Пятничное: Трепова, берите табурет, садитесь (Е. Вышенков)

Хотел собрать логику поступка задержанной девочки Дарьи. Расхотел. Скучно укладывать сведения в тайминг. Лучше скажу, где ее встретил кошмар. Потому как — все: трепотня, романтика, посты в сети, бесконечное жевание идей — закончились. Ее усадили напротив устало-раздраженного ротмистра, и дверь захлопнулась на десятилетия.

Когда юный напрашивается на героику, когда внутри него что-то клокочет, когда он спать не может, спорит, ссорится, с дрожью в руках бросается на Голиафа, когда бежит от ищеек, когда его бьет озноб от звука поднимающегося лифта, когда он рисует себе ужастики про кандалы, когда, когда… Все равно тогда в нем бурлит энергия. Он так живет. И наконец, — а он ждет этого, — в дверь бесцеремонно звонят. «Через секунду не откроешь — выбьем к чертовой матери!»

Тут голова становится ватной, все замедляется, ноги сами ступают в нужную сторону, девочка не пытается задать искусственный вопрос: «Кто там?» Замок поддается не сразу, но проворачивается. В помещение влетает государство, как порыв мокрого ветра. Пара резких движений, и ее ставят к стенке, поклеенной обоями. «Все поняла?»

Обыскали. А то вдруг она — психопатка, еще резанет себя чем-нибудь. Потом крути ее, пачкай кровью новый свитер.

Еще несколько типичных, ненужных вопросов: мол, где твои вещи, паспорт, и вот она уже вжата на заднем сиденье служебного автомобиля, а по обеим сторонам — тела мужчин в куртках. Они не спали ночь, много курили, они злые, но держат свое при себе.

По дороге на ухабе кто-то задает вопрос: — Может, сразу назовешь подельников? Через них и проедем, чтобы туда-сюда не мотаться.

— Каких подельников? — говорит девочка в 26 лет. Но не возмущенно, а удивленно.

— С которыми ты в магазине «24 часа» банку с горошком стырила, — подсказывает ей тот, что на сиденье рядом с водилой. Он только что закрыл глаза, чтобы вздремнуть.

Никто не смеется. Больше ее не беспокоят.

Скоро вводят в казенное здание. Длинные скучные коридоры. Никому не любопытные, а она рассматривает пространство, будто очутилась в Уффици. Кто-то проходит мимо и глядит на нее оценивающе. Хотя она не в свадебном платье. Парням из других отделов чуть-чуть любопытно. «Сюда», — и за плечо ее подталкивают в кабинет. Ничего особенного. Три стола, какие-то листы с напечатанными буквами.

— Трепова, берите табуретку, садитесь, — встречает ее старший опер. Он ждал, его уже тошнит от десяти кружек растворимого кофе, выпитого за ночь.

Берет сигарету, затягивается. «Извини, у нас не курят», — предупреждает он.

Никто не кричит, никто даже не пытает. Хоть бы изнасиловали — родилась бы вновь энергия. Она временно, но героически боролась бы с режимом. Тихо, хоть дремли.

— Там Следственный комитет звонит, спрашивает: им ехать или мы ее привезем? — заглядывает в дверь еще кто-то.

— «Да куда она денется… Правда, Дарья Евгеньевна? — смотрит он ехидно ей в глаза и переходит к главному: — Давай по-быстрому: кто тебе передал бюст с взрывчаткой?»

Дарья еле-еле разлепляет губы. «Я не знала... Я думала … Мне нужно подумать…»

— Слушай меня внимательно. Меня не колышут ваши идеи и антиидеи. Вся твоя жизнь осталась там, где вы резвились. Это они там сейчас спорят и брызгают слюной. У тебя этого больше никогда не будет. Все закончилось. Можешь вообще со мной не говорить. Сейчас приедет следователь, ты откажешься от показаний, и тебя закроют. Завтра в суд, арест, женская тюрьма, и через неделю твою фамилию будет помнить только твоя несчастная мама. Так в камеру или чаю налить?

И вот глядит Даша на этого усталого ротмистра, и ей кажется, что вся ее борьба, тексты, лекции в сетях, восклицания политологов были давным-давно, где-то в другой жизни, а не пару часов назад. Ее мнения никому не интересны. Ее духовные мучения тут безразличны. Все ее предыдущие страсти по экологии, феминизму, модернизму, дизайну — абсолютная галиматья.

— Ты думаешь, тебя за убийство взяли? Тебя взяли за бомбу, которой ты пыталась убить как можно больше людей. И того ребенка, который мог проходить мимо витрины, которая разлетелась осколками. Ты что думаешь, я тут с тобой о политике буду спорить? Получишь свой четвертак и гордо выйдешь без зубов в 50 лет. Это будет... это будет... в 2048 году. Представляешь, сколько за это время ты в колонии военных курток сошьешь? Вагоны!

И приходит ватное озарение. И вспоминается тот, кто передал самодельное взрывное устройство. Ему тоже нелегко, он за пределами РФ. Переживает страшно.

_{Евгений Вышенков, «Фонтанка.ру»}