурги с небольшими потерями вернули в свой состав Галицию. Краков же стал «вольным городом» под протекторатом Австрии, России и Пруссии.

В апреле 1815 года, во время знаменитых «ста дней» Наполеона, Меттерних с наместником Галиции Петером Гессом обсудят возможность продолжать курс на ассимиляцию поляков. Гесс предлагал превращать поляков Галиции в немцев и делать это в два этапа: «Граф Гесс очень справедливо замечает, — пишет Меттерних, — что тенденция должна быть в основном такой: не превращать поляков в немцев сразу, но прежде всего сначала сделать из них настоящих галичан (выделено нами. — Авт.), поскольку только такой последовательностью этапов можно надеяться достичь конечной цели, и любое другое поведение правительства не только уведет от нее, но и может стать в настоящий момент даже опасным».

Политика эта дала очень относительные результаты. Лишь небольшая часть галицких поляков отказалась от идеи восстановления Польши, признала власть Габсбургов и вошла в администрацию края. Впоследствии, как мы увидим, поляки предложат Вене сотрудничать на совсем других условиях.

Среди первых «лояльных» был поляк Юзеф Оссолинский, считающийся одним из авторов анонимной «Великой хартии вольностей Галиции». Оссолинский создал во Львове библиотеку, в стенах которой вскоре возникло научно-исследовательское общество, ставшее важнейшим центром польской культуры в Восточной Галиции. В здании «Оссолинеума» в наши дни располагается Львовская национальная библиотека. В 1817 году Оссолинский писал: «Не ущемление (польской. — Авт.) национальности, а скорее склонение ее на сторону правящего дома (Габсбургов. — Авт.) одновременно и объединило бы Галицию, и стало бы приманкой для соседних земель».

В посленаполеоновский период Габсбурги осознают, что политика просвещенного абсолютизма не принесла необходимых плодов, и что в Галиции основной силой остаются мятежные поляки. Австрийцам приходится идти на уступки.

В 1818 году имперская комиссия по образованию постановила, что польский, а не немецкий язык становится предпочтительным языком начального образования в Галиции. Немецкий остается языком высшего образования. При этом во Львовском университете, где преподавание до сих пор велось исключительно на немецком языке, появляется кафедра польского языка и литературы.

Собственно, признание польского, а не русского языка было лишь подтверждением того факта, что в те времена в Галиции в школах и университетах обучались только поляки — русское же, крестьянское, население было безграмотным.

Первые русинские будители

Осознав свою полную неспособность в одиночку противостоять полякам, австрийцы начинают заигрывать с русинским крестьянским населением. Габсбурги сознательно раздувают конфликт, который ярко вспыхнет через 30 лет.

По отмашке венского правительства в 1816 году в Перемышле создается Товарищество (Общество) грекокатолических священников Галиции, предназначенное, как говорилось в его уставе, утвержденном императором Францем I, стимулировать «воспитание патриотизма и лояльности» к австрийской династии. «Товарищество» в Перемышле действует в союзе с митрополитом Галицким Михаилом Левицким, резиденция которого находилась во Львове, и с униатскими кругами венской Королевской общей грекокатолической семинарии при церкви св. Варвары (Барбареуме), составляя так называемый «венско-перемышльский круг».

Русинский язык

Успеху работы «Товарищества» способствовала деятельность его основателя, униатского священника Ивана Могильницкого, который с позволения австрийских властей начинает разрабатывать русинский язык. Могильницкий просто перекладывает устное наречие русинов Галиции фонетически (по принципу «как слышится, так и пишется») на кириллицу. Как отмечает современный венский исследователь Михаэль Мозер, язык Могильницкого представлял собой «довольно любопытную смесь рутенских церковнославянских и народных элементов с сильной примесью полонизмов».

В 1815 году Могильницкий печатает на новоизобретенном языке Катехизис.

В 1816 году он учреждает в Перемышле Русинское ученое сообщество, а на следующий год — и школу для певцов и учителей грекокатолической церкви. В это же время Могильницкий создает Букварь русинского языка. Новый язык быстро менялся — каждое последующее издание букваря и Катехизиса Могильницкого отражает эти изменения.

В 1818 году выходит официальный циркуляр, разрешающий ограниченное преподавание русинского языка в начальных школах Восточной Галиции. Забегая вперед, скажем, что к 1832 году в Перемышльской епархии русинскому письменному языку обучали уже примерно в 400 школах.

В 1818 же году Могильницкий в Перемышле начинает читать проповеди на народном языке.

В том же 1818 году во Львове назначают нового грекокатолического митрополита Ивана Снегурского. Этот ставленник Вены активно поддерживает в Перемышле начинание Могильницкого. Снегурский впервые в истории русинов начинает писать пастырские послания на недавно созданном Могильницким языке. Как указывает Мозер, после назначения Снегурского Перемышль становится «центром создания» русинского языка. Мозер пишет: «В годы его (Снегурского. — Авт.) епископства (1818–1847) целая группа интеллектуалов собралась в грекокатолической епархии Перемышля; в ее распоряжении находилась собственная типография».

Украинская версия истории представляет деятельность Могильницкого как первого украинского будителя — так учат сегодня в украинских школах. При этом в ряде научных статей для подтверждения данной версии ссылаются на авторитет Ивана Франко. Франко действительно называл деятельность «Товарищества», созданного Могильницким, «одним из первых выразительных проблесков национального чувства». Вот только говорил он не о «галицких украинцах», как это, например, утверждает литературовед Роман Кирчев, а о (продолжаем прямую цитату Франко) «…южно-руськой нации, которая населяла восточную Галичину». И — ни слова об украинцах. Франко, будучи одним из создателей украинофильского движения, прекрасно понимал, что в начале XIX века в Галиции ни о каких украинцах еще и слыхом не слыхивали.

В своей работе «Ведомость о руском языце» Могильницкий подчеркивает, что «рускiй» язык не является «мешаниной славенского, российского и польского языка», а является языком самостоятельным. Отметим, что, говоря о русинах и их языке, Могильницкий пишет «рускiй» с одной «с». Аналогично будут поступать и другие создатели русинской, а впоследствии и украинской идентичностей…

При этом Могильницкий считает, что «рускiй» язык наиболее древний, наиболее близкий к славянскому праязыку: «Язык рускiй наиболее соответствует первоначальному, или материнскому, языку славенскому».

Вместе с тем, по Могильницкому, «рускiй» язык тождественен белорусскому и малороссийскому: «Язык… рускiй суть то само значные… малорускiй, белороссiйскiй». Могильницкий особо подчеркивает, что «рускiй» язык — это именно не «россiйский», но «малороссiйский»: «языкъ рускій то само значитъ, що мова малороссійска».

