Публицистика. БРИТАНСКАЯ ИГРА. К столетию начала Первой мировой войны

Кто был главным геополитическим противником России в ΧΙΧ – начале ХХ века? Ответ не столь сложен: это Британия. Именно британские дипломаты и разведчики организовали убийство Павла Ι, чтобы разрушить нарождавшийся франко-русский союз; именно они втравливали Россию в войну «за прусского короля»; именно они сделали всё, чтобы канализировать агрессию Наполеона на Восток. Не случайно прозорливый М.И. Кутузов так говорил об Англии, отлично понимая ее роль в славной и трагичной Войне 1812 года: «По мне, если этот остров провалится в море, я даже не охну».

Именно Великобритания сделала всё возможное для поражения России в Крымской войне и положила в ней 100 000 своих сыновей, лишь бы не дать восточным христианам освободиться от турецкого ига, а России получить контроль над черноморскими проливами и выйти в Средиземное море. Во время болгарской резни 1876 года, когда башибузуки хладнокровно вырезали 30 000 болгар, британское правительство цинично поддерживало Османскую империю, несмотря на негодование собственной общественности, а затем во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов держало флот в Эгейском море, грозя войной России в случае, если она займет Константинополь. Именно Британия вместе с Австро-Венгрией продиктовали России условия позорного Берлинского трактата, который вырвал плоды русских побед на Балканах, загнал македонских христиан в турецкое рабство еще на 30 с лишним лет, вызвал потоки крови в Македонии, спровоцировал две Балканские войны и завязал тот узел, который вкупе с прочими причинами привел к Первой мировой войне.

Англия ревниво наблюдала за продвижением России на юг, очень болезненно воспринимала вхождение в ее состав Средней Азии, а когда русские войска в 1881 году вышли к поселку Кушка на границу Афганистана, это едва не вызвало англо-русскую войну. Русофобская истерия в Англии достигла своего пика в начале ХХ века. Показательно стихотворение Р. Киплинга «Не заключайте мира с медведем» – под «медведем» подразумевалась Россия.

Русские добровольцы участвовали в англо-бурской войне – естественно, на стороне буров. Великобритания отомстила – вскормив Японию, вооружив ее флот и армию новейшим оружием, предоставив ей денежные средства и натравив ее на Россию. Во время русско-японской войны Англия не позволила Франции исполнить свои союзнические обязательства по отношению к России, пригрозив ей войной, заблокировала Суэцкий канал для русского флота, погнав его вокруг Африки, и закрыла почти все мировые банки для русских займов. Когда говорят, что японская разведка финансировала и организовывала русскую революцию, посылала оружие эсеровским боевикам, то допускают существенную неточность: у японцев таких сил и средств не было. У английской же разведки «Интеллиджент сервис» – были. В результате России пришлось уйти из Кореи, лишиться половины Сахалина и Курильских островов.

И вдруг в 1907 году Британия меняет гнев на милость. Заключается широкомасштабное соглашение с Россией о разделе сфер влияния, в результате которого признаются ее права и преимущества в Северном Китае и Северном Иране – прежних конфликтных зонах. Затем состоялась встреча святого императора Николая ΙΙ c английским королем Эдуардом VII в Ревеле (Таллине). Стали развиваться финансовые и экономические связи, а затем и военные контакты. Постепенно образуется Антанта («Εntente cordiale») – «Сердечное согласие» Англии, Франции и России, правда, без определенных обязательств со стороны Великобритании, всё на сердечном уровне. Что это значило?