Понятие «Украина» у Могильницкого фигурирует не как этноним, а исключительно как название одной из территорий Руси (аналогично тому, как и у Энгеля — одной из территорий, «Окраины», Польши). При этом Могильницкий под Украиной подразумевает Малороссию: «На Малоруси, то есть на Украине», — пишет он. Под Малороссией же он понимает территории вокруг Киева. Могильницкий делает откровенные реверансы в сторону Габсбургов, заявляя, что именно они спасли русинов от ужасов междоусобиц и польского гнета: «Освобождение от бед сих принесли Божьей милостью монархи Австрийские!» После чего Могильницкий заверяет Габсбургов: «Сердца наши из рода в род будут нерушимо благодарны и верны правящему нами счастливо Императору Австрийскому и преславному Дому его». Надо сказать, что впоследствии русины будут не раз делать такие заверения, причем искренно, а Габсбурги будут этим умело пользоваться.

О глубокой связи Могильницкого с официальной Веной красноречиво свидетельствует следующий факт: в 1818 году австрийский император Франц I произвел его в немецкие дворяне.

В 1834 году ученик Могильницкого Иосиф Левицкий публикует на немецком языке первую грамматику русинского языка. А через несколько лет появится гораздо более проработанная русинская грамматика на польском языке.

Панславизм, первая азбучная война и Руськая троица

В первой половине XIX века в странах Восточной Европы активно развивались идеи панславизма — объединения всех славян.

В России традиционно под панславизмом понимается именно русский панславизм. Крупнейшим его представителем был Михаил Погодин, посетивший в 1835 году Львов и завязавший знакомства с местными панславистами и со львовским духовенством. Русский панславизм стремился возглавить движение славянского возрождения и в перспективе присоединить к Российской империи славянские земли.

Между тем чешское и польское панславистские движения возникли раньше русского и были никак не менее политически значимы. Чешские и польские панслависты предлагали создать независимую славянскую конфедерацию, которая явным образом могла возникнуть лишь после краха Австрийской и Российской империй, а также Пруссии, в состав которой входила часть польских земель. Славяне, согласно панславистам, должны были освободить народы Европы от гнета империй.

«Отцом» чешской славистики был чех Йосеф Добровский.

Последователем Добровского стал венский придворный библиотекарь, словенец Варфоломей Копитар, создатель грамматики словенского языка. Интересно, что в 1816 году Копитар после знакомства в Вене с русинами признал в своем трактате «Руснякская литература» (Russniakische Literatur) существование самостоятельного «руснякского» (die Rusniaken) народа. Уже тогда он предложил русинам разработать собственную грамматику на основе латиницы, а не кириллицы, чтобы русины «спасли себя от потопления в русском море».

В 1817 году чешский славист Вацлав Ганка объявил, что обнаружил в одной из готических церквей образец чешской литературы аж XIII века — так называемую Краледворскую рукопись. Год спустя Ганка заявил об обнаружении Зеленогорской рукописи. Подлинность последней была тут же оспорена Добровским. Сегодня не вызывает сомнения, что обе рукописи изготовил Ганка, возможно, совместно с другим чешским славистом Йозефом Линдой. Тем не менее Краледворская рукопись надолго стала символом чешского и общеславянского возрождения.

Расцвет чешского панславизма приходится на 30–40-е годы XIX века. Крупнейшими его представителями были Ян Коллар, Павел Шафарик и Карел Гавличек-Боровский.

Основателем же польского панславизма стал в начале XIX века Зориан Доленга-Ходаковский.

В 1821–1826 годах во Львове действовал конспиративный кружок, получивший название Товарищества сторонников славянства. В него входили Люциан Семеньский, Август Белевский и Людвик Набеляк.

После поражения польского ноябрьского восстания 1830 года многие поляки бежали из Российской империи во Львов, ставший с этого момента крупнейшим центром польского панславизма.

В том же 1830 году Семеньский, Белевский и Набеляк начинают издавать во Львове альманах «Галичанин». В альманахе сразу же публикуется польский перевод отрывков из Краледворской рукописи с пространным введением Набеляка, изложившим в нем основы панславизма (чуть позже Семеньский переведет данную поддельную рукопись полностью). Публикуются в «Галичанине» и переводы сербских песен Белевского, и переводы украинских песен.

В то же время расцветает так называемая «украинская школа» польской литературы. Наиболее яркими ее представителями были Михаил Грабовский, Юзеф Богдан Залеский и Северин Гощинский.

Михал Андриолли. Каневский замок. 1880

«Украинская школа» воспевала нравы и обычаи Малороссии — главным образом казаков. Манифестом группы стала поэма Гощинского «Каневский замок», вышедшая в 1828 году.

После провала ноябрьского восстания Гощинский бежал во Львов. В 1832 году во Львове он вместе с Белевским и Семеньским создал литературную группу «Жевония» (Ziewonia). «Жевония» будет собирать местные русинские легенды и сказания о казаках. Одноименный альманах «Жевония», начавший выходить в 1834 году, станет одним из рупоров польского панславизма в Галиции и «кузницей славянского сознания». «Жевончики» быстро установили связи с другими панславистами Австрийской империи — чехами, словаками и пр., — а также с польской эмиграцией в Париже.

В 1833 году один из близких к «жевончикам» львовских славистов Вацлав Залеский издал сборник польских и русинских песен под названием «Песни польские и руские народа галицийского» («Pieśni polskie i ruskie ludu galicyjskiego»).

Вышеупомянутый Иван Франко так оценивал «Песни» Залеского: «Эта книга была первой ласточкой нашего народного пробуждения. Благодаря ей образованные русины убедились, что и у них, в устах простого холопа-барщинника, жили песни и сказания, которыми они могли гордиться перед миром».

Между тем книга Залеского породила смятение в рядах русинских будителей. Дело в том, что Залеский опубликовал русинские песни не в переводе на польский, как это делалось в «Галичанине», а на языке оригинала, но не кириллицей, а латиницей. Сам Залеский, в отличие от многих «жевончиков», постепенно перейдет в группу «соглашателей». Выступая против польского сепаратизма и за сотрудничество с Веной, Залеский сделает во Львове блестящую карьеру и в конце жизненного пути даже станет губернатором Галиции.

В 1834 году один из учеников Могильницкого Иосиф Лозинский, вдохновленный «Песнями» Залеского, опубликует в одной из львовских газет статью «О введении польского абецадла в рускую письменность» («O wprowadzeniu abecadła polskiego do pismiennictwa ruskiego»). В ней он предложил перевести изобретенный Могильницким язык на польский алфавит, то есть на латиницу. За таким латинским русинским алфавитом закрепилось данное по его первым буквам название «абецадло». Лозинский утверждал, что переход на популярную в мире латиницу послужит распространению русинской культуры. За Лозинским стояли не только поляки, но и Вена, которой избыточное сближение русинов с Малороссией казалось опасным.

С этого предложения Лозинского начинаются так называемые азбучные войны, шедшие в Галиции вплоть до 80-х годов XIX века.

В 1835 году Лозинский опубликует на абецадло знаковую работу — исследование местного русинского фольклора «Руськая свадьба» («Ruskoje wesile»).

Кстати, до сих пор на Украине существуют сторонники латинизации украинского языка, стремящиеся таким образом еще больше сблизить Украину с Западом.

В полемике с Лозинским и другими сторонниками абецадло сформировалась так называемая Руськая троица. Лидерами этой группы, насчитывавшей около двадцати участников, были трое молодых русинов Львовской духовной семинарии — Маркиан Шашкевич, Иван Вагилевич и Яков Головацкий. Руськая троица считала русинов Галиции и малороссов одним народом.

Отметим, что в середине 30-х годов XIX века в Галиции еще не было резкого разделения на тех, кто выступал за Москву, и тех, кто выступал за Киев и был против Москвы. Позднее же Руськая троица разделится именно по этому признаку. Так, Головацкий возглавит линию на сближение с Москвой и впоследствии будет вынужден эмигрировать в Россию. Шашкевич, наоборот, начнет ориентироваться на Киев и зарождающееся украинское движение. Вагилевич же будет всё теснее сотрудничать с поляками.

Руськая троица выступила резко против латинизации русинского языка и отстояла кириллицу. На аргумент Лозинского о приобщении к западной культуре через латинизацию Шашкевич в статье «Азбука и абецадло» возражал, что нельзя следовать путем бездумных заимствований: «Литература любого народа есть отражение его жизни, его образа мышления, его души; следовательно, должна она зародиться, вырасти из собственного народа и зацвести на той же ниве <…> Если будем внедрять в славянскую литературу чужие обороты и чужой способ выражения… то будем вмешиваться в тело, имеющее свою душу, другой, чужой душой, которая не приклеится к народу, и, таким образом, литература будет принадлежать лишь нескольким так называемым европейским литераторам, из-за чего разминется в своей главной цели».

Шашкевич также указывал на то, что переход на латиницу разорвет связи между Галицией и Малороссией. К слову сказать, Шашкевич в этой своей статье вовсю использует термин «Украина»: «украинские песни», «украинское письмо», «украинская азбука».

Головацкий спустя годы так оценивал «азбучную войну»: «Прими галичане в 1830-х годах польськое абецадло — пропала бы русская индивидуальная народность, улетучился бы русский дух…»

Обложка «Русалки Днестровой» (издана в декабре 1836 года с датой 1837 на обложке)

Не меньшей заслугой Руськой троицы перед русинской литературой считается издание в самом конце 1836 года сборника «Русалка Днестровая» (Днестр — крупнейшая река Восточной Галиции). Примечательно, что «Русалка» была опубликована в другой Габсбургской провинции, Венгрии. Причиной тому было то, что за публикацию текста на русинском языке отвечала грекокатолическая церковь, а она с неохотой принимала последние языковые новшества — уход от близкого к церковно-славянскому языка Могильницкого к светскому варианту с современным кириллическим алфавитом, на котором писала Руськая троица. Отметим, что в «Русалке», возможно, впервые было применено фонетическое правописание на основе живой народной речи русинов. Кроме того, церковь не поощряла славянские языческие мотивы, которые содержались в «Русалке». Итак, «Русалка» была запрещена в Галиции, но разрешена на остальных территориях империи Габсбургов.

Авторы «Русалки» не преминули подвергнуть критике идею латинизации русинского языка на страницах этого отнюдь, казалось бы, не академического произведения: «Наибольшим обманом, даже непрощаемым грехом в сем деле является, если писатель, отвергнув азбуку рускую, принял бы буквы ляцкие (польские. — Авт.), которые не пристают к нашему языку. Стоит ли бесчестить святыню?» После чего авторы в выспренных выражениях поясняли, что русинская идентичность сохранилась благодаря кириллице: «Азбука святого Кирилла… была нам небесной, неодолимой твердью перед совершенным уничтожением, была самой крепкой опорой, непоколебимой скалой, на которой Русь святая, столько столетий сильно опечаленная, крепко стояла. Это дева райская звездноубранная, озаренная добродетельной силой…»

О значении «Русалки» для русинского движения украинский историк Иван Лысяк-Рудницкий писал: «Русалка Днестровая» может показаться сегодня совершенно безобидной и лишенной политического значения, но современники считали эту «языковую революцию» радикальной и опасной». А всё тот же Иван Франко назвал «Русалку» «для своего времени явлением насквозь революционным».

После публикации «Русалки» Руськая троица приступила к сбору и систематизации фольклора русинов Галиции на русинском языке.

Памятник Руськой троице. Ивано-Франковск

Достижения Руськой троицы не остались без внимания. Начальник полиции Львова так охарактеризовал их работу: «У нас уже достаточно проблем с одной национальностью (поляками. — Авт.), а эти безумцы хотят воскресить мертвую и погребенную национальность рутенов (с последним термином мы еще встретимся ниже. — Авт.)».

Следует отметить, что Руськая троица в «Русалке» действительно писала о русских, но только понимала она под ними население, проживавшее на землях современной Украины, почему и обозначала данный народ «руским» с одной «с»: «Народ руский, — заявляли авторы „Русалки“, — один из головных поколений славянских, в середине меж ними, проживает в хлеборобных окрестностях от Бескидских гор до Дона». Бескидские горы — это Карпаты. Таким образом, мы видим как раз примерно территорию современной Украины.

Одна из тем «Русалки» — песни о казаках, воюющих на Украине с «ляхами»: «Застилают Ляхи листья по всей Украине. / Живите, живите Украинцы, не бойтесь ничего, / Повешано в Пятигорах Козаченков много!» Миф о казачестве станет важнейшим элементом украинского конструкта. При этом в своем воспевании казачества Руськая троица очевидным образом вторила польской «украинской школе».