Для поверхностного наблюдателя всё просто: военно-морское соперничество Великобритании и Германии вступило в решающую фазу. В Германии всё чаще говорят: «Нам не хватает места под солнцем, нам нужны колонии» – и кивают на Великобританию – империю, где никогда не заходило солнце. Немецкий парламент объявил о создании «флота открытого моря», бросив тем самым вызов английскому господству на морях. По сути дела это была перчатка, брошенная в лицо Великобритании. В Германии закладываются всё новые дредноуты, звучат воинственные призывы: «Боже, покарай Англию». Германия – континентальная держава, поединок с ней Великобритании – всё равно что бой кита со слоном. Как и во времена Наполеона, Британии нужна континентальная сила, которая должна сокрушить немецкого слона. И этой силой предназначено быть императорской России, которую важно оторвать от Германии любой ценой. Ведь, казалось, встреча царя Николая ΙΙ c Вильгельмом ΙΙ в Бьорке в 1906 году сняла все проблемы между Россией и Германией и создала условия для вечного мира: Россия обязалась помогать Германии, если на нее нападет Франция, и Франции, если на нее нападет Германия. Тем самым война между ними стала невозможной. Но союз России и Германии мог быть направлен только против Великобритании.

Однако это лишь первый уровень проблемы. Всё на самом деле было интересней и страшней. Во-первых, помимо колониальной партии в Германии не менее сильны были континенталисты, которые считали, что немецким бауэрам нечего в Африке гулять, где акулы и гориллы, змеи, крокодилы, а еще малярии, тропические лихорадки, муха цеце и прочие экзотические прелести жизни. Гораздо привлекательнее казалась для захватов более близкая Украина, где и климат привычнее, и земля побогаче. Воскресить средневековый «Drang nach Osten» – отнюдь не выдумка Гитлера, эта идея к 1914 году прочно владела рядом немецких умов. Но об этом подробнее в следующих публикациях.

Так вот, велик был соблазн направить немецкую экспансию на Восток – на Россию. Но не просто направить. Германия, усилившаяся за счет России, стала бы для Британской империи вдвое опасней. Иллюзией было бы представить, что немцы насытятся континентальными захватами и успокоятся, поглотив Прибалтику, Украину и Белоруссию, что им хватит Lebensraum (жизненного пространства). Аппетит, как известно, приходит во время еды. А вдруг немецким буршам шибанет в голову баварское пиво и они еще и британских колоний себе потребуют? А если Германия поглотит всю Россию и захочет, как в свое время император Павел, завоевать Индию? Пошлет, к примеру, император Вильгельм отряд казаков под предводительством немецких кирасиров на Бомбей, и уже не из далекой Астрахани, а с куда более близкой Кушки, – и все, конец британскому владычеству в Индии: угнетенные индусы на руках их понесут вместе с их конями. Понятно, что при этом раскладе Германия в любом случае победить не должна. А Россия?

Немного цифр. В 1913 году Россия занимала второе место в мире по темпам промышленного развития, четвертое место – по выпуску хлопка и чугуна, восьмое место – по выработке электроэнергии, второе место – по добыче нефти. Английский экономист Эдвард Тьери называл Россию не индустриально-аграрной, а индустриальной страной и предсказывал, что к 1920 году при существующих темпах роста она обгонит все прочие индустриальные страны. Судите сами: могла ли «мастерская мира» Великобритания смириться с существованием такого конкурента? Разумеется, нет. «Боливар двоих не выдержит».

Далее. У России и Британской империи не было общих границ. Но это вовсе не обязательно для морской империи, которая считает своими пределами все моря мира. «Правь, Британия, морями», – ее гимн и лозунг. И вовсе не пустой бравадой воспринимались стихи певца английского империализма Киплинга:

Протянем же кабель! Взять!

От Оркнея до Горна и звезд

Вокруг всей планеты. С петлею, чтоб мир захлестнуть,

Вокруг всей планеты. С петлею, чтоб мир затянуть.

И поэтому появление страны с серьезным торговым и военно-морским флотом для Британии являлось не только оскорблением, но и угрозой. Да, руками японцев британцам удалось утопить две русских тихоокеанских эскадры и потеснить русские позиции на Дальнем Востоке. Но надолго ли? Россия после поражения 1905 года стала быстрыми темпами восстанавливать свой военно-морской флот. К тому же, старое стремление контролировать Босфор и Дарданеллы во времена Николая II не исчезло, а, напротив, усилилось. Именно оно, в частности, способствовало, помимо прочих причин, возникновению Боснийского кризиса в 1908–1909 годах. А Великобритания ни в коем случае не могла допустить перехода черноморских проливов в руки русских. Это означало бы выход России в Средиземное море и подрыв в нем британских позиций, а значит – начало конца британской талассократии (правления на морях) и, следовательно, конца Британской империи.