В «Русалке» перечисляются существовавшие на тот момент национальные литературные источники — «сборники народных наших песен». В их перечень был включен пародийный «перевод» на малороссийское наречие «Энеиды» Вергилия, известный как «Энеида» Котляревского, сборник старинных малороссийских песен князя Цертелева, сборник песен Максимовича, сборник украинских песен, вышедший в Москве в 1834 году, и другие.

В современных патриотических источниках Руськую троицу зачастую причисляют к однозначно пророссийскому движению, однако на деле всё было гораздо сложнее. «Русалка» очевидным образом создавалась как панславистское произведение с отсылкой к польским и чешским литературным образцам.

Как отмечает польский исследователь Тадеуш Полхлопек, «Русалка» «возникла под влиянием польского демократического подполья, так называемой украинской школы». Имеется в виду та самая упомянутая выше «украинская школа» польского романтизма. Так, в «Русалку» вошел отрывок перевода «Каневского замка» Гощинского, выполненный Шашкевичем. Стилизованные народные песни предваряются в «Русалке» отрывком из другого поляка — Юзефа Богдана Залеского. А процитированные выше слова из «Русалки»: «Народ руский — один из головных поколений славянских», — явно адресуют к идеям «Жевонии».

Важным источником украинских мифов и панславистских идей для авторов «Русалки» был квазиисторический пропольский памфлет «История русов», с которым они были знакомы по крайней мере фрагментарно.

Сам образ русалки также был почерпнут Руськой троицей у поляков. В те времена русалка была одним из титульных персонажей романтизма. Вспомним хотя бы знаменитую «Русалочку» Андерсена, опубликованную в 1837 году (на следующий год после разбираемой нами «Русалки Днестровой»). В польском романтизме русалка становится символом польского и славянского возрождения. Так, русалки Залеского в одноименной поэме 1829 года живут в водах Днепра. Там же живет и русалка Юлиуша Словацкого из поэмы «Змея», опубликованной в 1831 году. В 1834 году еще один участник ноябрьского восстания и еще один член «Жевонии» львовский поэт Александр Дунин-Борковский напишет свою «Королеву утопленников». Его русалка живет уже в Днестре.

Так что члены Руськой троицы не были новаторами даже в выборе реки обитания своей русалки. Да они и не стремились к этому. Авторы прямо в тексте «Русалки Днестровой» указывают на существующую «русалочью» традицию, а также на то, что русалка для них — это символ народной души: «Не печалься Русалочка с Днестра, что не убрана, в наряде, который от природы и простодушного и добросердечного народа твоего тебе достался — стоишь перед твоими сестрицами. Они добрые, примут тебя и украсят».

В «Русалке» очевидны отсылки и к чешскому панславизму. Члены группы взаимодействовали с Колларом, Шафариком и Гавличеком-Боровским. Раздел «Народные песни» в «Русалке» предварялся эпиграфом из Коллара, с которым Головацкий познакомился в 1835 году в Пеште и у которого многому научился. Также «Русалка» содержала в себе перевод нескольких песен из фальшивой чешской Краледворской рукописи.

В своем стремлении пробудить местное русинское национальное сознание Руськая троица явным образом тяготела к Киеву. А вот вытекало ли отсюда тяготение к Москве — этот вопрос разными членами движения решался по-разному.

Например, вставший в итоге на прорусские позиции Головацкий изначально отнюдь не смотрел в сторону Москвы. В 1846 году он опубликовал в Германии под псевдонимом Гаврила Русин брошюру под названием «Положение русинов в Галиции», в которой заявлял: «Поощряя русинскую литературу (в Галиции. — Авт.), Австрия могла бы оказывать влияние на Малороссию».

Не стоит забывать, что деятельность Руськой троицы приходилась на времена австрийского канцлера Меттерниха, когда ничто, хотя бы отдаленно похожее на политическое начинание, не оставалось без внимания. О близости Руськой троицы к Габсбургам в то время красноречиво свидетельствует следующий факт: в 1842 году в Вене хотели открыть журнал на русинском языке, чтобы противостоять российскому панславизму. Редактором журнала должен был стать Иван Головацкий, брат Якова. Правда, в итоге проект так и не был воплощен в жизнь, поскольку венские власти потребовали писать на латинице вместо кириллицы.

В 1843 году в истории русинов происходит важнейшее событие. Вена, наконец, решает дать официальное наименование поддерживаемой ей народности: «рутены» (Ruthenen) — так теперь будут называть русинов представители администрации Габсбургов. Отметим, что слово «рутены» было почерпнуто австрийцами из средневековых польских хроник. В своем написанном на латыни в 1517 году «Трактате о двух сарматиях» польский историк Матвей Меховский называл русских, которых он строго отличал от москов, как Russorum, так и Rutenorum. Последователи Меховского будут по-польски писать «русины» (Rusin) или «русы» (Rus), а по-немецки — Ruthenian. Таким образом, изначально различие между «русинами» и «рутенами» было исключительно лингвистическим. Но впоследствии это различие приобрело политическое значение. Называя русинов рутенами (Ruthenian), австрийцы, во-первых, латинизировали самоназвание народа, а значит, намекали на необходимость латинизации и их языка, а во-вторых, подчеркивали сугубую лояльность «рутенов» дому Габсбургов.

Насколько важно было для Габсбургов строго разграничить слова «рутены», «русины» и «русские», свидетельствует следующий пассаж. Он принадлежит перу Германа Бидермана, крупнейшего в Австрии исследователя русинского вопроса, который, в частности, доказал автохтонность русинского населения Закарпатья и их проживание на закарпатских землях до венгров. В своей работе «Венгерские русины, их местожительство, промыслы и история», изданной в 1862 году, Бидерман пишет: «Было бы роковою бестактностью присвоить рутенам (ℜ𝔲𝔱𝔥𝔢𝔫𝔢𝔫) имя… сближающее их с московитами (𝔐𝔬𝔰𝔨𝔬𝔴𝔦𝔱𝔢𝔯𝔫) <…> Если же рутенов (ℜ𝔲𝔱𝔥𝔢𝔫𝔢𝔫), сознательно противопоставляя великороссам (𝔊𝔯𝔬ß𝔯𝔲ſſ𝔢𝔫), называть именно „рутенами“ (ℜ𝔲𝔱𝔥𝔢𝔫𝔢𝔫), тогда всякая опасность исчезает. <…> Слово Русь (Rus)… не имеет национального основания…»

Но вернемся к Руськой троице. Руськая троица поддержала австро-славянскую политическую программу, развиваемую чехами при поддержке Габсбургов, — то есть концепцию панславизма, альтернативную российской. Влияние Российской империи на Балканах тогда возрастало, и неафишируемая цель данной программы заключалась в противодействии российскому влиянию на славянских территориях монархии Габсбургов.

Вышеупомянутый чешский славист Карел Гавличек назвал в 1846 году «Украину» «агнцем между двумя волками» (Россией и Польшей), «яблоком раздора, брошенным судьбой между этими двумя народами». Он советовал Вене развивать в Галиции русинскую национальность «на основе истории и языка малороссов», и тогда «русины… не только станут главными антагонистами великороссов, но и большая часть малороссов начнет симпатизировать им». Отметим явную когерентность с Головацким, выпустившим, как мы видели, в том же 1846 году брошюру с таким же точно предложением в адрес Габсбургов.

Добавим, что, как уже говорилось, внутри Руськой троицы в конце концов оформились русофильская, малороссийская и пропольская партии — при этом две первые долгое время были опорой австрийцев в регионе. Некоторые члены Руськой троицы поддерживали связи с польским революционным подпольем. Часть из них выступит и в 1846, и в 1848 году на стороне поляков против Габсбургов.

Польская эмиграция. «Отель Ламбер»

Тут необходимо отметить, что в 30-х годах XIX века крупным центром польской эмиграции стал Париж, где обосновалась группа князя Адама Чарторыйского.

Чарторыйский был в начале XIX века близким сподвижником императора Александра I, членом Негласного комитета и министром иностранных дел. Однако позднее он перешел в оппозицию. После провала польского восстания 1830 года Чарторыйский и его соратники перебираются в Париж. Добавим, что основателем рода Чарторыйских считался князь Константин Чарторыйский, двоюродный брат основателя династии Ягеллонов Ягайло (он же король Владислав II Ягеллон). В связи с этим Адам Чарторыйский претендовал на воссоздание польской монархии, а его соратники именовали его «некоронованным королем польским».

Адам Чарторыйский

В конце 30-х годов XIX века в «Отеле Ламбер» появляется свой «украинский отдел», у основания которого стоял Михаил Чайковский, считающийся сегодня на Украине одним из первых национальных будителей. Чайковский пропагандирует тему казачества. В конце 30-х — начале 40-х годов XIX века он публикует «Казацкие повести» (1837 год), романы «Вернигора, украинский пророк» (1838 год), «Гетман Украины» (1841 год) и другие.

Ян Матейко. Вернигора. 1883–1884

Преемником Чайковского в «украинском отделе» «Отеля Ламбер» стал знаменитый теоретик расовой неполноценности москалей Франтишек Духинский. Духинский развивал идею Чайковского о том, что именно специфически понимаемое казачество должно стать основой украинства. «Русь и казачество — вот вся наша надежда, — писал он в 1852 году в „Отель Ламбер“. — Я стремился прямо к соединению Галицкой Руси с Заднепровской Русью и к окончательному привитию Руси стихии казачества». В другом письме он подчеркивал: «Русины — единственное средство польского восстания… Главная задача сегодняшней польской эмиграции: не русинизм, а казачество».

Добавим, что в «украинском отделе» будет работать идеолог проекта нового крестового похода католиков на восточные церкви под знаменем униатства Ипполит Терлецкий, а также польский историк конца XIX века Валериан Калинка. Оба они сыграют важную роль в украинизации униатской церкви, начавшейся в 1882 году, — так называемой Добромильской реформе василианских монастырей.

Галицийская резня 1846 года

Вскоре после поражения польского восстания 1830 года в вольном городе Кракове начинается подготовка к новому мятежу.

В 1835 году Австрия, Пруссия и Россия заключают секретное соглашение об оккупации Кракова для недопущения восстания в нем поляков.

А в конце 1845 года в Кракове собрались заговорщики. Согласно их плану, революция должна была вспыхнуть одновременно в австрийской Галиции, в «Конгресовке» (Царстве Польском, находившемся в составе Российской империи по решению Венского конгресса) и в Познани (Пруссия).

Восстание началось в Кракове в ночь на 21 февраля 1846 года и быстро перебросилось в Западную Галицию.

Сигналом к началу восстания в Галиции должно было стать убийство австрийского эрцгерцога, тогдашнего губернатора края Фердинанда Карла Габсбурга д’Эсте на балу во Львове. Надо сказать, что одним убийством эрцгерцога дело бы не ограничилось. Заговорщики, называвшие свой план «сицилийской вечерней» (то есть резней), планировали расправиться на балу со всей австрийской верхушкой города. Однако заговор был вовремя раскрыт начальником полиции Галиции Леопольдом Захер-Мазохом-старшим. Ему также стало известно, что польское восстание должно вспыхнуть одновременно в Кракове, Львове, Тарнуве, Станиславове (ныне Ивано-Франковск), то есть охватить всю Галицию — и Западную, и Восточную. В одном Львове находилось около 8 тысяч заговорщиков.

Несмотря на неудачное покушение на эрцгерцога, восстание всё же произошло.

Меттерних назвал это польское восстание «коммунистическим заговором». Обвиняя поляков в коммунистической революционности, он сетовал, что в Польше именно «высшие классы были преданы делу Революции». Крестьянство же, подчеркивал Меттерних, выступило в качестве силы контрреволюционной: «Именно народ только что вершил правосудие над заговорщиками».

Восстание в Галиции приобрело широкий размах. Между тем о планах польских заговорщиков хорошо знали в Вене. Часть из них удалось быстро схватить и тем самым локализовать восстание. В начале марта австрийские войска уже были в Кракове.

Но австрийцы решили крупно проучить поляков, и тогда тайная полиция Меттерниха натравила на восставшую шляхту крепостных крестьян. Агенты Вены через крестьянских старост начали распространять слухи о том, что шляхта в случае успеха восстания ужесточит крепостное право и начнет расправы над крестьянами. Ответный крестьянский бунт против восставшей на Габсбургов шляхты был широк и необычайно по тем временам кровав. Он получил название Галицийской резни.

Тут надо сказать, что в последние перед восстанием годы в Галиции отношения между крестьянами и шляхтичами стали особенно напряженными, каждый год вспыхивали бунты, крестьяне практиковали поджоги. Центральным был вопрос об отмене крепостного права и сокращении привилегий шляхты. О причинах ненависти крестьян к своим польским господам такой знаток местных нравов, как начальник полиции Захер-Мазох-ст., писал, что во времена Речи Посполитой шляхтич «был абсолютным… господином над крестьянином. Последний рассматривался как вещь». Шляхтич мог безнаказанно «убить крестьянина, ограбить его, изнасиловать его жену». Некоторые магнаты, предвидя большой бунт, еще в 1842 году предлагали во Львовском сейме отменить барщину. Но большинство шляхтичей в сейме не поддержало это предложение. Положение стало катастрофическим после неурожайных 1844 и 1845 годов.