Наконец, не будем забывать, что Россия была примером и надеждой для угнетенных всего мира задолго до появления Советского Союза. И это касалось не только турецких христиан, которые жили надеждой на то, что их освободит Россия. Вспомним, что в Индии в 1908 году во многом по вине английских колонизаторов разразился страшный голод, унесший 10 миллионов жизней. А рядом с ней, всего лишь за Памиром, достаточно благополучная императорская Россия, кормившая всю Европу и не только ее, оказывавшая продовольственную помощь тем же индусам, и главное – страна, в которой жители окраин пользовались практически теми же правами, что и жители центра, о чем жители английских колоний могли только мечтать. Да и рабочее законодательство России шло впереди английского. Ну разве не оскорбительно это для свободолюбивых и праволюбивых англичан? Не только оскорбительно, но и опасно. «Дурной» пример заразителен.

Мы привыкли к расхожему мнению о том, что геополитика родилась в Германии, что ее отцом явился Карл Хаусхофер, который и вдохновил Гитлера на его захваты и преступления. На самом деле Хаусхофер был лишь учеником британцев, в том числе такого мыслителя, как Маккиндер. Именно в трудах Маккиндера разработана идея «Мирового острова» и «Средиземья» («Midland») – представления о том, что тот, кто контролирует Евразию, – господствует над миром, а тот, кто контролирует срединное, или осевое, пространство Евразии, – господствует над ней. Север Евразии, или владения Российской империи, и воспринимались английским геополитиком как «Средиземье». Россия была владетельницей самых кратчайших путей между Западом и Востоком – более коротких и удобных, чем те, которыми владела Британия. Это был добавочный аргумент для уничтожения Российской империи. Собственно, в его труде и говорится об опасности России для будущего Британии и о необходимости ликвидации континентальных империй – прежде всего России.

Итак, контур будущей войны обозначался. В ней надлежало столкнуть Россию и Германию и уничтожить обеих. Русский протон и германский электрон должны были аннигилироваться, чтобы своей энергией гальванизировать стареющую Британскую империю. Германию надлежало побеждать в союзе с Россией, но победить без России. Кафкианский парадокс? Возможно, но в реальной жизни осуществился именно он.

Понимал ли святой император Николай и его ближайшие советники подобную перспективу? Возможно, да. По крайней мере в феврале 1914 года на царский стол легла Записка корифея русского монархизма Петра Дурново. В ней он предостерегал от союза с Англией и Францией в ущерб традиционному союзу с центральноевропейскими монархиями и предсказывал, что грядущая война не принесет России ничего хорошего. Дурново предвидел и анархию в России, и хаос в Европе, и кризис монархизма и традиционных ценностей, и финансовую зависимость от союзников. По его мнению, даже если Россия победит и получит всю Польшу, Галицию, Проливы, то это не послужит ей во благо, ибо увеличит долю нерусского населения в империи. Он особо акцентировал, что русские солдаты будут сражаться за чуждые России британские интересы и ее союз с Великобританией будет неравным, по принципу «союза коня и всадника», причем всадником, разумеется, будет Англия. Против союза с Великобританией и вовлечения России в англо-германскую войну выступали такие выдающиеся военные теоретики, как Снесарев и Свечин. Они не были одиноки в своих предупреждениях относительно того, что пока Россия в такой войне будет удерживать против себя большую часть австро-немецких войск и проливать свою кровь, Британия будет прибирать к рукам немецкие колонии, что, собственно, и произошло.