Центром бойни стал Тарнув, второй по величине город в регионе после Львова, находящийся в Западной Галиции.

Наряду с толками о том, что шляхтичи собираются устроить расправы над крестьянами, агенты Вены пустили слух, что император высоким указом отменил на время бойни 10 христианских заповедей.

Крестьянские расправы накрыли фактически всю Западную Галицию и западные районы Восточной. Особенно зверствовали крестьяне в Тарнувском округе. Здесь польские дворяне были уничтожены чуть ли не поголовно — по разным оценкам, от 2 до 3 тысяч человек.

Ян Левицкий. Галицийская резня 1846 года. 1871

Галицийские крестьяне отличились неслыханными зверствами. С лозунгами «Да здравствует империя!» и «Да здравствует император Фердинанд!» они ловили и пытали шляхтичей, сжигали заживо в их же усадьбах. Шляхтичам отрубали конечности, отрезали головы, выкалывали глаза, отрезали носы и уши, привязывали к хвостам лошадей и заезжали до смерти. Мучители распиливали тела жертв пилами и расчленяли заживо топорами, сдирали кожу и посыпали раны солью. Родителей заставляли смотреть на пытки и смерть своих детей. Обезумевшие крестьяне насиловали и убивали женщин (известны случаи убийства беременных польских дворянок) и детей. Невероятно, но в расправах над шляхтичами принимали участие не только мужчины, но и женщины и дети.

Австрийские власти посулили крестьянам награды за раненых и убитых шляхтичей. Тогда крестьяне стали свозить в города трупы, чтобы получить награду. Тарнув и другие города Западной Галиции содрогались от ужаса при виде наводнивших улицы подвод с лежащими на них трупами. По свидетельствам очевидцев, в Тарнуве по улицам текли реки крови. Поскольку за убитых шляхтичей предлагалось более высокое вознаграждение, раненых зачастую притаскивали к зданию австрийской администрации и там добивали.

Еще раз подчеркнем, что центром резни стал именно западногалицийский Тарнув и его окрестности, хотя расправы над польскими дворянами прокатились по всей Галиции. В целом же восставших можно условно разделить на мазуров (польских крестьян) в Западной Галиции и русинов в Восточной Галиции. Поэтому некоторые авторы говорят о двух ветвях крестьянского восстания 1846 года: о Галицийской резне в Тарнуве и окрестностях и об общем крестьянском восстании в остальной Галиции. Есть также свидетельства, что предводитель восстания Якуб Шеля (согласно последним исследованиям, он был русином) не участвовал в зверствах. Так, глава галицийской полиции Захер-Мазох-ст. считал, что Шеля «выделялся своей человечностью», и утверждал, что тот «не был причастен к зверствам». К этому же выводу склоняется ряд современных исследователей истории русинов.

Крестьянское восстание в Галиции приняло большой размах и очень скоро стало грозить перекинуться на Закарпатье, Буковину и Словакию. Крестьяне всё чаще выступали против австрийских властей и даже нападали на их военные отряды. И австрийцы в конце концов были вынуждены прислать в Галицию войска уже для усмирения крестьян. Главой чрезвычайной администрации становится губернатор Моравии Рудольф Штадион (менее чем через год его брат Франц станет губернатором Галиции).

Растущая популярность Якуба Шели стала опасна для Вены, но и убрать его также было чревато взрывом недовольства. Поэтому глава полиции Галиции Захер-Мазох-ст. подержал его некоторое время во Львове, а затем отправил под охраной на жительство в Буковину.

Канцлер Меттерних по итогам восстания предложил разделить Галицию на две части, Западную и Восточную. Граница должна была проходить по реке Сан. Объясняя причины такого разделения, Меттерних указывал на принципиальное различие крестьян Западной и Восточной Галиции: «Раса, населяющая западный берег, — это мазуры; та, которая занимает восточный берег, — это русняки (в тексте — Rusniaques. — Авт.); они разделены религией и обычаями», — пояснял Меттерних. Однако эта идея так и не была воплощена канцлером в жизнь.

Галицийская резня поразила современников своей жестокостью. По выражению известного исследователя истории Галиции Ларри Вольфа, она «загипнотизировала всю Европу».

События в Тарнуве окончательно скомпрометировали Меттерниха и его правительство в Вене. И спустя два года во время революции в Австрийской империи отставка Меттерниха станет одним из главных требований восставших.

Польский литератор Александр Велепольский, очевидец событий 1846 года, напишет в том же году политический памфлет «Письмо польского дворянина о массовых убийствах в Галиции, адресованное князю Меттерниху». Велепольский так оценивает Галицийскую резню: «То, что только что произошло в Галиции, после раздела Польши является самым важным событием в истории Восточной Европы».

В своем письме Велепольский публично обвиняет Меттерниха в развязывании бойни: «Мой принц… в конце долгой и славной карьеры, прежде чем спуститься в могилу, ваши ноги поскользнулись на крови». От лица всех поляков Велепольский заявляет: «Счет к Австрии открывается для нас на вечных страницах Провидения».

Велепольский заявляет, что отныне он разрывает отношения с Габсбургской монархией и предлагает всем полякам устремить свои взоры в сторону России: «Польское дворянство, без сомнения, предпочтет идти с русскими во главе славянской цивилизации, молодыми, энергичными, полными будущего, вместо того, чтобы тащиться, презирать, ненавидеть и причинять вред в хвосте вашей дряхлой, беспокойной и самонадеянной цивилизации».

Австрийские солдаты покупают головы убитых дворян у галицийских крестьян (гравюра). 1848

И действительно, некоторые поляки, в том числе Велепольский, пораженные ужасом Галицийской резни, пошли на контакт с русскими и эмигрировали в Российскую империю. Сам Велепольский уедет в Варшаву, где станет помощником наместника по гражданской части и вице-председателем Государственного совета.

По утверждению идеологов «Отеля Ламбер», сыгравших ключевую роль в создании украинского конструкта, крестьянское восстание 1846 года показало, что «Москва и Австрия… могут распоряжаться русинизмом как коммунизмом». Предпочитая не замечать, что эпицентром восстания был Тарнув, где жили в основном поляки-мазуры, и при этом стремясь решить проблему привлечения на свою сторону русинов, «Отель Ламбер» решил сосредоточиться на прививании русинскому движению мифа о «рыцарях»-казаках — мифа по сути антикрестьянского (а значит, и антикоммунистического) и антироссийского. «Главная задача сегодняшней польской эмиграции: пробуждение русинизма как казачества», — убеждал в 1852 году вышеупомянутый Франтишек Духинский ближайшего сподвижника Адама Чарторыйского Владислава Замойского, руководившего в «Отеле Ламбер» всей внешней политикой организации. И казацкий миф был с успехом внедрен в русинское движение в начале 60-х годов XIX века, став основой украинства.

Афанасий Сластион. Иллюстрация к поэме Тараса Шевченко «Гайдамаки». 1886

Надо сказать, что Галицийская резня в польской историографии часто сопоставляется с Колиивщиной — казацким восстанием, апогеем которого стала резня поляков (а также евреев и униатов) в Умани.

Уманская резня

Польско-украинская историческая мифология также гласит, что в обоих случаях восставшие действовали по указке властей. В случае с Габсбургами это действительно так. Утверждения же, что Уманскую резню инспирировала Екатерина II, являются, безусловно, наглой ложью.

Польский миф о Колиивщине возникает в вышеупомянутой поэме Гощинского «Каневский замок». Впрочем, этот представитель польской «украинской школы» литературы винил в Уманской резне еще самих поляков. Поэма изображала, как казаки восстали против угнетавших их поляков, которые сами и были виноваты в случившемся.

Однако далее Чайковский в уже упоминавшемся романе «Вернигора» создает совсем иной миф — о том, что якобы русские по приказу императрицы Екатерины II натравили казаков на поляков. «Об этом знает вся Украина, что императрица России в дар крестьянству прислала ножи, которые велела освятить попам греко-российского обряда. <…> Их развозили по деревням и раздавали крестьянам. На исповедях попы велели резать ляхов и жидов», — пишет Чайковский в примечаниях к «Вернигоре».

Украинский поэт Тарас Шевченко — пресловутое «наше всё» украинской литературы, творчество которого, безусловно, крайне политизировано, — черпал вдохновение, как и Руськая троица, в произведениях «украинской школы» польского романтизма. И в поэме Шевченко «Гайдамаки», посвященной Колиивщине, легко обнаруживается влияние «Каневского замка» Гощинского. Но главным ориентиром для «Гайдамаков» стал именно «Вернигора» Чайковского. Друг Шевченко и первый издатель его центрального произведения, сборника стихов «Кобзарь», Петр Иванович Мартос писал: «Мне попался роман Чайковского на польском языке „Wernyhora“, изданный в Париже. Я дал Шевченку прочитать этот роман; содержание „Гайдамак“ и большая часть подробностей целиком взяты оттуда». Оказавшись затем в Париже, Мартос передал Чайковскому по просьбе Шевченко экземпляр «Гайдамаков» со словами благодарности от автора.

Так вот, Шевченко в «Гайдамаках» прямо скопировал из «Вернигоры» сюжет с освященными по приказу Екатерины ножами, которыми якобы резали поляков. Так эта абсолютно лживая история становится важным элементом сначала польской, а потом и украинской мифологии.

Отметим также, что убийство главным героем «Гайдамаков», предводителем казаков Гонтой, во время резни в Умани собственных маленьких детей — факт не исторический, а также взятый Шевченко из «Вернигоры». Вообще поэма «Гайдамаки» за свой кровавый колорит не раз вызывала нарекания соратников и ярых поклонников Шевченко, таких как Пантелеймон Кулиш или Иван Франко. В 1862 году польский писатель и переводчик Антон Гожалчинский издал польский перевод произведений Шевченко. В предисловии он писал: «Гонта — это тот отцеубийственный народ, который уничтожает в себе общественную идею любви, которую, как зерно будущего, должен был лелеять в своей груди». И впрямь, Гожалчинский очень точно уловил, как в формируемую украинскую идентичность внедряется ген насилия.

Но вернемся от литературных мифов к реальной Галицийской резне. По масштабам и вариациям изощренных изуверств произошедшее, безусловно, превосходило всё известное в то время в Европе.

Во времена Средневековья практиковались изуверские пытки (разрезание, сдирание кожи, колесование и т. д.), в основном для наказания властями врагов и предателей. Распространению пыток способствовала инквизиция. И в ходе религиозных войн со стороны гугенотов и немцев-лютеран, а также в ходе народных восстаний (вандейцев, каталонцев) применялись в ответ схожие пытки. Бывали, разумеется, и жуткие еврейские погромы. При этом к середине XIX века зверства встречались уже не часто — во всяком случае на европейском субконтиненте.

Однако как массовое устрашающее явление с особо изуверскими изощренными пытками и убийствами, организованное властями для запоминания на века, да еще с сознательным снятием христианских заповедей, — такое впервые было организовано именно тут. Именно Габсбурги в 1846 году в ходе Галицийской резни в таком масштабе и так продуманно применили метод античеловеческого натравливания и подавления целой группы населения.

Характерно, что в украинской публицистике изуверская Галицийская резня часто представляется как первая великая победа пробужденного украинского народа над угнетателями. То есть именно это событие призывают положить в качестве краеугольного камня в основу украинского национального самосознания… В российском интернете, напротив, легко найти публикации, где проводится параллель между Галицийской резней поляков в 1846 году и Волынской резней поляков бандеровцами во время Великой Отечественной войны. Но пабликами в интернете всё не ограничивается. Такой респектабельный западный исследователь украинства, как Ларри Вольф, к примеру, тоже считает, что корни украинского погромного социокультурного гена надо искать в Галицийской резне.

Ян Лоренович. Крестьянский разбой 1846 года. 1851

Психологическая травма после резни

Ларри Вольф напоминает, что во второй половине XIX века в Европе прославился галицийский писатель Леопольд Захер-Мазох, сын не раз упомянутого нами начальника галицийской полиции. В декабре 1869 года Леопольд Захер-Мазох, живя в Граце, подписал контракт, в котором он отказывался от своих человеческих прав и добровольно требовал сделать его сексуальным рабом женщины, фрау Пистор: «Герр Леопольд фон Захер-Мазох своим честным словом обязуется быть рабом г-жи Фанни фон Пистор, безоговорочно исполнять все ее желания и приказания в течение шести месяцев кряду». Фрау Пистор, в свою очередь, в договоре требовала: «Мой раб! Условия, на которых я принимаю вас и терплю рядом с собой, таковы: Полный и безусловный отказ от собственного я. Помимо меня, у вас не может быть никакой воли… Подобно плоти вашей, мне принадлежит также и ваша душа… Мне позволена величайшая жестокость… Вы признаете за мной власть и право замучить вас до смерти при помощи всех мыслимых пыток». Фрау Пистор взяла на себя только одно обязательство — носить меха. Этот совершенно реальный контракт Захер-Мазох опишет в новелле «Венера в мехах». А фрау Пистор возьмет себе имя героини новеллы Ванды фон Дунаев. «Не проходило и дня, — указывала Ванда в своих воспоминаниях, — без того, чтобы я не выпорола своего мужа, доказав ему тем самым, что я выполняю свою часть контракта».