Прислушивались ли к подобным предостережениям? В целом, да. Иначе роковым летом 1914 года святой император Николай не делал бы всё для сохранения мира, не советовал бы сербам идти на крайние уступки, не колебался бы в вопросе о мобилизации, не пытался бы до последнего договориться с «кузеном Вилли». Но было три серьезных обстоятельства, которые препятствовали идти курсом Дурново и Свечина.

Первое – огромный внешний долг России. К 1913 году он составил почти 9 миллиардов рублей. И только по процентам Россия ежегодно платила 183 миллиона. Это была плата за блестящие успехи в модернизации, которую царское правительство просто не могло позволить себе провести по-сталински – быстро, только за счет внутренних ресурсов, но ценой больших жертв, ограбления имущих слоев и жестокой эксплуатации сословий неимущих. Большая часть этих заимствований была сделана во французских и английских банках. Соответственно, Франция и Британия рассчитывали, что за свои долги Россия будет расплачиваться кровью своих солдат.

Второе – огромные аппетиты немецкой военно-политической верхушки, требования «жизненного пространства» и идея «Натиска на восток» – тема, требующая особого разговора.

Амбиции немецкого общества воплощались в фигуре немецкого императора Вильгельма ΙΙ, о котором князь Никола Черногорский еще в 1897 году писал Николаю ΙΙ: «Он верит, что может всё и знает всё – от палочки Коха до тайн проказы – и ничто ему не чуждо. Он думает стать новым реформатором с Библией под мышкой, Александром Македонским, помноженным на Магомета. Рано или поздно, но Вашему Величеству придется столкнуться с этим человеком. Этот поединок между славянской и германской расой неизбежен».

Эта неизбежность и заставляла русского императора держаться колеи Антанты. Союз с ней был плох, но отсутствие союзников в этой ситуации было еще хуже.

И третье соображение. Российская элита, особенно ее активная промышленная часть, были тесно связаны с Францией и Англией, разрыв с ними был бы чреват внутренней напряженностью, конфронтацией и мог бы вылиться в пролог новой революции.

Все эти соображения не давали возможности поломать систему сложившихся союзов. Но это значило – идти навстречу войне. И войне «за британского короля».

Британская дипломатия сыграла свою партию по вовлечению Европы в войну с изумительным искусством и омерзительным цинизмом. Она настолько смогла заморочить и друзей, и врагов, что немецкий Генштаб создавал свой план блицкрига, так называемый «План Шлиффена» без всякой оглядки на возможное участие Великобритании в войне на стороне Франции и России. А в те роковые дни лета 1914 года статс-секретарь по иностранным делам Эдуард Грей проявил чудеса двурушничества и обмана. Именно переговоры Грея с послом Германии К. фон Лихновским и послом России А.К. Бенкендорфом способствовали тому, что локальный австро-сербский конфликт 1914 года приобрел сначала европейский, а затем и мировой масштаб. Вместо того чтобы положить решительный предел австрийским притязаниям и остановить австрийскую агрессию против Сербии, Грей разыгрывал сцены беспомощности и отчаяния, предлагая международный арбитраж хотя бы… для продления срока ультиматума Австрии. Когда австрийцы уже напали на Сербию и решался вопрос о вступлении в войну Россию, то сэр Эдуард Грей в приватных беседах с фон Лихновским уверял его, что Британия останется нейтральной, если Германия нападет на Россию. Он шел и далее и несколько неопределенно заявил о британском нейтралитете, даже если немцы нападут на Францию, лишь бы уважался нейтралитет Бельгии. А с другой стороны, он столь же неясно обнадеживал Бенкендорфа насчет английской помощи России. Оставалась Англия нейтральной и 3 августа, когда была объявлена война Франции. И лишь 4 августа, когда что-либо было поздно изменить и германские войска обрушились на Бельгию, Британия объявила Германскому рейху войну. Ловушка захлопнулась. Как справедливо заметил в 1968 году историк Бестужев, «ключ от войны лежал в Лондоне и Берлине».