В 1890 году венский психиатр Рихард фон Крафт-Эбинг открыл новое психологическое расстройство: «Я чувствую себя вправе назвать эту сексуальную аномалию „мазохизмом“, — пишет Эбинг, — потому что писатель Захер-Мазох часто допускал это извращение, которое до него было совершенно неизвестно научному миру; таков субстрат его сочинений».

Эбинг ввел в психопатологию также понятие садизма по имени печально известного маркиза де Сада. А крупный постмодернистский философ Жиль Делез назвал обоих — и Сада, и Мазоха — «великими антропологами». Усомнившись в том, что здесь есть место для величия, согласимся, что оба действительно открыли неизвестные дотоле темные стороны человеческой природы.

Захер-Мазох писал не только о сексуальных извращениях. Его творчеству свойственна эстетизация крови и насилия.

Детство Захер-Мазоха, как следует из его воспоминаний, делится на два периода. Первый — идиллический. Захер-Мазох вспоминает свою русинскую кормилицу и няню, которая рассказывала ему народные сказки. Писатель навсегда полюбил русинский народ и будет воспевать его в своем творчестве.

При этом было в его детстве и событие фрейдистского характера — в 9 лет он присутствовал при скандале в семье своей родственницы графини Ксенобии. Застигнутая на измене графиня накинулась и на мужа, и на свидетелей. Часто этот инцидент считают причиной позднейших девиаций Захер-Мазоха.

Однако в своем первом романе «Одна галицийская история. 1846», опубликованном им в 1858 году, Захер-Мазох описал другое ключевое событие своего детства, в корне перевернувшее его жизнь. В этой книге он ярко живописует картины резни в окрестностях Тарнува.

Захер-Мазох пишет: «Размахивая косой он (один из крестьянских вожаков. — Авт.) орал: „Убейте их! Убейте их!“ Коса со свистом опустилась; не издав ни звука, Вандатар сник на землю с рассеченной головой. И тут, взвыв от ярости, толпа крестьян бросилась вперед, воздев высоко над головами косы и цепы».

Роман изобилует такими картинами: «Стреляйте, стреляйте!» — закричал Корский; но прежде чем ему удалось вытащить свои громоздкие пистолеты, на него обрушились удары косами и цепами. Польский флаг упал на землю. <…> Крестьяне продолжали наносить по нему удары, пока он не остался лежать совсем изрубленный и разбитый».

Или: «Они (крестьяне. — Авт.) стояли большим кругом. Одежда большинства из них была заляпана кровью. Косы, на которые они опирались, были окровавлены, цепы были облеплены кровью и мозгами. Вокруг них лежали трупы, стонали раненые, дым над замком еще до конца не рассеялся». Подобные цитаты бесконечны…

Украинский пропагандистский ролик. 2022

Кстати, обратим внимание на то, что здесь всё время фигурируют косы как оружие расправы. И вспомним недавний нашумевший постановочный ролик, где украинка в вышиванке смачно отрезает голову серпом русскому солдату в тельняшке. Эту украинку с серпом (в ее роли снялась актриса из Львова) превратили в символ современной Украины. Так вот, те, кто делал данный ролик, очевидным образом будили коллективную историческую память (ту самую Галицийскую резню), расшатывали сознание, поощряя украинцев к зверствам над беззащитными. И зверства над русскими пленными последовали… Как мы видим, в 2022 году для холопов вновь отменяются 10 заповедей — только теперь в роли императора Фердинанда выступает клоун Зеленский…

В 1846 году Захер-Мазоху было 10 лет. Гуляя по улице, он увидел, как крестьяне везли к ратуше подводы с трупами и изувеченными стонущими людьми. Некоторые были голые. С них на землю стекала кровь. Захер-Мазох рассказывает, как увидел, что собаки слизывали кровь с жертв. «Трупы представляли собой ужасающее зрелище. Здесь лежала оторванная рука, там сквозь солому проглядывала изувеченная нога. Стекавшую с повозок кровь слизывали собаки», — так писатель описывает свои детские воспоминания в романе «Одна галицийская история. 1846».

Эта картина сломала психику десятилетнего мальчика. «Это был нарочито жестокий исторический момент, который, должно быть, был шокирующим для десятилетнего ребенка, как, впрочем, и для всех остальных в Галиции», — пишет Ларри Вольф.

Но Вольф не останавливается на этом и заявляет, что Галицийская резня оказала сходное травмирующее действие на Галицию в целом: «В то время как Галиция могла показаться лишь незначительно относящейся к психопатологическим проблемам Крафта-Эбинга, на самом деле существовал галицийский субстрат (здесь и ниже выделено нами. — Авт.), который обусловливал личные и литературные аномалии Захер-Мазоха». «Годы его галицийского детства с 1836 по 1848 год были формирующими и травмирующими не только для него, но и для исторического хода самой Галиции», — подчеркивает Вольф.

Следы гибели одной из жертв расправы на стене Дома профсоюзов Одессы. 2014

Фактически здесь автор также говорит о том, что в психологии жителей Галиции есть внедренный ген насилия. И это можно было бы считать частным мнением исследователя, если бы перед нашими глазами не было исторических данных, подтверждающих такую точку зрения. А они, к прискорбию, есть. Их, что называется, просто невозможно утаить. Мы видим цепочку: Галицийская резня 1846 года — резня украинцами русинов во время Первой мировой войны — страшная Волынская резня, осуществленная бандеровцами в 1943 году. Добавим сюда последние преступления их потомков: сжигание людей 2 мая 2014 года в Одессе, да и майдан в целом… А разве не этот же «субстрат» подвигает негодяев собирать по соцсетям в Донецке очереди в банкомат, а потом стрелять по ним кассетными снарядами? А издевательства над русскими пленными в ходе начавшейся в 2022 году военной операции на Украине? Про данную психолого-историческую садомазохистскую травму хорошо знали авторы украинского концепта. И на этом «галицийском субстрате» они и стали выращивать «цветы зла» радикальной ненависти к москалям.

Продолжение следует...