И вот теперь время вернуться к сараевскому покушению. Лето 1914 года было богато на покушения на противников войны. Так, 31 июля, за день до вступления в войну России и за четыре дня до объявления войны Франции, был убит известный французский пацифист и общественный деятель Жан Жорес. Но куда более таинственным и интересным было другое покушение – почти в один день с сараевским (по сути дела – в один, учитывая разницу во временных поясах).      29 июня 1914 года в далеком сибирском селе Покровском, на родине Григория Ефимовича Распутина, на него было совершено покушение: его несколько раз пырнула ножом горячая почитательница иеромонаха Илиодора Хиония Гусева. Сам иеромонах Илиодор (Труфанов) был личностью примечательной: расстрига, социалист, клеветник на царскую семью, нашедший политическое убежище в США, где он безнаказанно штамповал свою пачкотню. Сами обстоятельства покушения были далеко не случайны. Случаен разве тот факт, что на месте преступления оказывается столичный корреспондент Дувидзон, в точности воспроизводящий в своих публикациях клеветнические показания обвиняемой, с которой, кстати, был лишен возможности общаться?[1]

Почему мишенью в преддверии Великой войны выбрали Распутина? Дело в том, что для него был характерен крестьянский «пацифизм» – трезвое понимание того, что война несет смерть и разрушения, неизмеримые страдания народу. По свидетельству графа Витте, в 1912 году, во время Балканской войны, когда между Россией и Австро-Венгрией возникло серьезное напряжение и государь вот-вот был готов объявить мобилизацию, Распутин при личном свидании на коленях умолил его этого не делать и тем способствовал тому, что России было даровано еще два мирных года.

Весьма показательна та телеграмма, которую он прислал царю в июле 1914 года, перед началом Первой мировой войны: «Милой друг есче раз скажу, грозна туча нат Рассеей беда горя много темно и просвета нету. Словес то море и меры нет, а крови? Что скажу. Слов нету, неописуемый ужас. Знаю, все от Тебя войны хотят и верные не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказание, когда ум отымет, тут начало конца. Ты Царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Рассея? Подумать так воистину не было горше страдалицы, вся тонет в крови, погибель, бес конца печаль. Григорий».

Если оставить в стороне орфографические ошибки и народно-поэтический стиль, то это текст, который сделал бы честь самому глубокому аналитику. Это и состояние общества, одержимого ура-патриотизмом и шапкозакидательством (вспомним знаменитое кадетско-милюковское «Даешь Дарданеллы»!); «море слов», за которое придется расплачиваться морями крови; умопомрачение элиты, идущей к концу. Это и предвидение того, что Германию победят, но без России, которая будет тонуть в крови, судя по всему – в собственной. Это и провидение революции – «начало конца». Той самой революции, первый выстрел которой, по хвастливым словам Пуришкевича, был сделан в Распутина. Добавим: офицером английской разведки Рейнером. Той самой Февральской революции, которая планировалась, разрабатывалась и осуществлялась при живейшем участии английского посольства и посла Его британского Величества Джорджа Бьюкенена. И понятно почему. Потому что Россия стояла на пороге победы. Союзники тоже. К концу 1916 года вопрос о вступлении Америки в войну был решен. И Россия была не нужна. Нежелательный конкурент, с которым надо делиться добычей. В том числе Проливами. А этого Британская империя – владычица морей допустить не могла. Значит, надо вывести Россию из войны. Желательно не сразу, постепенно, чтобы она отработала свою функцию полностью. Но не была допущена к победному пиру.

Всё сбылось. Вышло. Удался кафкианский парадокс: разгромить и Германию, и Россию. На Версальской конференции были флаги всех стран-победительниц. Даже уругвайский. Российского не было.

Как прозорливо писал Пушкин:

Врагов имеет в мире всяк,

Но от друзей спаси нас, Боже.

Статс-секретарь Великобритании по иностранным делам Э. Грей считал, что «миру, вероятно, никогда не будет сказано всё о подлинной стороне убийства эрцгерцога Франца Фердинанда. Судя по всему, мы никогда не будем иметь ни одного человека, который знал бы все, что надо было бы знать». По-видимому, он знал, что говорил.